— Что это? — прошептала Мэгги. — Ничего не вижу, только желтое.

— Это… новая… Угадай, Мэгги!

— Ах, Том, не умею я угадывать! — в нетерпении воскликнула Мэгги.

— Не злись, а то возьму и не скажу, — проговорил Том, вновь засовывая руку в карман и всем своим видом показывая, что так оно и будет.

— Да нет, Том, — умоляюще произнесла Мэгги, беря его за локоть, крепко прижатый к боку. — Я не злюсь: просто я терпеть не могу отгадывать. Ну, пожалуйста, пожалуйста, не сердись!

Рука Тома расслабла, и он сказал:

— Ну ладно уж; это новая леса для удочки… двух новых удочек — одна для тебя, Мэгги, твоя собственная. Я не входил в долю на конфеты и имбирные пряники нарочно, чтобы скопить денег; и Гибсон со Спаунсером чуть не подрались со мной из-за этого. А вот крючки, гляди! Слушай, Мэгги, давай пойдем завтра утром на Круглый пруд. И ты сама будешь удить и насаживать черняков и все будешь сама делать. Вот весело будет, а?!

В ответ Мэгги вскинула руки Тому на плечи, крепко обняла его и без единого слова прижалась щекой к его щеке, а Том медленно размотал леску и, помолчав немного, сказал:

— Ну, разве не хороший я брат? — купил тебе леску. Ты ведь знаешь, я мог бы этого не делать, если б не захотел.

— Очень, очень хороший. Я так люблю тебя, Том. Том положил лесу в карман и пересмотрел по очереди все крючки, прежде чем заговорил снова.

— И мальчишки дрались со мной, потому что я ни за что не уступал с конфетами.

— Ах зачем только вы деретесь в школе! Тебе было больно, Том?

— Мне больно? Нет, — сказал Том, снова пряча крючки; вынув складной нож, он медленно открыл большое лезвие и, задумчиво глядя на него, провел по нему пальцем. Затем добавил: — Я поставил Спаунсеру фонарь, это верно; ну и поделом, пусть не лезет; будто я сошел бы в долю оттого, что кто-то там меня поколотил.

— О Том, какой ты храбрый! Я думаю, ты — как Самсон. Если бы на меня сейчас набросился лев, ты бы стал с ним сражаться — а, Том?

— Ну, откуда тут взяться льву, дуреха? У нас львы только в зверинцах.

— Да, но если бы мы были в стране, где львы есть, ну в Африке, где очень жарко… там львы едят людей. У меня это на картинке нарисовано в одной книге, показать?

— Ну, я бы взял ружье и застрелил его.

— А если бы у тебя не было ружья?.. Мы могли бы выйти из дому просто так, ну как мы ходим удить рыбу, и вдруг на нас с ревом набрасывается лев, и нам некуда деться. Что тогда — а, Том?

Том помолчал и наконец отвернулся, презрительно кинув:

— Никаких львов тут нет. К чему болтать ерунду?

— А мне правится представлять, как все это может быть, — сказала Мэгги, идя за ним следом. — Ну, подумай, что бы ты тогда сделал?

— Ах, отстань, Мэгги. Ну и глупая же ты! Пойду-ка я проведаю своих кроликов.

Сердце Мэгги замерло от страха. Она не осмелилась тут же открыть брату печальную правду и, дрожа, молча пошла за ним из комнаты, раздумывая, как бы ей так сообщить новость, чтоб смягчить и горе его и гнев. Мэгги боялась рассердить его больше всего на свете: у Тома гнев выражался совсем иначе, чем у нее.

— Том, — робко начала она, когда они вышли во двор, — сколько ты дал за своих кроликов?

— Две полукроны и шесть пенсов, — сразу же отозвался Том.

— Я думаю, у меня куда больше денег в копилке наверху. Я попрошу маму дать их тебе.

— Дать их мне? А на что, глупая? У меня и так больше денег, чем у тебя, потому что я мальчик. Мне на рождество всегда дарят полсоверены и соверены, потому что я буду мужчиной, а тебе дают всего лишь пятишиллинговые монеты — ведь ты всего-навсего девочка.

— Да, Том, но если мама позволит мне отдать тебе две полукроны и шесть пенсов из моей копилки, чтоб ты мог положить их в карман и тратить, ты бы, знаешь, купил еще кроликов.

— Еще кроликов? Зачем мне еще?

— Ах, Том, они все подохли.

Том остановился как вкопанный, повернулся к Мэгги:

— Значит, ты забыла, что их нужно кормить, и Гарри тоже… — Кровь бросилась ему в лицо и тут же отхлынула. — Я покажу Гарри… попрошу отца, он его выгонит. А тебя, Мэгги, я не люблю. И не возьму завтра с собой удить рыбу. Я же велел тебе заглядывать к кроликам каждый день. — Он снова двинулся вперед.

— Да, но я забыла; я не нарочно, правда же, Том. Мне так, так жалко, — прошептала Мэгги, и слезы брызнули у нее из глаз.

— Ты противная девчонка, — сурово сказал Том, — и я жалею, что купил тебе леску. Я не люблю тебя.

— О Том, не будь таким злым, — всхлипнула Мэгги. — Я бы простила тебе, если бы ты что-нибудь забыл… Что бы ты пи сделал, я бы простила тебя и любила все равно.

— Да, потому что ты дура; но ведь я никогда ничего не забываю, скажешь — нет?

— О Том, пожалуйста, прости меня, я этого не вынесу, — проговорила Мэгги, содрогаясь от рыданий, и, уцепившись за руку брата, прижалась мокрой щекой к его плечу.

Том оттолкнул ее и, снова остановившись, заговорил не допускающим возражений тоном:

— Ну-ка, послушай, Мэгги. Разве я тебе не хороший брат?

— Д-д-даа… — всхлипнула Мэгги, и у нее судорожно задергался подбородок.

— Разве я не думал о леске для тебя всю эту четверть, и решил купить ее тебе, и откладывал для этого деньги, и не хотел входить в долю на конфеты, и Спаунсер дрался со мной из-за этого?

— Д-д-да-а-а… и я… так тебя л люблю, Том.

— А ты дрянная девчонка. На прошлых каникулах ты слизала краску с моей жестяной коробочки из-под леденцов, а на позапрошлых — не заметила, что мою леску затянуло под лодку, когда я велел тебе смотреть за удочкой, и ни с того ни с сего взяла и проткнула головой мой змей.

— Я не нарочно, — сказала Мэгги, — я не могла удержаться.

— Могла бы, — отрезал Том, — надо только думать, что делаешь. Ты противная девчонка, и я не возьму тебя завтра с собой удить рыбу.

Заключив свою речь этими ужасными словами, Том бросил Мэгги и пустился бегом к мельнице, чтобы поздороваться с Люком и пожаловаться ему на Гарри.

Минуту-другую Мэгги стояла недвижно, вздрагивая от рыданий, затем повернулась и побежала в дом, на свой чердак; здесь она села на пол и, совершенно подавленная горем, прислонилась головой к ветхой полке. Том наконец дома, и она так мечтала об этом, мечтала, какое это будет счастье… а теперь он на нее сердится. К чему ей все, если Том ее не любит? О, это жестоко с его стороны! Разве не хотела она отдать ему деньги, разве не сказала, что ей очень, очень жаль? Правда, она бывает нехорошей с матерью, но с Томом — никогда… никогда не хочет быть с ним нехорошей.

— О, какой он злой, — громко всхлипывала Мэгги, находя какое-то болезненное удовольствие в гулком отзвуке, разносившем ее голос по всему обширному чердаку. Ей и в голову не приходило бить и терзать свою куклу; она была слишком несчастна, чтобы сердиться.

Ах, эти горькие печали детства, когда страдания нам внове, когда у надежды еще не отросли крылья, чтобы переносить нас через дни и недели, и расстояние от лета до лета представляется неизмеримым!

Мэгги казалось, что она уже много часов на чердаке, что уже, верно, наступил вечер и все пьют чай, а о ней забыли. Пусть, она останется здесь и уморит себя голодом… спрячется за бочку и проведет здесь всю ночь; вот тогда они перепугаются, и Том увидит, что был неправ. Так гордо говорила себе Мэгги, пробираясь за бочку, но тут же снова принялась плакать при мысли, что им все равно, хоть бы она и совсем там осталась. А если она пойдет сейчас вниз — простит ее Том? Может быть, отец будет в комнате и встанет на ее защиту. Но она хочет, чтобы Том простил ее потому, что любит ее, а не по приказу отца. Пет, она ни за что не спустится вниз, если Том не придет за ней. Этого твердого решения хватило ей на пять долгих минут в темноте за бочкой, но затем жажда любви — эта самая яркая черта в натуре бедной Мэгги — вступила в единоборство с гордостью и вскоре положила ее на обе лопатки. Мэгги выбралась в более светлую часть длинного чердака и в эту минуту услышала на лестнице чьи-то быстрые шаги.