— А вы чертите какую-то дурацкую линию, которая может означать все что угодно — вплоть до кривой концентрации сперматозоидов в зависимости от количества зубов.

Распорядитель без устали делал пометки в блокноте; видимо, он недооценил сложность поставленной задачи. Он и те, кто перед ним эту задачу поставил.

Кашинцев рубанул воздух ребром ладони.

— Короче! Я предлагаю прекратить играть в прятки! Мы тут все уже люди взрослые и кое-что в своей жизни видели, включая детское порно.

— Говорите только за себя, коллега! — выкрикнул кто-то из зала.

— А вам уже и не надо, Кирилл Александрович! — отмахнулся Кашинцев.

И продолжал:

— Хватит водить за нос. Нам всем хорошо понятно, что этот вирус создан искусственно. Проще говоря — это одно из ваших «изделий». Хотите реальной помощи — раскрывайте карты!

— Что именно вас интересует? — холодно спросил распорядитель.

— Прежде всего — на кого конкретно ориентирован этот вирус? Кого он в первую очередь поражает? Стариков, детей, мужчин, женщин или реальных телок?

— В первую очередь он поражает, — распорядитель старался тщательно подбирать слова, — жителей мегаполисов. Социально успешных, наиболее дееспособных, среднего возраста, без различия пола…

— Ого! — воскликнул Кашинцев. — Интересно было бы узнать, как удалось добиться такой избирательности? Может, вы еще скажете, что в первую очередь он действует на тех, чья фамилия начинается с буквы «А», потом — с буквы «Б» и так далее?

Распорядитель ненадолго задумался.

— Я предлагаю сделать небольшой перерыв, — сказал он. — Сейчас принесут бутерброды, чай, кофе и сок.

Он закрыл блокнот и направился к выходу.

— А мне — пива! — закричал ему вслед Кашинцев. — И пару девчонок. Но только — уже бухих, чтобы не переводить на них продукты!

Охранник, стоявший в дверях, увидел, как лицо распорядителя перекосило от злости.

— Где здесь закрытая линия? — спросил он. — Мне надо позвонить.

— На восьмом этаже, в кабинете директора, — тихо, почти не разжимая губ, ответил охранник. Он испытывал по отношению к Кашинцеву те же самые чувства, что и распорядитель. Будь его воля, он бы давно уже разбил ему голову, или сломал руку, чтобы вел себя как положено.

Но… Относительно Кашинцева их строго-настрого предупредили: «Если кто и сможет хоть что-нибудь сделать, так только он».

И с этим приходилось мириться.

Охранники внесли подносы с нарезанными бутербродами, большие термосы с кипятком, пакеты сока, бутылки газированной воды, кофе, чай, сахар, пластиковые стаканчики и поставили все это на столы президиума.

Ученые оживленно загалдели — частые симпозиумы вырабатывают привычку к фуршетам. Для них было не в диковинку питаться стоя.

Один только Кашинцев негодовал, что вместо симпатичных голоногих официанток им «подсунули одетых мужиков с пистолетами под мышками», чем оживлял полночную трапезу. Он налил себе яблочного сока (несмотря на свой вид и шокирующие заявления, Кашинцев вообще не пил спиртного) и, отойдя в сторонку, наблюдал за коллегами.

Здесь были собраны лучшие вирусологи, микробиологи и эпидемиологи Москвы и Петербурга. «Все штатские, — думал Игорь. — Все открытые ученые». Наверное, в это же время где-нибудь на другом конце Москвы в таком же здании… — или в подземном бункере, кто знает? — собрались военные врачи и обсуждают ту же проблему.

«Зачем позвали нас? — задавался вопросом Кашинцев и сам себе отвечал, — у нас больше опыта, приобретенного на легальных эпидемиях. Военные могут только изобретать смертельные вирусы, но все их разработки — чистое умствование. Ни один военный вирусолог не может проверить правильность своих выводов в реальных условиях. К счастью, он лишен такой возможности. А мы… Мы в чем-то тоже военные. Но мы воюем с матушкой-природой…»

Кашинцев прекрасно понимал ситуацию. Он закончил питерскую Военно-медицинскую академию и получил первичную специализацию как раз на кафедре микробиологии. Из него готовили разработчика бактериологического оружия, но у Игоря хватило ума вовремя отказаться.

Причина была проста. За семь лет учебы ему надоела казарма, и он больше не хотел быть военным. Наверное, Кашинцев ушел бы из Академии еще раньше, но была в его характере одна сильная черта, почти незаметная за напускным разгильдяйством, — любое дело он доводил до конца.

Поэтому Игорь закончил с отличием Академию, прошел первичную специализацию, а уж в ординатуру поступил «гражданскую», от первого Петербургского «меда». Словом, выбрал удачный момент: на этапе ординатуры пути микробиологов военного и гражданского расходились в диаметрально противоположные стороны. Одни учились убивать, другие — лечить.

На кафедре первого «меда» его дела быстро пошли в гору. Еще в ординатуре Кашинцев успел написать кандидатскую. Через два года защитил докторскую по теме «Лизогенная конверсия» и стал самым молодым профессором — в двадцать девять лет.

Вирусы были его подлинной страстью, особенно вирус гриппа, казалось бы, хорошо изученный, но тем не менее продолжавший преподносить сюрпризы.

Сегодня вечером Игорь собирался посмотреть свой любимый фильм — «Мертвец» Джима Джармуша (про девушку он, конечно же, наврал; с ними у него как-то не получалось). Кашинцев удобно устроился в глубоком кресле, поставил рядом табуретку, на нее — электрический чайник, чтобы лишний раз не отвлекаться, и уже хотел нажать на пульт, как вдруг раздался телефонный звонок.

Хорошо поставленный мужской голос сообщил, что за ним сейчас заедут.

— Когда? — спросил изумленный Игорь.

— Через пятнадцать минут, — сказал голос. — Ваш рейс вылетает из Пулково в двадцать сорок семь.

— Куда вылетает? — спросил еще более изумленный Кашинцев.

— В Москву.

Голос не обманул: через пятнадцать минут за ним действительно заехали, а еще через час он уже был в воздухе.

— Это хорошо, что на питерских такая мода, — сказал Кашинцев сопровождающему — мрачному неразговорчивому мужчине с челюстью выпуклой и твердой, как пятка Брюса Ли. — Я вот только опасаюсь, что, если следующий президент будет из Владивостока? Сколько казенного горючего придется сжечь?