Островский не понимал, что ему делать. Голова шла кругом, и он уже не знал, за что хвататься. С одной стороны, он должен был выполнять свой долг. Но с другой… Учитывая то, что сказал этот пациент…

Как ему не хватало сейчас доброго совета!

Островский вышел в тамбур, достал из кармана мобильный телефон и набрал домашний номер Гарина.

— Андрей Дмитриевич! Голубчик! Господи, как же я рад вас слышать! Скажите честно, с вами все в порядке?

— Более или менее, — ответил Гарин. — Спасибо за беспокойство.

— Ой, ну слава Богу! Простите старика, что не позвонил раньше. Не поверите — ни минуты свободной не было! Вы помните Ремизова? Который с лихорадкой неустановленной природы?

Гарин насторожился.

— Что с ним?

— Ой, — Островский вздохнул. — Это не телефонный разговор. Я даже боюсь об этом говорить. Знаете, как раньше? Гонцов, приносящих дурные вести, сажали на кол. Вот и я — ощущаю некоторый дискомфорт в одном месте. С самого утра.

— Что случилось, Владимир Николаевич?

— Андрей Дмитриевич, — Островский замялся. — Не знаю, как и сказать. Не хочу накликать беду, но мне кажется… — он замолчал.

— Что?

— Мне кажется, у нас начинается… эпидемия. Не будете ли вы столь любезны подъехать прямо сейчас и помочь мне кое в чем разобраться. Поверьте, это очень важно.

В трубке воцарилось молчание, и Островский поспешно добавил:

— Андрей Дмитриевич, знаю, что я очень некстати, но все же… Хватайте такси и приезжайте!

— Еду, — ответил Гарин.

Островский сбросил вызов и вернулся в бокс. Первое, что он увидел — это расширенные от ужаса глаза Ремизова. Теперь слезы были не розовыми — красными.

— Зачем?! — прохрипел он. — Зачем вы… — и потерял сознание.

— Алена! — крикнул Островский в интерком. — Стой там и никого не пускай! Слышишь? Никого!

Головная боль, разыгравшаяся пару часов назад, начинала слабеть. Теперь голова была просто тяжелой — настолько, что Карлов сомневался, помнит ли он еще таблицу умножения.

Кудрявцев ускользнул от них, и его поиски до сих пор не принесли никаких результатов. Оставалось надеяться только на чудо.

Генерал продолжал что-то чертить и рисовать. Он перекладывал листы бумаги на столе, располагая их в понятном только ему порядке. Какое-то странное ощущение не давало покоя, словно он что-то пропустил.

Референт дремал, откинувшись на высокую спинку стула. Карлов окликнул его:

— Вадим!

Парень вздрогнул и уткнулся бешеными глазами в мерцающий экран монитора. Затем перевел взгляд на шефа.

— Да?

— Свари-ка еще кофе…

Карлов в который раз принялся черкать и переписывать данные, перенесенные, в нарушение инструкции, с компьютера на бумагу.

Внезапно рука замерла в воздухе. Пальцы нервно стиснули остро заточенный карандаш. Кажется, он напал на след.

Карлов выбрал два нужных листа и положил их рядом. Так и есть. Вот оно!

По его напряженной позе референт понял, что шеф что-то нашел.

— Товарищ генерал?

Карлов отмахнулся и потянулся к телефону без диска. Ждать ответа пришлось совсем недолго: видимо, происходившее не давало покоя не только им.

— Карлов докладывает! Кажется, мы нашли его. Да! Прошу подтвердить мои полномочия. Понял!

Трубка опустилась на рычаги.

— Товарищ генерал… — растерянно повторил референт.

— Смотри! — сказал седоволосый. — Вот список одноклассников Кудрявцева. А вот — список поступивших в инфекционные больницы за последние сутки.

— Да. Ну и что? — референт пробежал взглядом оба листа. Одна и та же фамилия встретилась ему дважды. Ремизов. — Он… Был в контакте с бывшим одноклассником? Но это невозможно. Мы ведь…

— Это он сам. Он назвался чужой фамилией, но выбрал ее осознанно, среди своих знакомых, чтобы не забыть. Я уверен, что мы найдем того, кого ищем.

— Вы думаете… — пожал плечами референт.

— Группу зачистки — во вторую инфекционную. Быстро! — Карлов встал и обогнул стол. — Необходимо исключить утечку информации.

Он пристально посмотрел на референта, и тому стало неуютно.

— Любыми средствами, — глухо добавил генерал.

Гарин решил не пользоваться такси. Он быстро написал от руки доверенность и взял у жены ключи от машины.

— Я скоро вернусь, — сказал он. — Я недолго.

До работы было ровно три минуты езды. Хотя охранники на воротах знали Гарина в лицо, номера Ирининого автомобиля не числились среди тех, кому был разрешен въезд. Он оставил машину на улице и поспешил в свой корпус.

Привычная атмосфера больницы подействовала на него успокаивающе. Пол с истертым линолеумом, стены, облицованные кафелем, недавно побеленные потолки.

Гарин даже не стал надевать халат: для этого потребовалось бы подниматься на второй этаж, в ординаторскую, а, судя по голосу Островского, старик ждал от него немедленной помощи, и Гарин отправился в боксовое отделение.

В коридоре перед боксом Ремизова его ждала Алена.

— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич! — сказала она.

— Привет, красавица! — отозвался Гарин. — Алена Игоревна, что у вас стряслось?

Он протянул руку к дверной ручке, но Алена остановила его.

— Владимир Николаевич велел никому не заходить.

— Да? — Гарин включил интерком. — Патриархам — от скромных тружеников здравоохранения! — приветствовал он Островского.

Старик, услышав его голос, облегченно вздохнул.

— Фу, голубчик! Вы не представляете, как я рад. Видите ли, чаша ответственности очень горька на вкус, и я хотел бы разделить ее с вами. Понимаю, не очень-то благородно с моей стороны…

— Все в порядке, — успокоил его Гарин. — Что случилось?

— Андрей Дмитриевич! Не заходите сюда! Будем общаться так.

— Ого! — Гарин напрягся. — Все настолько серьезно?

— Помните «испанку»?

— Честно говоря, не очень. Я тогда еще не родился. Но я много читал об этом.

— В начале двадцатого века эпидемия гриппа прокатилась по всему миру, унеся миллионы жизней. Так вот, господин Ремизов утверждает, что является носителем вируса, по сравнению с которым печально известная «испанка» — не более чем детские игры в песочнице.