Жизнь в горах пришлась по душе не только мне, но и Полвону. Он успокоился. Отец спустил его с привязи и дал ему полную свободу. Пёс помогал нам пасти отару. Он ни на шаг не отходил от овец и зорко следил за всем вокруг. Но мы ни разу не слышали его лая.

— Может, наш Полвон немой, а, сынок? — спрашивал, бывало, отец.

— Он у нас пока гость, а привыкнет к здешним местам — мы ещё услышим его голос! — отвечал я.

Отец пожимал плечами и покачивал головой. Его тревожило поведение Полвона. Стоило появиться возле нашей стоянки чужому человеку, как пёс немедленно бежал к нему и обнюхивал одежду пришельца. Видя это, соседские чабаны многозначительно переглядывались.

Шли дни. И вот однажды в ущелье, где мы пасли овец, показалась ещё одна отара. Спустив овец в ущелье, чабан, волоча за собой длинную палку, направился к нам.

— Это Аликул-чабан, — сказал отец. — Ему уже за семьдесят, но он ещё сильный человек. Аликул пасёт отару нашего соседа, богатого узбекского колхоза.

— А почему узбеки пасут своих овец на нашем пастбище? — удивлённо спросил я.

— Вот тебе раз! — рассмеялся отец. — А ещё в седьмой перешёл, одним из первых учеников считаешься! Да у них здесь около четырёх тысяч голов овец.

— Четыре тысячи?!

— Да, да, четыре тысячи! — повторил отец. — Наше ущелье огромное — иди по нему три дня и три ночи, а до конца не дойдёшь! Кроме узбекских отар, здесь пасутся ещё и овцы из соседних с нами таджикских колхозов.

— Но ведь эти горы принадлежат нашему колхозу! — не унимался я. — Зачем же узбеки пригнали сюда свои стада? Или они с Пулод-амаком…

Отец расхохотался. Потом спросил:

— Разве вам в школе не рассказывали, как народы помогают друг другу…

— Нет, что-то не припомню, — признался я. — Нам преподают… родной язык, литературу, зоологию, гео…

— Тогда послушай, что я скажу, — прервал меня отец. — И в Узбекистане, и в Таджикистане много домашнего скота. В обширных долинах Узбекистана столько травы, что её хватает для скота до самой весны. А горный Таджикистан не имеет столь благоприятных мест. Поэтому зимой мы перегоняем свои отары в долины Узбекистана. А летом узбеки пригоняют своих овец в наши горы…

Аликул-чабан был уже близко. Полвон, по своему обыкновению, бросился навстречу незнакомцу. И сколько отец ни звал пса, ни грозил ему, тот не возвращался. А старик не испугался — Полвон обнюхивает его, а он знай себе шагает.

— Ассалому алейкум, Аликул-ата, — приветствовал старика отец, протягивая ему руку. — Как вы себя чувствуете, как здоровье ваших родственников?

— Спасибо, спасибо! — отвечал старик.

Он взглянул на меня из-под густых белых, как хлопок, бровей и спросил:

— А этот молодец — твой сын, Касым?

— Сын Гайрат.

— Очень хорошо, очень хорошо. Приходи к нам в гости, к моему младшему сыну, — повернулся ко мне старый чабан. — Он примерно твоего возраста, тоже школьник.

— Непременно придёт! — ответил за меня отец. — А вы пришлите сначала своего Шералй, пусть ребята познакомятся.

— Правильно, правильно.

Тут старик устремил долгий взгляд на Полвона.

— Хорошего пса ты нашёл, Касым, — проговорил Аликул-чабан. — Волки убегут за семь санги рох[7], чуть заслышав его лай. Береги этого пса — взгляд у него неспокойный! Как бы не сбежал куда.

— Да зачем ему убегать? — удивлённо пожал плечами отец, словно и в самом деле не понимая старика. — Это мой пёс. Доморощенный.

— Доморощенный? — пронзительно взглянул на отца старый чабан. — Почему же я его до сих пор не видал? Или ты его растил в подземелье?

— Не-ет, у себя во дворе, — выдавил отец, опустив глаза.

Аликул-чабан снова внимательно посмотрел на Полвона и недоверчиво покачал головой:

— А что же делает твой прежний пёс?

— Он не смог примириться с новым сторожем- Полвоном, и Собир-амак свёл его в кишлак.

— Полвон твой кажется хорошим волкодавом, — повторил Аликул-чабан. — Хотя ты и утверждаешь, что он доморощенный, однако взгляд у него тревожный. Будь осторожен, как бы тебе не потерять этого пса.

И, волоча по земле длинный посох, Аликул-чабан направился к своей отаре.

— Проницательный старик, — пробормотал отец. — Он знает всё, кроме разве дня своей смерти.

День клонился к вечеру. До захода солнца оставалось часа два. Отец подозвал меня и сказал:

— Отгони овец во-он на то пастбище. — Он указал посохом на пологий склон высокой горы. — Оттуда хорошо видна наша стоянка. А я пойду готовить ужин.

Я погнал отару вверх, а отец быстро спустился вниз, к нашей палатке.

Овцы, не поднимая голов, с хрустом щипали траву и медленно двигались вперёд. Молочные ягнята весело носились и катались в мягкой траве.

Полвон шёл впереди отары и зорко следил, чтобы овцы не разбредались в разные стороны. А если некоторые овцы и отбивались, то Полвон так свирепо лязгал зубами, что разбежавшиеся овцы немедленно возвращались в отару.

Я уже приближался с овцами к месту, указанному отцом, когда навстречу мне из-за ближайшего пригорка вышел невысокий парнишка.

Я сразу узнал его. Это был Носиршатрама — сын Собир-амака. Я подбежал к нему и крепко обнял.

— Оставь меня, лежебока! — пошутил Носиршатрама. — Тебе, видно, пошёл впрок пастуший хлеб! Ишь как растолстел!

— Поживёшь здесь с неделю — сам увидишь, что с тобой станет! Так распухнешь! Послушаем тогда, что ты скажешь!

— Ничего мне не поможет! Такой уж я уродился!

И в самом деле, Носиршатрама на редкость тощий парень. Лицо у него узкое, нос острый, волосы чёрные. А длинные руки висят вдоль тела как плети. Но ведь хоть в чём-то человек бывает силён! Так вот у этого парня вся сила заключалась в его кулаках. Несмотря на то что Носиршатрама такой худой, бывает, он один одерживает верх над двумя или даже тремя ребятами. И нет ему равного в искусстве разбивания голов и разрывания чужих рубашек!

С Носиршатрамой я подружился недавно, месяца три назад. Хотя мы были с ним из одного кишлака, но учились в разных школах. Старший его брат — Фозил Собиров — работает завучем в нашей школе. И вот однажды Фозил привёл Носиршатраму к нам в класс, посадил рядом с председателем совета отряда — Кадыром, первым учеником, и велел нам немедленно же сообщить, если Носиршатрама хоть пальцем шевельнёт.

По правде говоря, мы тогда ничего не поняли. В поведении Носиршатрамы мы ничего плохого не заметили. Он держал себя так, что, казалось, и мухи не обидит. Однако от ребят я слышал, что его исключили из школы за хулиганство. Он, оказывается, часто срывал уроки. То свяжет косички впереди сидящим девчонкам, то измажет соседу уши краской… В классе поднимался шум и гам. На отчаянного мальчишку ничего не действовало — ни пионерские сборы, ни наставления учителей. После каждого скандала он давал обещание вести себя хорошо. Но на следующий же день в школе снова происходило какое-нибудь невероятное событие. И, конечно, зачинщиком оказывался всё тот же Носир! Настоящий Шатрама! Это прозвище так пристало к его имени, что Носира стали скоро все звать не просто Носир, а Носиршатрама (Носир-сорвиголова).

Однажды после очередной проделки вызвал его к себе сам директор школы. Носиршатрама дал ему честное слово исправиться. Но не прошло после этого и двух часов, как Шатрама подставил ножку одной девочке, и она так шлёпнулась, что разбила в кровь лицо. Девочку отправили в больницу, а директор срочно созвал общешкольное собрание. Обсудив (уже в который раз!) поведение Носиршатрамы, собрание приняло решение исключить Носира из школы. Так он и очутился в нашем классе.

Носиршатрама хотел было и здесь «показать» себя. Но мы решили перевоспитать его. И принять в свой пионерский отряд лишь тогда, когда он исправится. Но вскоре начались каникулы, и мы разошлись кто куда…

Я очень обрадовался, увидев Носиршатраму. Что ни говори, а всё-таки скучновато в горах одному. Носир сообщил мне последние кишлачные новости, и мы так разболтались, что даже не заметили, как село солнце.