– Кстати, это делал не я, – заметил он. – Под результатами анализа подписался, как вы можете видеть, Муллер Холк из отдела логики.

Пиренн перегнулся через стол, чтобы лучше видеть, а Хардин продолжал:

– Анализ послания с Анакреона был, естественно, простым делом, ибо люди, написавшие его, – люди действия, а не люди слова. Текст легко и однозначно выкипает, оставляя в осадке безоговорочное утверждение, которое вы видите в символическом представлении, и которое, будучи передано словами, гласит примерно следующее: "Либо вы отдадите нам желаемое за неделю, либо мы заберем его силой".

Пока пятеро членов Коллегии просматривали строки символов, царила тишина. Затем Пиренн сел и закашлялся.

– Так что же, тут нет никаких уловок, доктор Пиренн? – спросил Хардин.

– Вроде не видно.

– Отлично. – Хардин сменил листки. – Теперь вы видите перед собой копию договора между Империей и Анакреоном – кстати, подписанного за Императора тем же лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе – и его символический анализ.

Договор занимал пять мелко отпечатанных страниц, а анализ был нацарапан на половине листка.

– Как видите, господа, примерно девяносто процентов договора, будучи бессмыслицей, испаряется в результате анализа; итог же может быть описан следующим примечательным образом: "Обязательств Анакреона перед Империей – никаких! Власти Империи над Анакреоном – никакой!"

И вновь все пятеро с нетерпением разбирали доказательства, тщательно сверяясь с текстом договора; когда они закончили, Пиренн обеспокоено сказал:

– Кажется, все правильно.

– Значит, вы признаете, что договор есть ничто иное как декларация независимости со стороны Анакреона и признание этого статуса Империей?

– Видимо, так.

– И вы полагаете, что Анакреон этого не понимает и не будет стараться укрепить свое независимое положение – естественно, игнорируя все угрожающие намеки Империи? Особенно при том, что Империя, очевидно, бессильна исполнить свои угрозы – иначе она никогда бы не допустила независимости Анакреона.

– Но тогда, – вмешался Сатт, – как мэр Хардин пояснит заверения лорда Дорвина о поддержке Империи? Они выглядели… – он пожал плечами. – Что ж, они выглядели весьма убедительно.

Хардин откинулся в кресле.

– Вы знаете, это и есть самое интересное во всей истории. Я признаюсь, что познакомившись с ним впервые, посчитал его милость совершенно законченным ослом; однако, как выяснилось, в действительности он опытный дипломат и очень умный человек. Я взял на себя смелость записать все его высказывания.

Последовало смятение, у Пиренна в ужасе отвисла челюсть.

– Ну и что? – спросил Хардин. – Я сознаю, что это было большое нарушение гостеприимства, которое не к лицу так называемым благородным господам. И если б его милость засек это, последствия могли быть неприятными, – но он этого не сделал, запись у меня, и баста. Я взял эту запись, снял с нее копию и тоже послал на анализ Холку.

– И где же итоги анализа? – сказал Лундин Крэст.

– Вот, – заметил Хардин, – это самое примечательное. Анализ в данном случае оказался особенно затруднителен. Когда Холк, после двух дней напряженной работы, смог удалить ничего не значащие выражения, пустую болтовню, бесполезные определения – короче, всю чепуху, – он обнаружил, что ничего не осталось. Выкипело все. За пять дней переговоров, господа, лорд Дорвин не сказал, черт подери, ничего конкретного, и сделал это так, что вы и не заметили. Вот заверения, полученные от вашей драгоценной Империи.

Если бы Хардин выложил на стол газовую гранату, он и то не смог бы вызвать большего смятения. Устало и терпеливо он ждал наступления спокойствия.

– Итак, – заключил он, – когда вы отослали угрозы – а это были именно угрозы – касательно действий Империи по отношению к Анакреону, вы просто рассердили монарха, которому все было известно лучше. Естественно, его "я" потребовало немедленных акций, и результатом этого явился ультиматум – что возвращает меня к первоначальному высказыванию. Мы имеем в запасе одну неделю; что же нам теперь делать?

– Кажется, – сказал Сатт, – у нас нет выбора: придется разрешить Анакреону создать на Терминусе военные базы.

– В этом я с вами согласен, – заметил Хардин, – но что мы сделаем, чтобы вышвырнуть их отсюда при первой же возможности?

Усы Йэйта Фулхэма задергались.

– Это звучит так, словно вы замышляете применить против них силу.

– Насилие, – последовал отпор, – есть последнее прибежище некомпетентных. Но я и в самом деле не собираюсь расстилать перед ними ковры и начищать до блеска лучшую мебель.

– Мне по-прежнему не нравится ваш подход, – настаивал Фулхэм. – Это опасное поведение; опасное тем более, что мы недавно заметили, как немалая часть населения вроде бы готова последовать вашим призывам. Я могу заявить вам, мэр Хардин, что Коллегия отнюдь не совсем слепа относительно ваших последних акций.

Почувствовав общую поддержку, он сделал паузу. Хардин пожал плечами. Фулхэм продолжал:

– Если вы собираетесь поджигательски настраивать город на акты насилия, то добьетесь лишь изощренного самоубийства, – и мы не намерены этого допустить. Наша политика имеет лишь один кардинальный принцип – Энциклопедию. То, что мы решим делать или не делать, будет обусловлено необходимостью сохранить Энциклопедию в безопасности.

– Тогда, – сказал Хардин, – вы приходите к выводу, что мы должны продолжать интенсивную кампанию ничегонеделания.

Пиренн заметил с горечью:

– Вы сами продемонстрировали, что Империя не может нам помочь; хотя я не понимаю, как и почему так получилось. Если компромисс необходим…

Хардин ощутил кошмарное состояние человека, бегущего изо всех сил в никуда.

– Это не компромисс! Неужели вы не понимаете, что этот вздор о военных базах является никчемной чепухой? Высокородный Родрик сказал нам, чего добивается Анакреон – полной аннексии и введения у нас их феодальной системы земельных поместий и крестьянско-аристократической экономики. То, что еще сохранилось от нашего блефа с атомной энергией, может заставить их действовать медленно, но тем не менее они будут действовать.

Он в негодовании поднялся, а за ним вскочили и остальные – кроме Джорда Фары.

И вот Джорд Фара заговорил:

– Все, пожалуйста, сядьте. Я думаю, мы зашли слишком далеко. Пожалуйста. Нет необходимости выглядеть столь разъяренным, мэр Хардин: никто из нас не изменник.

– Вы меня еще должны в этом убедить!

Фара мягко улыбнулся.

– Вы же сами знаете свое истинное мнение. Позвольте мне высказаться.

Его маленькие прищуренные глаза были полуприкрыты, а выдающийся вперед подбородок лоснился от пота.

– Нет нужды скрывать, что Коллегия пришла к следующему решению: истинная разгадка анакреонской проблемы лежит в том, что выяснится через шесть дней, когда откроется Свод.

– Это и есть ваш подход?

– Да.

– Мы, значит, должны сидеть сложа руки и только ждать в торжественном спокойствии и истинной вере того deus ex machina, который выскочит из Свода?

– Если убрать вашу эмоциональную фразеологию, то смысл моих слов именно в этом.

– Какой откровенный эскапизм! Поистине, доктор Фара, подобные глупости поражают лишь гениев. Меньший ум был бы неспособен на них.

Фара снисходительно улыбнулся.

– Ваш вкус в эпиграммах, Хардин, изумителен, но здесь он не к месту. И, кстати, я думаю, что вы помните мои рассуждения насчет Свода, высказанные недели три назад.

– Да, я их помню. Я не отрицаю, что с точки зрения чисто дедуктивной логики они были чем угодно, но не глупостью. Вы сказали – остановите меня, если я ошибусь, – что Хари Селдон был величайшим психологом Галактики; что, следовательно, он мог предвидеть именно то незавидное положение, в котором мы сейчас пребываем; что, следовательно, он соорудил Свод как метод для указания нам выхода из него.

– Суть вы уловили.

– Удивит ли вас, если я скажу, что в последние недели я много размышлял над этим?