7.

Подошел Аваким, кивнул Гаалу, склонился, что-то шепча, к Селдону. Грянуло возвещение о переносе суда, и стража разъединила их. Гаала увели.

На следующий день слушание протекало совершенно по-иному. Хари Селдон и Гаал Дорник остались наедине с Комиссией. Они вместе уселись за стол, и вряд ли можно было отличить пятерых судей от двоих обвиняемых. Им даже предложили ящичек с сигарами, сделанный из переливчатого пластика, походившего на беспрерывно текущую воду. Но это движение было лишь обманом зрения: на ощупь ящичек был твердым и сухим. Селдон взял сигару; Гаал отказался.

– Мой адвокат отсутствует, – заметил Селдон.

Один из Комиссионеров возразил:

– Это более не процесс, доктор Селдон. Мы собрались обсудить здесь безопасность государства.

– Говорить буду я, – произнес Линдж Чен, а прочие Комиссионеры откинулись в креслах, приготовившись слушать.

Воцарилась тишина, в которой Чен мог ронять свои слова без помех. Гаал затаил дыхание. Тощий, сухой Чен, выглядевший старше своих лет, являлся подлинным Императором всей Галактики. Ребенок, носивший этот титул, был лишь символом, созданным Ченом, и к тому же отнюдь не первым. Чен сказал:

– Доктор Селдон, вы возмущаете покой нашей державы. Спустя уже сто лет в живых не останется ни одного из тех квадриллионов людей, что обитают сейчас среди звезд Галактики. Зачем же нам беспокоить себя событиями, которые отстоят на три века?

– Я не проживу и пяти лет, – произнес Селдон, – и все же для меня это имеет принципиальное значение. Можете называть это идеализмом. Можете называть это самоотождествлением с той мистической общностью, которую мы именуем термином "человечество".

– Я не желаю утруждать себя углублением в основы мистицизма. Можете ли вы пояснить, почему я не могу избавить себя и от вас, и от неприятного и необязательного трехсотлетнего будущего, которого к тому же я никогда не увижу, казнив вас сегодня же ночью?

– Неделю назад, – небрежно сказал Селдон, – вы могли бы поступить таким образом и при этом, возможно, еще сохранить один шанс из десяти дожить до конца года. Сегодня же эта вероятность упадет не менее чем до одной десятитысячной.

Послышались приглушенные вздохи; собравшиеся заерзали. Гаал почувствовал, как мурашки пошли у него по спине. Веки Чена слегка приспустились.

– Почему так? – спросил он.

– Падение Трантора, – сказал Селдон, – нельзя остановить какими-либо доступными пониманию усилиями. Однако его легко ускорить. Рассказы о прерванном суде надо мной распространятся по Галактике. Расстройство моих планов по смягчению катастрофы убедит людей, что в будущем их ничего хорошего не ждет. Уже сейчас они с завистью вспоминают жизнь своих дедов. Они заметят, что растет число политических переворотов, усиливается застой торговли. Галактикой овладеет представление, что имеет какой-то смысл лишь то, что человек в данную секунду сможет ухватить сам для себя. Люди с амбициями не станут ждать, а неразборчивых ничто не остановит. Каждым из своих поступков они будут ускорять распад. Убейте меня – и Трантор падет не за три века, а за пятьдесят лет, а вы, вы сами – за год.

Чен промолвил:

– Подобными словами пугают детей. И все же ваша смерть не является единственно удовлетворяющим нас ответом.

Он приподнял свою изящную ладонь с бумаг, на которых она покоилась, так что лишь два пальца слегка касались верхних листков.

– Скажите мне, – произнес он, – будет ли ваша деятельность заключаться только в подготовке этой энциклопедии, о которой вы упоминали?

– Только.

– А необходимо ли заниматься этим на Транторе?

– Трантор, ваша светлость, обладает Имперской библиотекой, равно как и научным потенциалом Транторианского Университета.

– Ну а все же, если б вы находились где-нибудь в другом месте; скажем, на такой планете, где суета и развлечения метрополии не будут мешать ученым размышлениям; где ваши люди смогут посвятить себя только и единственно своей работе – не явится ли это определенным преимуществом?

– Небольшим – возможно.

– Что ж, такой мир выбран. Вы сможете работать там, доктор, как вам заблагорассудится, в окружении своих ста тысяч человек. Галактике будет известно, что вы трудитесь, ведя борьбу против Упадка. Скажут даже, что вы его предотвратите, – он усмехнулся. – Поскольку я не верю очень многому, мне нетрудно будет не поверить и в Упадок, так что я совершенно убежден, что сказанное мной народу будет правдой. И в то же время, доктор, вы не будете беспокоить Трантор и смущать покой Императора. Альтернативой явится смерть – ваша и стольких из ваших последователей, сколько это покажется необходимым. Вашими угрозами я пренебрегаю. Возможность выбора между смертью и изгнанием предоставляется вам на период времени начиная с данного момента и кончая пятью минутами позже.

– И какой же мир избран, ваша светлость? – спросил Селдон.

– Он называется, как кажется, Терминус, – сказал Чен, небрежно повернув кончиками пальцев бумаги на столе так, что они оказались обращенными к Селдону. – Он незаселен, но вполне обитаем и может быть подготовлен, чтобы служить запросам ученых. Он несколько уединен…

– Он на краю Галактики, ваша светлость, – перебил Селдон.

– Как я уже сказал, он несколько уединен. Он подойдет для необходимой вам концентрации усилий. У вас осталось две минуты.

– Нам понадобится время, чтобы организовать такое путешествие, затрагивающее двадцать тысяч семей.

– Вы получите это время.

Селдон задумался. Близилась к концу последняя минута. Он сказал:

– Я принимаю изгнание.

Сердце Гаала на миг замерло при этих словах. Душа его была полна ликованием человека, избежавшего смерти. Но несмотря на все огромное облегчение, в ней оставалось место для легкого сожаления, что Селдон потерпел поражение.

8.

Пока такси с воем пробивалось к университету сквозь сотни километров туннелей-червоточин, они продолжительное время сидели в молчании. Наконец Гаал пошевелился и спросил:

– Было ли сказанное вами Комиссионеру правдой? Действительно ли ваша казнь ускорила бы Падение?

– Я никогда не лгу относительно психоисторических изысканий. Да это и не помогло бы мне в данном случае. Чен знал, что я говорю правду. Он очень умный политик, а политики по самой сути своей деятельности должны инстинктивно чувствовать истины психоистории, – сказал Селдон.

– Тогда следовало ли вам соглашаться на ссылку?.. – задумался Гаал, но Селдон не ответил.

Когда они наконец вырвались на территорию университета, мускулы Гаала пришли в действие – или, точнее, в бездействие, против его собственной воли. Его практически пришлось выносить из такси.

Весь университет пылал светом. Гаал почти забыл о существовании солнца. Но университет тоже находился не под открытым небом. Его здания были прикрыты колоссальным куполом из стеклообразного материала. Вещество это обладало поляризующим действием, так что Гаал мог смотреть прямо на пылающую звезду над головой. Свет ее, почти не ослабевая, бесчисленными бликами играл на металлических конструкциях.

Здания университета были лишены той жестко-стальной серости, что господствовала на Транторе. Они скорее были серебристыми. Металлический глянец по цвету напоминал слоновую кость.

– Кажется, солдаты, – сказал Селдон.

– Что?

Гаал опустил взор на прозаическую землю и увидел впереди часового. Они подошли поближе, и из ближайшей двери немедленно возник капитан, который очень вежливо заговорил с ними.

– Доктор Селдон? – спросил он.

– Да.

– Мы ждали вас. Вы и ваши люди отныне подчиняетесь законам военного времени. Мне велено уведомить вас, что на подготовку к отправке с Трантора вам дается шесть месяцев.

– Шесть месяцев! – начал было Гаал, но пальцы Селдона слегка сжали его локоть.

– Таковы данные мне инструкции, – повторил капитан.

Затем он ушел, и Гаал обратился к Селдону:

– Да что же можно сделать за шесть месяцев? Это ничто иное как медленное убийство.