Столкновению предшествовал еще один героический эпизод — поединок богатырей. «Уже близко сходятся сильные полки, — повествовал летописец, — выехал громадный татарин из великого полка татарского, показывай свое мужество перед всеми. Увидев его, старец Александр Пересвет выехал из полка и сказал: «Этот человек ищет равного себе, я хочу встретиться с ним!» И возложил старец на голову вместо шлема куколь (монашеский суконный колпак. — В.К.), а поверх одежды надел спои мантию. И сел он на коня своего, и устремился на татарина, и ударились крепко копьями, и копья переломились, и оба упали с коней своих на землю мертвыми, и кони их пали».

В дальнейшем церковники постарались придать подвигу «изящного послушника инока Пересвета» чисто религиозную окраску. Пересвет, говорили они, сразил ордынского богатыря Темирь-Мурзу потому, что будто бы был «вооружен схимою» и «взял в руки посох преподобного отца Сергия», а сам отличался подвижническое жизнью и «святостью». Но на самом деле Пересвет вовсе не был смиренным, отрешенным от мирской жизни схимником. Судя по скупым летописным рассказам «Пересвет — чернец, любечанин родом», был профессиональным воином, происходил из брянских бояр и поступив на службу в Троицу, оставался при своей прежней «специальности». Летописцы подчеркивали его военное мастерство и физическую силу. «Сей Пересвет, когда в миру был, славный богатырь был, великую силу и крепость имел, величеством же и шириною всех превзошел и умел был к воинскому делу и наряду!»

Огромные рати сошлись в яростной сече. Всеми силами ордынцы обрушились на передовой полк, и «была брань крепкая и сеча злая». Почти весь полк погиб [54] «как сено посечено», но и наступательный порыв ордынцев был ослаблен. В дело вступил большой полк, защищавший центр русского строя. Началась упорная сеча, которая непрерывно продолжалась четыре часа, «с шестого часа до девятого». Летописец повествовал: «Сошлись обе силы великие вместе надолго, и покрыли полки поле на десять верст от множества воинов, и была сеча ожесточенная и великая и бой упорный, сотрясение весьма великое; от начала мира не бывало у великих князей русских, как у этого великого князя всея Руси. Когда бились они с шестого часу до девятого, пролилась как дождевая туча кровь обоих — сыновей русских и поганых; пало бесчисленное множество трупов мертвых... смешались и перемешались, каждый ведь своего противника стремился победить».

Летописцу вторит автор «Сказания о Мамаевом побоище», добавляя красочные детали: «Крепко сражались, жестоко друг друга уничтожали, не только от оружия, но и от великой тесноты под конскими копытами умирали, потому что нельзя было вместиться на том поле Куликовом: то место между Доном и Непрядвою было тесным. Выступили из полков кровавые зори, а в них сверкали сильные молнии от блистания мечей. И был треск великий и шум от ломающихся копий и от ударов мечей, так что нельзя было в тот горький час обозреть это грозное побоище... Уже многих убили, многие русские богатыри погибли, как деревья приклонились, точно трава от солнца усыхает и под копыта постилается...».

Большой полк выстоял, несмотря на большие потери, снова и снова смыкал строй, «и вновь укреплялся стяг». Не удалось ордынцам прорвать и полк правой руки. Тогда Мамай перенес главный удар на левый фланг русского войска. Замысел его состоял в том, чтобы сосредоточить там превосходящие силы (за счет введения в бой своего общего резерва), обойти русский большой полк, прижать его к Непрядве и уничтожить. Надо сказать, что частично выполнить этот план Мамаю удалось: фронт полка левой руки был прорван ордынцами, их силы начали обтекать большой полк, рвались к переправам. Но они не подозревали о засадном полке, спрятанном великим князем Дмитрием в Зеленой Дубраве, и это погубило Мамая.

Нужно отдать должное выдержке и воинскому мастерству предводителей засадного полка. Ордынцы уже теснили [55] с фланга большой полк, русские воины погибали в неравной сече. Но воевода Дмитрий Боброк-Волынский медлил. Еще нужно было выжидать. Преждевременный удар засадного полка не переломил бы ход битвы. Мамай мог повернуть свои резервы против засадного полка и остановить его. С другой стороны, запоздалое вмешательство засадного полка обрекало на гибель воинов большого полка, с трудом отбивавших фронтальные и флангов атаки ордынцев.

Драматизм момента хорошо передает автор «Сказания о Мамаевом побоище». «Видя такой урон ... князь Владимир Андреевич не мог терпеть и сказал Дмитрию Волынцу: «Какая польза в стоянии нашем, какой будет у нас, успех, кому будем пособлять? Уже наши князья и бояре; все русские сыны жестоко погибают, как трава, клонятся!» И сказал Дмитрий Волынец: «Беда, князь, велика, но еще не пришел наш час» ...Сыны же русские в полку его горько плакали, видя своих друзей, побиваемых погаными, непрестанно стремились они в бой ... Волынец же запрещал им, говоря: «Подождите немного ... будет ваше время» ...Пришел восьмой час, и южный ветер потянул позади нас... И закричал Волынец громким голосом: «Князь Владимир, время приспело!» ... Выехали из дубравы зеленой, точно соколы приученные оторвались от золотых колодок, ударили на великие стада журавлиные... И побежал Мамай сам девятый, как серый волк ... Многие же сыны русские гнались вслед Мамаю, но не догнали его: уже кони их утомились, а сами они сильно устали Руки русских сынов уже устали, не могли убивать, а мечи их и сабли притупились».

Автор «Сказания» верно описывает перелом, внесенный в ход битвы неожиданным ударом засадного полк Ордынцы, не ожидавшие удара в тыл, пришли в замешательство. Ударная группировка их конницы была разрезана надвое. Передовые ордынские тысячи, оказавшиеся позади боевого порядка русских полков, побежали дальше к р. Непрядве, где многие из них погибли — берега рек были крутыми, высокими. Остальная конница побежал обратно, к Красному холму.

Почти одновременно с ударом засадного полка пер шли в наступление конные и пешие воины полка право; руки и большого полка. В этом проявилось воинское мастерство воевод, которые правильно оценили обстановку и приняли единственно правильное решение: поддержать [56] атаку засадного полка активностью остальных полков. После этого отступление ордынцев приняло характер беспорядочного бегства.

Мамай ничем не мог помочь гибнувшей коннице, он уже раньше ввел в прорыв на русском левом фланге все свои резервы. Бегство самого Мамая еще больше усилило панику. Русские всадники «погнались за ними, набивая и рубя без милости... И гнали их до реки Мечи, и там бесчисленное множество бежавших погибло. Княжеские же полки гнали их, избивая, до стана их, и захватили многое богатство и все имущество их». Так заканчивает летописец описание Куликовской битвы{63}. Преследование было всеобщим. Так, в засадном полку «ни один человек не остался под знаменем», все гнались за убегавшим врагом. Русская конница преследовала ордынцев почти 50 километров; главные силы ордынского войска были уничтожены.

Вечером воины стали возвращаться на поле битвы, где уже были подняты полковые стяги. «Уже и день кончился, солнце заходило, затрубили во всех полках русских в трубы, — повествует автор «Сказания». — Грозно и жалостно смотреть на кровопролитие русских сынов: человеческие трупы, точно великие стога, наворочены, конь не может быстро через них перескочить, в крови по колено бродят, а реки три дня текли кровью». Начали считать потери, и они оказались огромными. «Говорит боярин московский, именем Михайло Александрович, а был в полку у Микулы у Васильевича, умел он хорошо считать: "Нет у нас 40 бояринов московских, да 12 князей белозерских, да 13 бояринов-посадников новгородских, да 50 бояринов Новгорода Нижнего, да 40 бояринов серпуховских, да 20 бояринов переяславских, да 25 бояринов костромских, да 35 бояринов владимирских, да 50 бояринов суздальских, да 40 бояринов муромских, да 33 бояринов ростовских, да 20 бояринов дмитровских, да 70 бояринов можайских, да 60 бояринов звенигородских, да 15 бояринов углицких, да 20 бояринов галицких. А молодым людям счета нет..."».