Что-то замельтешило в темпоральном поле, даже и не в поле, а как бы в пустыне. Виртуальный человек сплюнул, и поле вскипело парами. Ну, вскипело и вскипело. Виртуал спрыгнул на каменные плиты и пошел вперед к откуда-то взявшейся скале. Не просто скала была это, а обработанная глыба, с ровными закругленными краями, похожая на триумфальную арку, даже с какими-то письменами и рисунками, очень стилизованными и уже едва различимыми. Виртуал подошел вплотную. Тень, отбрасываемая скалой, скрыла его. Он протянул вперед руку, потрогал. Шероховатая чуть, но все же полированная поверхность, и пальцы, пальцы, свободно ушедшие в нее, чувствующие структуру камня и в то же время свободно вошедшие в него. Глубже, глубже. Странно и страшно торчит рука, по локоть отрезанная плоскостью. Надо идти вперед, знал он. А откуда пришло это знание, допытываться не стоит. Все возможно. Да и не страшно вовсе и не странно.

Виртуал шагнул вперед. Стало темно. И он всем телом ощущал, что проходит сквозь камень, но ничто не препятствовало движению и даже можно было дышать. Шаг, еще шаг. Темно. Но направление есть, чувствуется каким-то образом.

В глаза ударил свет, но не такой, как несколько минут назад, тоже яркий, но совсем не золотистый. И внутренности живота подкатили к горлу, а по пищеводу прошел холодок, словно виртуал падал в яму. Но никакой ямы не было. Виртуальный человек стоял у стены, спиной к ней. А впереди... Да и не только впереди. Вообще перед ним, сбоку и сзади за скалой шумно грохотал, плескался, искрился, двигался, жил, существовал, находился город. Чужой город. Таких городов не могло быть даже в мире, где все возможно.

Виртуал прижался спиной к стене, ощутил ее твердость, неподатливость. А мимо проносились экипажи, имеющие сходство с теми, которые он когда-либо видел, разве что тем, что они тоже двигались. И человеко-люди, взрослые и дети, мужчины и женщины, завернутые в вороха тканей, что казалось необычным и странным, в обыкновенных брюках и рубашках, хотя слово "обыкновенных" здесь вряд ли было применимо, потому что и они были другими, но виртуалу некогда было размышлять, чем они отличались от ранее им виденных; и голые, совершенно голые, на которых никто не обращал специального внимания, особого внимания, и которые в своей наготе производили впечатление скелетов, обтянутых кожей, если имели худосочное строение тела, или древних скульптур, если их тела были пропорционально сложены.

Одни экипажи двигались бесшумно, другие ревели, бешено, надрывно, с завыванием. Клубы отвратительного дыма забивали глотку, но не успел он закашляться, как откуда-то ворвались потоки чистейшего воздуха, пахнущего морскими волнами. И свет огненных реклам, вращающихся, движущихся, живущих как бы сами собой, своей непонятной жизнью, только этажом выше, вернее, ярусом выше, и роняющих  потрескивающие капли огня вниз, безразборчиво и страшно, потому что одна из них упала на человека-самца в одежде, почти такой же, как у самого виртуала, и прожгла ее, и вгрызлась в тело, а человеку-самцу стало больно и он завизжал, закрутился на месте, упал, начал извиваться, и дым шел от него и смрад горящего тела. Одни человеко-люди проходили спокойно мимо, другие бросились его спасать, тушить, срывать одежду с него и с себя, чтобы было чем сбить пламя. А человек-самец уже не кричал, но лишь стонал, страшно и глухо. Кто-то из толпы выстрелил в крутящееся огненное колесо, и оно разлетелось на кусочки, все еще огненные, и их подхватили и радостно закружились, размахивая полыхающими факелами среди потока экипажей, но никто не оказался задавленным. А человека-самца, выстрелившего в огненный круг, понесли на руках, разбили о камни его оружие, разломали на кусочки, и опьяненные ими словно драгоценностями, пустились  в пляс и сорвали со стрелявшего одежду и тоже разделили на части, на лоскутки, и все вокруг было весело, весело, весело, вот только тот, первый, жутко стонал и дымился, а не принимавшие участия в веселии, все колотили по нему куртками и платьями, пытаясь сорвать пламя, но это им не удавалось. А потом кто-то сбросил с плеч того, второго, и начал бить, и все смеялись, смеялись, а человек-самец увертывался от ударов и все норовил ударить сам.

А первый все дымился, уже не первый, а то, что от него осталось; все  меньше и меньше становился он, пока не превратился в кучку пепла, которую тотчас же расхватали, обжигая ладони. И все разошлись по своим делам.

А второй исчез. И виртуал не понял, убили его и разорвали  или он убежал сам.

И ударила по ушам музыка, нестерпимо громкая в первое мгновение, а потом приятная, хотя все такая же громкая, уже не давящая на перепонки, но невыносимо громкая, и как это могло быть, виртуал не понимал, но только все так и было. И кто-то запел хриплым голосом.

А по бокам улиц стояли здания, прозрачные или без стен, или из стекла, но только все, что происходило внутри, было видно. В заведении или в чем-то похожем, созданном для той же цели, человеко-люди пили, ели, а чуть дальше укладывались спать. Ребятишки кормили птиц или то, что только напоминало птиц. Серьезные, озабоченные человеко-люди сидели за длинными рядами столов и писали, рисовали или что-то там еще делали, словом, были заняты чем-то, но это уже в другом здании, где не было стен или они были из стекла.

На виртуала уже обращали внимание. Или на его настороженный, растерянный и испуганный вид. Какой-то мальчишка достал из сумки камень, старательно разломил его на две части и запустил половинкой в виртуала, прямо в лоб, и когда тот уже ощутил режущий, рассекающий кожу удар, мальчишка отдернул руку назад, и камень полетел в обратную сторону, оставив на лбу лишь маленькую ссадину, а сорванец сложил половинки и спрятал их в карман широких, ни на что не похожих брюк. И другие, бросив кормить птиц, начали доставать камни, разламывать их и кидать в виртуала, который машинально пытался увернуться от ударов и все втискивался, втискивался в каменную стену, но отступления не было. А человеко-ребятишки вдруг, как по команде, повернулись и ушли, но на лице виртуала остались ссадины, маленькие, почти и не кровоточащие, но обидные и бессмысленные.

Подошла молодая человеко-самка, веселье искрилось на ее лице, схватила виртуала за кисть руки и резко, так что он даже и не успел отдернуть руку, засунула ее себе за пазуху. Виртуал понял, мгновенно и еще как-то неосознанно, что он сейчас там нащупает, но сжал пальцами что-то холодное и скользкое, совсем не то, что ожидал. Молодая человеко-самка разжала его кисть, и теперь он смог отдернуть руку. На ладони шевелилось что-то скользкое и отвратительное, и он отбросил это с омерзением и тошнотой в горле. И оно запрыгало по камням, плотно и тщательно подогнанным друг к другу, ни на что не похожее.

А девушка недоуменно посмотрела на виртуала и, дернув край воротника, разорвала на себе ворох платья и сбросила его. И ничего более не было под ним, кроме молодого, золотистого, здорового, пахнущего немного потом тела. Вот только вместо одной груди кровоточила рваная рана. И тогда она повернулась и пошла, вздрагивая крепкими ягодицами. А другая, пожилая, что-то сказала ей. Обе остановились, и вторая поставила на мостовую что-то вроде баула и тоже начала снимать с себя платье и осталась голой, поглаживая свои сморщенные груди. Потом нагнулась, расстегнула баул, наступила внутрь его ногой, одной, второй, и провалилась, исчезла. И кто-то пнул ненужный теперь, наверное, баул в сторону. Девушка взяла платье старухи, перекинула его через плечо и пошла, стройно вышагивая своими длинными ногами. И никто больше не обратил на это внимания, только виртуал.

Мимо него неслись экипажи. И огненные стрелы второго яруса сталкивались и сбивали друг друга, уже и отдаленно не напоминая те колеса, одно из которых выстрелом сбил человеко-самец. И капли огня падали вниз, и уже снова откуда-то несло сладковатым запахом горелого человеческого мяса. Огненная капля рекламы упала ему на плечо, но никто не закричал, не бросился на него, не стал срывать одежду. И капля сжалась и стекла на камни.