Она слегка вздрагивала, чуть приподнималась, вдавливалась в мою грудь, руки ее беспрестанно трогали мое лицо, голову, бедра то костенели, то расслаблялись.

Ей был нужен я. Я! И никто другой. Так бы вечно, подумал я.

— Так бы вечно, — сказала она.

— Да, да, да...

Я все гладил ее, и ее кожа, ее тело, вся она расцветала под моими пальцами.

— Кто ты? — тихо спросила она. — Кто?

— Виртуальный человек, — ответил я издалека. И снова бегают пальцы, скользят ладони, тела льнут друг к другу.

— Открой свое лицо, — шепчет она.

Я не могу открыть свое лицо. Его у меня нет. Я и сам не знаю, какое у меня лицо. А ладони все сжимают ее тело.

— Назови себя, — просит она.

И этого я не могу сделать. Я не знаю, кто я. Да, виртуальный человек. Виртуальный и только.

— Назови меня, — требует она.

Я не сомневаюсь, я знаю, как ее зовут. Другого имени у нее не может быть.

— Каллипига, — шепчу я ей на ухо.

— Ты любишь свою Каллипигу? — спрашивает она уверенно.

— У тебя самое совершенное тело. Конечно, я люблю тебя, Каллипига.

— Я рада. Я верю тебе.

А компьютер не выключен. "История государства Российского" пишется и пишется. Как выкручивается из неожиданной ситуации Сократ? Что говорит он своим слушателям о спасении мира?

— Мир спасен, — говорю я ей.

— Да, да. Спаси, спаси мир, — требует она.

Вот он, весь мир, у меня на коленях. Вот он мир, трепещущий, живой, теплый, ждущий и получающий, требующий и покорный, погибающий и спасенный.

— Еще миг вечности, — просит она.

— Возьми всю вечность, — отдаю я.  Мне не жалко. У меня было-есть все, кроме нее. А теперь — и она.

— А ведь высшая красота в высшей степени привлекательна, — говорит Сократ в моем "Государстве"

— Еще бы! — отвечаю я. — Красота спасет мир, — повторяю я чьи-то слова.

— Да, — отвечает Каллипига.

Звенит зуммер на ее компьютере, сминая мысли Сократа и мои — тоже. Каллипига вскакивает, становится спиной ко мне, загораживает мыслеэкран. Ягодицы ее едва заметно вздрагивают.

— Да, — говорит она. — Да, — говорит она растерянно. — Да, — говорит она в отчаянии.

Короткий разговор окончен. Каллипига поворачивается ко мне. Она снова начинает дробиться.

— Мне надо в Космоцентр, — говорит она.

— Конечно, — соглашаюсь я, зная, что тут уж ничего не поделаешь. — Я провожу тебя.

Она не пытается даже надеть платье. Это сейчас бесполезно. Оно все равно сползет с нее. Она лишь хватает его одной рукой, подавая мне другую. И прижимается ко мне, чтобы спастись. А платье волочится по полу нашего жилого-нежилого отсека, потом по ничто, и вот уже по слегка ребристому, рифленому полу Космоцентра человеко-людей.

Ее кожа чистая, лишь кое-где выступают капельки пота от быстрой ходьбы. Стрелы ее сосков указывают мой путь.

Я начинаю замечать, что в коридоре, кроме нас двоих, есть и другие человеко-люди. Вид у них занятой. Одни спешат, другие торопятся, третьи уже отспешили и отторопились. Вот стоит один, внимательно разглядывая надпись указателя: "Верной дорогой идете, товарищи!" Рядом предупреждающий знак: "Стой! Стрелять буду!" Мы идем, и никто не обращает внимания на нас.

Каллипига высвобождает свою руку из моей, чуть обгоняет меня, бросает платье на пол. И я с ужасом жду, что она сейчас наступит на него и исчезнет, как та девушка, виденная мной в каком-то кошмарном, чудовищном мире. Но нет, она просто за ненадобностью бросает платье, а сама все идет впереди меня, вздрагивая ягодицами.

Она — Каллипига.

Перед одной из дверей, рядом с которой значится указатель: "Здесь!", моя жена остановилась, приложила руку и вошла, когда дверь сдвинулась в сторону. Вошел и я. Дверь в душевой отсек была открыта.

Каллипига стояла на узорчатом полу, с распущенными волосами, поднятыми вверх руками, в пол-оборота ко мне. Вода мощной струей била ее по плечам и спине. С ее сосков скатывались искрящиеся, вспыхивающие капли прозрачной воды. Я молчал, молчала и она, лишь слегка поворачиваясь вправо-влево под струями душа.

— Оставайся, — сказала она. — Спинку потрешь...

Я не ответил, а она все стояла, поблескивая гладкой влажной кожей, и смотрела на меня искоса черными пронзительными глазами. Что-то в них было злое и беззащитное, тайное и очевидное, распутное и детское. Что-то, чего я не мог вынести.

И я понял, что ничего не понимаю.

Я бежал по коридору Космоцентра человеко-людей. Я бежал, сломя голову, не зная, что же мне нужно.

Человеко-люди уступали мне дорогу. Даже сам Фундаментал испуганно шарахнулся в сторону. Я опомнился, остановился, воссоединился с тем "Я", который бежал от Каллипиги так же, как "Я" этот.

— Вы уж меня не пугайте, товарищи виртуалы, — взмолился Фундаментал. — С вами встретишься и не знаешь, то ли это сегодня встреча происходит, то ли вчера!

— Да сегодня, сегодня, -  успокоил я его.

— Как, сегодня? — испугался он. — Ведь мы же договаривались встретиться завтра!

— Это и есть завтра, которое для вас превратилось в сегодня.

— А-а... — начал успокаиваться Фундаментал. — А для вас что, завтра не превращается в сегодня?

— Для меня всегда сегодня. — Сколько раз ему это нужно повторять.

— Ну да, ну да, а как же... Позавтракать не хотите? Сегодня, сейчас, то есть. Хоть и позавтракать, а именно сегодня, сейчас.

— Да я сыто-голоден.

— Сочувствую. А я так вот просто голоден. Не составите компанию.?

— Спасибо. Нет.

Фундаментал вдруг пошел по коридору, нагнулся, поднял платье, сказал:

— Одежду разбрасывают. За всеми не уследишь. Каллипига, наверное...

— Она что, всегда так делает? — спросил я, чувствуя боль в груди.

— Ну, всегда — не всегда... Отнесите ей, пожалуйста, а то ведь другое запросит. Не напасешься...

В том же самом кабинете, что и два часа назад, мы сидели с Провом перед экраном компьютера. Не знаю, чего они хотели добиться, когда сначала посадили нас в некое подобие карцера, а потом во дворец с обилием спиртных напитков. Их план, конечно, был сорван "жутью, которая стала лучше и веселее". Не знаю... Мне казалось, расскажи они нам все сразу, возражений с нашей стороны было бы меньше. Во всяком случае, у меня. Наверное, им именно и не хотелось рассказывать нам все. Слепыми марионетками мы их больше устраивали.

Осталось лишь нажать кнопку, чтобы начать вникать в проект "Возрождение". Но прежде нам стоило решить еще одну проблему. Пока мы ничего не знали и еще могли отказаться. Конечно, у ГЕОКОСОЛа, наверняка, были неотразимые методы убеждения. Но на это им все же потребовалось бы время. Если же мы ознакомимся с проектом, отступления у нас не будет. Галактион не позволит, чтобы двое людей, посвященных в тайну великого проекта, продолжали жить в своем гдоме так, как и прежде. Тем более, что у них в биографиях были какие-то темные пятна.

— Ну что, Мар, проклинаешь день, когда познакомился со мной? — спросил Пров. Тяжесть принятия решения давила на него, кажется, больше, чем на меня.

— Нет, конечно, — ответил я. — Ты это отлично знаешь. Не хочу, чтобы меня пихали туда насильно.

— А они сейчас нас убедят. Мы же призваны спасти человечество. Представляешь славу, почет, уважение, которое до конца дней твоих будет сопровождать тебя?

— Не представляю, Пров. И хватит ерничать. Решаем: нажимать или не нажимать?

— Да все уже решено, Мар. В душе-то мы согласны. Сдались. Мне вот, например, терять нечего. Никто не ждет меня здесь. А там — неизвестно. Только вот, может, возвращаться не захочется.

— Один бы я не пошел. Страшно. Просто страшно и все. А вдвоем... Любопытно. Это чертовски любопытно... Ладно. Решили, так решили. Нажимаем, что ли, Пров?

— Нажимаем, Мар.

Мы соединили указательные пальцы правых рук и вместе нажали на кнопку. Как дети, подумал я. А на экране появилось: