Они выросли по соседству, их домики стояли рядом, на окраине города, среди полей, лесов и садов, а за ними виднелась чудесная колоколенка на старинном здании школы для слепых.

Теперь им исполнилось по двадцать лет, и они не виделись целый год. Их отношения всегда были полны веселой товарищеской теплоты, но они никогда не говорили о любви. Его звали Ньют. Ее — Катарина. Ранним вечером Ньют постучал в дверь Катарины, Катарина вышла на крыльцо. В руках у нее был толстый глянцевитый журнал — она только что его читала. Весь журнал был посвящен исключительно невестам.

— Ньют, — сказала она. Она очень удивилась, увидев его на пороге.

— Можешь пойти со мной погулять? — спросил он. Человек он был застенчивый, даже с Катариной стеснялся. Он старался скрыть застенчивость, разговаривая рассеянно, небрежно, как будто его мысли были заняты чем-то совсем другим, далеким, — так мог бы разговаривать тайный разведчик, который зашел мимоходом, отправляясь на задание в какие-то дальние и опасные места.

— Погулять? — спросила Катарина.

— Шаг за шагом, по лескам, по мосткам, — сказал Ньют.

— Я не знала, что ты в городе, — сказала она.

— Только что приехал.

— Ты, как видно, все еще в армии, — сказала она.

— Семь месяцев осталось, — сказал он.

Он служил в артиллерии рядовым 1-го класса. Форма на нем была измята, башмаки в пыли, лицо небритое. Он протянул руку за журналом.

— Дай-ка взглянуть. Красивый журнальчик, — сказал он.

Она отдала ему журнал.

— Я выхожу замуж, Ньют, — сказала она.

— Знаю, — сказал он. — Пойдем погуляем.

— Но я ужасно занята, Ньют, — сказала она. — Свадьба-то через неделю!

— А мы погуляем, — сказал Ньют, — и ты вся разрумянишься. Будешь румяной невестой. — Он перелистал журнал: — Вот такой розовенькой, как эта, и эта, и эта. — И он показал ей розовых невест на картинках.

— Это будет мой подарок Генри Стюарту Чэзенсу, — сказал Ньют. — Вот поведу тебя гулять и приведу ему обратно розовую невесту.

— Откуда ты знаешь, как его зовут? — спросила Катарина.

— Мама написала, — сказал Ньют. — Он из Питсбурга?

— Верно, — сказала она. — Он тебе понравится!

— Возможно, — сказал он.

— А ты… А ты можешь приехать на свадьбу, Ньют?

— Вот это сомнительно, — сказал Ньют.

— У тебя отпуск короткий, да?

— Отпуск? — сказал Ньют. Он рассматривал большую — на две страницы

— рекламу столового серебра. — А я не в отпуске, — сказал он.

— Как? — сказала она.

— Сам ушел, — сказал Ньют. — У них это называется «самоволка».

— Что ты, Ньют, зачем?

— Надо было узнать, какое столовое серебро ты думаешь выбрать. — сказал он и стал читать вслух название из журнала. — «Албемарль»? — сказал он. — Или «Легенда»? или «Роза равнин»? — Он поднял глаза, усмехнулся. — Собираюсь подарить вам с мужем ложку! — сказал он.

— Ньют, Ньют, скажи мне, что ты хочешь?

— Хочу пойти погулять, — сказал он.

— Ах, Ньют, ты меня дурачишь, ты вовсе не ушел в самоволку! — сказала она.

Ньют потихоньку засвистел, подражая полицейской сирене, и поднял брови.

— Ты… ты откуда ушел?

— Из форта Брегт, — сказал он.

— Из Северной Каролины? — сказала она. — Да как же ты сюда добрался?

Он поднял большой палец, помахал им, как машут, прося подвезти.

— За два дня, — объяснил он.

— Твоя мама знает? — спросила Катарина.

— Я вовсе не к маме приехал, — объяснил Ньют.

— А к кому же?

К тебе.

Почему ко мне? — спросила она.

— Потому что я тебя люблю, — сказал Ньют. — Ну как, пойдем погулять? Шаг за шагом, по лескам, по мосткам…

Они шли лесом, по земле, устланной пожелтевшими листьями.

Катарина сердилась, она расстроилась почти до слез.

— Слушай, Ньют, — сказала она, — что за сумасшествие!

— Это почему же? — спросил он.

— Ну как же не сумасшествие: выбрал такое время говорить, что любишь меня. — Она остановилась. — Раньше ты никогда не говорил…

— Пошли дальше, — сказал он.

— Нет, — сказала она. — Дальше не пойду. И вообще не надо было мне с тобой идти.

— Но ты же пошла, — сказал он.

— Пришлось увести тебя из нашего дома, вдруг кто-нибудь вошел бы и услышал, что ты мне говоришь за неделю до свадьбы!

— А что они подумали бы? — спросил он.

— Подумали бы, что ты сошел с ума.

— А почему?

— Должна тебе сказать, что я глубоко польщена, если ради меня ты действительно пошел на такое безумие, хотя я не очень-то верю, что ты в самоволке, но все может быть. И я не очень-то верю, что ты меня любишь, но может быть…

— Люблю, — сказал Ныот.

— Прекрасно, я чрезвычайно польщена, — сказала Катарина, — и я очень люблю тебя как друга, Ньют, очень люблю, но уже поздно, ничего не поделаешь! — Она отступила на шаг от него: — Ты ведь ни разу в жизни даже не поцеловал меня! — сказала она и тут же закрыла лицо руками. — Нет, я вовсе не говорю, что ты сейчас должен поцеловать меня. Все это до того неожиданно, я просто не знаю, как мне поступить.

— Давай еще погуляем, — сказал Ньют. — Все-таки развлечение.

Они пошли дальше.

— Ты чего же от меня ждал? — спросила она.

— Почем я знал, что мне ждать? — сказал он. — Я ведь еще никогда таких вещей не делал.

— Может быть, ты думал, что я брошусь к тебе в объятия? — спросила она.

— Может быть, — сказал он.

— Прости, что я тебя разочаровала, — сказала она.

— А я ничуть не разочарован, — сказал он. — Я же ни на что не рассчитывал. Все хорошо, и погулять приятно.

Катарина вдруг остановилась.

— Знаешь, что сейчас будет? — сказала она.

— Не-еет, — сказал Ньют.

— Мы пожмем друг другу руки и расстанемся друзьями, — сказала она. — Вот что сейчас будет.

Ньют кивнул.

— Ладно, — сказал он. — Ты меня хоть изредка вспоминай. Вспоминай, как крепко я тебя любил. И тут Катарина вдруг расплакалась.

— Что это значит? — спросил Ньют.

— То, что я в бешенстве, — сказала Катарина. — Ты не имел никакого права…

— Надо же мне было узнать, — сказал Ньют.

— Если бы я тебя любила, — сказала Катарина, я тебе давно дала бы понять.

— Правда? — спросил он.

— Да, — сказала она. Повернувшись к нему, она посмотрела ему в глаза, лицо ее вспыхнуло румянцем. — Ты бы сам понял, — добавила она.

— Как? — спросил он.

— Сам увидел бы, — сказала Катарина. — Женщины не очень-то умеют скрывать.

Ньют всмотрелся в лицо Катарины. И, к ее ужасу, она поняла, что сказала правду — женщина скрывать любовь не умеет, и теперь Ньют увидел эту любовь. И он сделал то, что должен был сделать: он поцеловал Катарину.

— С тобой просто сладу нет, — сказала она.

— Вот как? — сказал он.

— Не надо было… — сказала она.

— Тебе не понравилось? — спросил он.

— А чего ты ждал? — сказала она. — Дикой, неукротимой страсти?

— Я же тебе повторяю, — сказал он, — я никогда не знаю, что может случиться.

— Попрощаемся, и все, — сказала она. Он нахмурился.

— Хорошо, — сказал он.

Она снова произнесла небольшую речь.

— Я ничуть не жалею, что мы с тобой поцеловались. Это было очень-очень мило. Нельзя было не поцеловаться, мы же стояли так близко. И я всегда буду помнить тебя, Ньют, и желаю тебе счастья.

— И тебе, — сказал Ньют.

— Благодарю тебя, Ньют, — сказала Катарина.

— Тридцать суток, — сказал Ньют.

— Что? — сказала она.

— Тридцать суток на гауптвахте, — сказал Ньют. — Вот во сколько мне обойдется один этот поцелуй.

— Мне… мне очень жаль, — сказала она. — Но я тебя не просила идти в самоволку.

— Знаю, — сказал он.

— И вовсе ты не герой, — сказала она, — и никакой награды не заслужил: наделал глупостей, тоже мне герой!