И еще. На Украине национальный вопрос приобретал особо острое значение (в отличие от большинства губерний Великороссии). В Киеве, Житомире, Виннице и на Волыни начали складываться украинские националисты, развернувшие желто-голубой флаг и лозунг самостийной Украины. Во главе их встал бывший семинарист Симон Петлюра. Движение отличалось резкой враждебностью к другим народам, прежде всего – русофобией и антисемитизмом. Ясно, что это сильно сужало социальную основу петлюровщины, однако им все же удалось в Киеве весной 1917-го создать зыбкое подобие временного правительства Украины – Центральную Раду. Окружение Махно состояло в основном из украинцев, однако высказалось недвусмысленно: уже в июле в Гуляйполе на большом митинге была принята резолюция, резко осуждающая Центральную Раду: за буржуазность и национализм. Ясно, что в условиях национальной чересполосицы Екатеринославщины это укрепляло популярность Махно.
К слову сказать, анархистская теория, которую номинально исповедовали батько и его ближайшие соратники, требовала сугубого, истинно космополитизма в самом точном 'смысле этого слова. В газете петроградских анархов «Буревестник» в ноябре 1917-го недвусмысленно провозглашалось: «Для нас нет вопроса об отечестве, нет вопроса о мире, для нас нет ни России, ни Германии, ни Италии и проч., и проч. Для нас нет ни родины, ни отечеств». Что ж, по крайней мере, откровенно… Трудно сказать, разделял ли Махно эти крайние взгляды, но несомненно, что ни украинского, ни тем паче общероссийского патриотизма он не ведал.
Тут же надо решительно опровергнуть бытующую до сих пор легенду об антисемитском характере махновского движения. Это в корне неверно, а закреплено в общественном сознании популярной когда-то поэмой Багрицкого «Дума про Опанаса». В ней якобы по приказу Махно убивают начальника продотряда по имени Коган, это некоторыми толкуется в духе сугубо национальном. Но характерно, что именно такую фамилию носил как раз заместитель председателя Гуляйпольского совета в годы гражданской войны, убитый деникинцами (об этом свидетельствует Аршинов-Марин). Сохранилось немало воззваний махновского штаба в разные времена против антисемитизма. О том, что Махно жестоко расправлялся с участниками насилий над евреями подробно рассказала мне Галина Андреевна, причем она и тогда горячо оправдывала суровость тех мер. Вот запись ее рассказа, дата события отсутствует, но речь идет, видимо, о самом разгаре гражданской войны на Украине:
«Остановились мы в Добровеличковке близ станции Помошная (узловой пункт на железной дороге Черкассы – Одесса. – С. С.), еврейское местечко, там меня знали, пришел один еврей, сказал, что махновцы грабят евреев. Я бросилась к Нестору, сказала, что надо прекратить; он сказал: да, надо немедленно. Верхом поехали Петренко (один из махновских атаманов. – С. С), Махно и я. Действительно, бойцы собирали одежду, в том числе женскую, варенье какое-то, которое один из бойцов жадно ел из банки. Некоторых тут же разложили и выпороли. Помню, Петренко отчитывает какого-то бойца, говорит мне: «Ну, что же с ним, Галина, делать?» Я говорю: «Стреляй, раз он ничего не понимает». Петренко и застрелил его. Потом был устроен митинг».
Примеров подобного рода множество, в том числе и в опубликованных источниках, но отметим еще одно весьма существенное обстоятельство: «идейные анархисты» из ближайшего окружения атамана в большинстве своем состояли из евреев (имена их будут названы по ходу развития нашего сюжета). Коммунист с Украины М. Равич-Черкасский еще в 1920-м прямо заявил, что «отрядам Махно чужды всякие шовинистические настроения»; здесь ему можно поверить.
Октябрьский переворот 1917-го (позже его стали именовать Великой Октябрьской социалистической революцией) вызвал в Гуляйполе – среди окружения Нестора Махно – восторг и одобрение. Тому есть множество свидетельств, но вот важнейшее, продиктованное самим вождем махновщины для первого тома воспоминаний: «Я утверждаю из жизненного опыта районов, за которыми я серьезно следил, что в первые два месяца – именно ноябрь и декабрь – торжество Октябрьского переворота в России украинскими тружениками на местах было только приветствовано». Высказывание исключительно важное и безусловно достоверное, здесь требуются пояснения.
Действительно, приход к власти правительства, сформированного из. большевиков и левых эсеров в Смольном 26 октября, поддержали многие крайне революционные группировки-, в том числе и анархистские. Им казалось, что теперь-то и начнется, во-первых, полное всевластие трудящихся на местах, а во-вторых – беспощадная борьба с «эксплуататорами». Сразу после Октября последнее осуществлялось очевидно и бесспорно: захват банков и помещичьих имений (сопровождавшийся порой бессмысленным расхищением ценностей), погром хуторских хозяйств («кулаков») и магазинов, лавок, товарных складов – всего не перечислишь. Что же касается первого, а именно передачи всей власти на местах трудящимся, то, окрепнув, большевистское руководство Совнаркома не стало тут спешить. Но это – дело будущего, хоть и ближайшего, а пока анархо-коммунист Махно и его товарищи были всецело за Октябрь.
Полвека спустя Мао Цзэдун скажет: «Винтовка рождает власть». Неученый сирота Нестор Махно в политических афоризмах был не силен, но лучше нельзя выразить суть той линии, которую он нащупал своим революционным чутьем. Точных данных не сохранилось, но безусловно, что уже на исходе лета 1917-го Махно создал в Гуляйполе вооруженные отряды. Это было полностью беззаконно, но кто же слушал тогда полупарализованное Временное правительство? Легко можно назвать составляющие этих еще зыбких вооруженных сил: молодые хлопцы из социальных низов Екатеринославщины, горячо почитавшие своего вождя за славное революционное прошлое и решительность намерений и планов.
В декабре 1917-го на съезде Советов в Гуляйполе Махно был избран на губернский съезд в Екатеринославе. Там он впервые познакомился с молодыми большевиками, впоследствии весьма известными: Эммануилом Квирингом, одним из руководителей Украины, и Яковом Эпштейном (Яковлевым) – будущим вершителем жуткой коллективизации в СССР. Украинские националисты, осевшие тогда в Киеве, тоже создавали вооруженные отряды своих «сичевых стрельцов», боролись с большевистским правительством за гегемонию на Украине. Махно решительно поддержал большевиков: уже в январе 1918-го его нестройное воинство выступило против Центральной Рады – вместе с такими же пестрыми отрядами большевиков, левых эсеров и прочих левых.
С начала 1918-го кровавые вакханалии все шире и шире разливались по «всей Руси великой». Убийство человека, да чего там – десятков, сотен людей, свершалось среди бела дня, сперва в истерической взвинченности (дело все же непривычное для «исполнителей» – стрелять в безоружных), а вскоре стало будничной работой. Ужасающая трагедия миллионов людей тех лет еще ждет своей «Капитанской дочки» и «Войны и мира». Сейчас судить вроде бы просто: «Кровавый Махно»… Но сколько в эту простецкую формулу можно подставить других имен?…
Объективное наблюдение над историей гражданской войны таково: кровь лилась повсюду, от Прибалтики до Камчатки. Но, как всегда в жизни, имелись отличия и переливы. Ну, например, все области одиннадцати казачьих войск подверглись со стороны советской власти подлинному геноциду, а с другой стороны – относительно мало пострадали ряд центральных губерний Великороссии: Вологодская, Владимирская, Нижегородская и несколько прочих соседних – там не наблюдалось ни восстаний, ни резни и прочего подобного не происходило. Разные были тут обстоятельства, но среди них немаловажным стало одно существенное – однородный национальный состав населения. Да, на все обстоятельства имеются свои причины, и они объяснимы, но для нашей темы главное вот в чем: кровища, которую враждующие силы сотворили на Украине, была поистине безмерной, и хоть до сих пор нет никаких достоверных подсчетов, да и трудно их теперь провести, но нет сомнений, что страшный тот счет пришлось бы вести на миллионы.