«Только бы успеть перехватить тело, прежде, чем он грохнется на паркет!» — все время думал Горский.

Но мальчик не упал. Он завалился вперед, и алая сильная струя крови залила аспидную доску и стол.

«Сколько крови! — удивился Горский. — Итак, счет я открыл, — первый! — с чувством странного удовлетворения подумал он. — Самое главное — ловить их по одному. А как ловить? Сачком — как бабочек? Куда я дел сачок?»

Вдруг он с ужасом ощутил, что его рассудок, остававшийся холодным до начала дела, помутился, лопнул, распылился. Он никак не мог сосредоточиться на одной мысли, понять, что теперь следует делать.

Все закрутилось перед Горским. Из-под стола вылезла какая-то морда с рожками. «Кто это?» — удивился гимназист. И тут же сообразил: «Это младший сын Жемариных — Александр. Он маску рождественскую надел. Вот как хорошо. Сейчас я его!»

Он стукнул по рогатой голове болванкой. Но голова стала хохотать и плеваться кровью в Горского.

Все пошло кругом, Горский зашатался. Он хотел облокотиться на стол, но его рука оперлась во что-то сырое и мягкое. Это была голова Ивана, который от толчка рухнул на пол.

И тут же произошло как бы прояснение сознания.

Горский схватил Ивана под мышки и оттащил в кабинет Ивана Сергеевича. Едва он бросил мальчика на пол, как тот начал слабо стонать.

«Ну, живучий! — удивился Горский. — Если бы я тебе не помог, ты, глядишь, лет сто коптил бы небо. А теперь прямиком — к ангелам!»

Он почти бегом отправился за болванкой, которую бросил возле стола. Подняв ее, он вошел в кабинет и три раза ударил по голове мальчика. Тот перестал стонать.

— Да, теперь начинается самое серьезное! — Верный давней привычке разговаривать сам с собой, он и сейчас говорил вслух. — Кто следующий? Желательно их собирать кучнее, а не разбрасывать по всем комнатам. И сколько осталось их в доме? Один, два, три… семь человек. Я должен их превратить в трупы, пока не вернулись другие. Тогда я легко разделаюсь с возвращающимися.

Насвистывая что-то веселенькое, он пошел по коридору. Из кухни раздавались голоса, смех.

Горский заглянул в щель приоткрытой двери. Увидал троих: дворника Константина, кухарку Прасковью и Варвару Силантьевну. Последняя что-то оживленно рассказывала.

«Прекрасно, остановлю свой выбор на этой милой старушке!» — решил Горский и всунул голову в дверной проем:

— Варвара Силантьевна, пойдемте скорее, у Ванюшки кровь идет… носом.

— Ах ты, Господи! — перекрестилась женщина. — Почто такая напасть? Ну пошли, пошли, друг ты мой сердечный.

Горский пропустил Варвару Силантьевну вперед. Едва та раскрыла дверь зала, как он нажал курок, приставив револьвер к затылку женщины.

Та грохнулась на пол.!

— Вторая! — улыбнулся Горский. — В кухне не должно быть ни одного трупа. Иначе купчиха, вернувшись домой, сразу все увидит. Итак, господа, кто следующий?

Горский вновь вошел на кухню. Дворник Константин приветливо сказал:

— Иди, Витольд, попей с нами чайку. Как раз заварился. Калачи горячие! А то ты совсем умучился, лица на тебе нет.

Злоба закипела в груди Горского:

— Я давно терплю ваше амикашонство. Почему вы смеете называть меня на «ты» и пренебрегать моим отчеством?

Дворник удивился, добродушно произнес:

— Ну что ты злобишься? Ведь я тебе в отцы гожусь. Я Лев Николаевича Толстого на «ты» называл, а он поважнее тебя будет. Садись, мой хороший, попей чайку. Хошь с медом, хошь с малиновым вареньем. Ты пей, как говаривал Лев Николаевич, а вода сама дырочку найдет.

Горский с ненавистью посмотрел на Константина:

— В данный момент у меня есть дела посерьезнее чая. Идите, — он кивнул дворнику, — вас зовет Варвара Силантьевна.

— Зачем я вдруг понадобился? — удивился дворник и поспешил в зал.

Не успел он перешагнуть порог зала, как Горский повторил старый прием: выстрелил ему в затылок.

Его мозги разлетелись и забрызгали руки Горского. Он брезгливо вытерся портьерой и стал оттаскивать трупы от дверей.

Вдруг с кухни донесся крик Прасковьи:

— Что это у вас так сильно стукнулось?

— Это ничего, — успокоил ее Горский, высунув голову в коридор. — Это я споткнулся.

Кухарка озорно расхохоталась:

— Тогда ладно! А то я думала, что с неба упал мешок с дерьмом.

«Смейся, прислужница капитала, — с яростью подумал Горский. — Последний раз ощеряешься!»

С револьвером в руке он вошел на кухню.

Кухарка беззаботно напевала: «Та весна далеко, те завяли цветы…»

Вдруг она увидала наведенное на себя дуло револьвера. С криком ужаса она бросилась к сеням. Грянул выстрел. Пуля вошла в плечо.

Прасковья успела отбросить крючок и толкнула обитую черной кожей наружную дверь.

Горский теперь стрелял прицельно, метил в голову. Он дернул курок, пуля ранила шею. Брызнула обильная кровь.

Прасковья успела выскочить во двор. От улицы его отделял высокий сплошной забор. Кухарка слетела со ступенек, упала на снег.

Горский подскочил, размахнулся рукоятью револьвера.

— Не на-адо! — Прасковья вытянула руки. Он оглушил ее и, сопротивляющуюся, потащил к дому.

Диву даешься, откуда в этом тщедушном теле взялось вдруг столько силы: Горский сумел-таки втащить упирающуюся, истекающую кровью Прасковью в сени. Схватив дубовое полено, он с остервенением стал бить девушку по голове, превращая последнюю в кровавое месиво.

— Уф, — он выпрямился, тяжело вздохнул.

В угаре дьявольского бешенства Горский совсем забыл, что где-то в доме есть еще один человек — крошка Александр.

И вот теперь он вдруг затылком ощутил на себе взгляд — это был младший сын Жемариных.

— Вот ты где, гаденыш! — заорал Горский. Тем же окровавленным поленом, которым только сейчас он убивал Прасковью, студент размозжил мальчику череп.

Тяжело дыша, вынув из брючного кармана патроны, он стал перезаряжать револьвер. Потом отправился в зал, оттащил от дверей трупы.

Странный рой мыслей вдруг посетил Горского.

«Для чего все это я затеял? — думалось ему. — Разве я не мог наперед рассчитать, что все эти смерти окажутся напрасными? Я наберу себе денег и прочих богатств из этого дома, и никто не подумает на меня, никто не догадается, что все это сделано моими руками? Весь город станет показывать на меня пальцами: вот идет убийца! Зачем, зачем это я сделал?»

Но, посидев еще минуту-другую, он вдруг вспомнил:

«Нет, я все сделал правильно, потому как цели мои — политические. Буржуазию надо истреблять физически! Я, быть может, жертвую своей жизнью ради счастья всех трудящихся».

И ему опять стало все понятно, и наступило облегчение.

Внизу заскрипел снег, раздался голос кучера.

Горский подскочил к окну.

Возле парадного входа, который по обычаю был закрыт, стояла Марья Емельяновна. Она была в дорогой меховой шубе, и лицо ее светилось радостью.

Вместе с хозяйкой приехала горничная. Они повернули за угол, прошли через калитку во двор.

К окну на торцевой стороне бросился и Горский.

Женщины с удивлением разглядывали кровавые пятна на снегу.

Потом Жемарина позвонила.

Горский сбежал вниз, отбросил крючок. Руку с револьвером он спрятал за спину.

— Что за кровь возле порога? — спросила хозяйка.

— Это ничего, — успокоил ее Горский. — Проходите.

Он заметил, что горничная вновь вернулась к саням.

«Видимо, забыла что-то взять, — с удовольствием подумал Горский. — Очень к месту это! Но в моем распоряжении мало времени».

Едва Жемарина взялась за ручку двери, ведущей в чайную комнату, он выстрелил — опять в затылок. Хозяйка повалилась на бок.

— Прекрасно! — вскрикнул Горский, опять приходя в возбужденное состояние. — Я сейчас перестрелял бы, кажется, весь свет. Чу-дес-сно!

В сенях уже топталась, отряхивая снег с белых сапожек, горничная.