Затем распорядитель стал выгонять по одному и дуэтами выступающих, спотыкаясь на наших диковинных именах. И пели мы дивные песни страшными голосами, утыкаясь мордами в микрофон.

Граф Аннатар (распорядитель почему-то поперхнулся на титуле), сверкая очками, грозно проревел песню про дракар, который уходит прочь, в ночь, увозя последнего ярла.

Все опечалились.

Потом еще песни исполнялись. Писательница Хаецкая отчаянно фиглярствовала вкупе с Протасиком, и обе они, путая слова и музыку, исполнили "Начальника гвардии дворца" (пропаганда пьянства). Писательница Семенова жаловалась, что оглохла на одно ухо, ибо мы так орали, что ей из динамика надуло.

Когда же дошло до выступления Торина (ибо тот, чудесным образом воскреснув, изъявил желание усладить слух собравшихся валлийскими песнопениями), писательница Семенова заранее содрогнулась, предвидя, как из динамика понесется пение сие. Однако ушла она впоследствии непокалеченной, и в этом также можно усмотреть проявление милости Господней.

Ибо пел Торин пресвирепо, глазами престрашно вращал и сверкал и запугивал собравшихся тихвиенцев всячески.

Завершив непотребства свои, собрались мы снова в холле, где каждого выступавшего распорядители празднества одаряли памятными подарками. И требовали они также, чтобы за подарки мы расписывались, причем цивильными именами в особой ведомости. И пришлось диктовать также адрес, а паспорта они не спрашивали, но всем своим видом показывали, что могли бы и спросить и не делают этого только вследствие демократизации общества.

Славным рыцарям вручались пивные кружки размера необъятного, что было весьма канонично, ибо принято в Толкиновском обществе пить пиво. Прекрасным же менестрельшам дарились наборы стаканов из тонкого стекла, причем, проявляя скупость нерыцарственную, одаряли дуэты одним набором, а не двумя. И спросили распорядители также дуэт "Сумасшедшая леди Милдред и ее Тень", почему они одну только песню исполнили, а не две, подозревая дуэт сей в злонамеренном стремлении заполучить памятный приз на халяву. И соврали что-то леди Милдред с Тенью своей, ибо не могли они признаться распорядителям, что "Начальник гвардии" - единственная песня, которую они знают и могут исполнить почти не спотыкаясь.

У Торина же была командировка от Петербургского радио и требовал он, чтобы директор дворца подписал ему командировку сию. Директор же стоял в толпе и тешил взоры свои выступлением каких-то девочек-пионерок из местной студии танца, которые по окончании бесчинств толкинутых медленно вальсировали по площадке под липко-сладостное "Ностальжи". И ревел престрашно Торин, расхаживая взад-вперед по холлу. И кишки директора астрально свисали с окровавленных рук Торина, хотя внешне этого не было заметно.

Рыжий же тевтонец пришел на помощь другу своему и, отловив даму-терминатор, ужасно орал на нее, вытаращив голубые глаза свои и оскалив все свои зубы в квадратной ухмылке, что мнэ никогда больше не приедет он в Тихвиен и нет у него мнэ желания больше видеть город сей, а зато есть у него мнэ надежда, что и у дамы-терминатора также нет никакого желания видеть мнэ Толкиновское общество.

Дама-терминатор мелко тряслась от ярости, глядя на оскаленные зубы рыжего, и кивала в ответ на каждую пулеметную очередь, каковыми он поливал ее щедро.

Да, не приедет больше рыжий в Тихвиен. ("Я долго это терпел! Я долго терпел это надругательство!" - надрывался тевтонец во всю мощь своей тевтонской глотки, в то время как откуда-то из глубины холла доносилось, то удаляясь, то приближаясь, грозное рычание Торина).

Да, нет больше у нее желания видеть здесь, в Тихвиене, Толкиновское общество СПб. ("И ключ от гримерки не отдадим, пока вы Торину командировку не подпишете!" - вопил тевтонец.)

Да, лучше бы никогда им не сходиться под одной крышей, а то ведь и кровь пролиться может. ("И все это безобразие - все это два балла! Два балла!" - разорялся рыжий, который наконец нашел слова, понятные этой комсомольско-пионерской деятельнице). Дама-терминатор недвусмысленно дала нам понять, что и мы сами - на два балла.

После дело каким-то чудесным образом уладилось, командировку подписали, печать поставили, ключ от гримерки отдали, словом, взаимный террор неожиданно принес конструктивные плоды. К величайшему облегчению устроителей праздника, все мы забрали свои шмотки, в рекордно короткое время собрались, построились и, врубив на всю мощь раздолбанный магнитофон Аннатара, в лад запели марш Ирландской Республиканской Армии и так, наводя леденящий ужас на окрестности, промаршировали к вокзалу.

Было девять часов вечера. Расположившись на вокзале, отнюдь не прекратили мы песнопений своих. Напротив, подкрепив силы свои пельменями в сопредельном кафе и вознеся тост во славу Ирландской Республиканской Армии, еще громче начали воспевать мы свободу. И пустились в пляс и исполнили плясок предивных немало, из коих лучшей была пляска с пивной бутылкой - коллективная импровизация на тему Святого Грааля.

И вылезла почтенная женщина из окошечка кассы и спросила нас, когда же поезд прибудет, увозящий нас прочь из города Тихвина. И утешили мы почтенную женщину, сказав, что поезд наш придет в час ночи.

Скальд же и еще несколько великомучеников, чьи имена ускользают сейчас от автора жития (но которые вольны прочитать написанное и вписать имена свои, ибо это совпало бы с желанием автора) в целях экономии денежных средств, и без того скудных, уехали электричкой до Волховстроя, дабы там, просидев на вокзале пять часов, пересесть на утренние электрички и так добраться до исторической родины.

И проводили мы товарищей своих, и осталось нас пятнадцать.

И пошли мы проститься с городом Тихвином и вечерней порою посетили монастырь, и еще раз поразились покою, тишине и святости места этого. И было это хорошо.

По возвращении на вокзал обнаружили мы все ту же картину. Изрядно охрипший магнитофон продолжал изрыгать из себя песнопения валлийские и гэльские. Наконец сдохли в магнитофоне батарейки, как ни тряс его Торин, и перешли мы на самообслуживание. И здесь начинается отдельный рассказ о великомученичестве святого и преподобного великомученика Ториена Тихвиенского.

ПОДВИГ СВЯТОГО ПРЕПОДОБНОГО ВЕЛИКОМУЧЕНИКА ТОРИЕНА ТИХВИЕНСКОГО. - Дабы развеять скуку вокзальную, начал Торин один петь ирландские песни и пел их громко. И ходил он с кружкой пивной, полученной от распорядителей празднества, и бросали мы все в эту кружку звонкую монету, имея тайное желание сподвигнуть также и местную публику на подобное же проявление милосердия. Но кисло и тухло взирала на нас публика местная и не отходила от своих баулов и чемоданов, которыми заполонила вокзал.

А вместо того подошли к Торину два местных мента и угрюмо спросили того, чего это он цирк тут устраивает.

- Артисты мы, - резонно отвечал им Торин с надлежащей кротостью, - с праздника едем. Артисты всегда цирк устраивают.

И кружкой встряхнув, вновь песни свои завел.

Но менты по тупости своей не прониклись ни святостью, ни кротостью, ни милосердием, а напротив, еще больше укрепились в бессердечии и жестоковыйности. И молвили менты Торину:

- А ну, ты!.. Умный стал, да?..

Резонно отвечал им на это Торин, что всегда был он умным и никогда глупым не был, и потому странным представляется ему вопрос такой.

Озлились тут менты, ибо представилось им, будто насмехаются над ними.

- С нами пойдешь, - сказал один из них и ухватил Торина за локоть.

С достоинством высвободившись, молвил на то Торин вполне резонно:

- Никуда я с вами не пойду и не собираюсь я идти с вами в узилище, ибо не совершал я ничего противозаконного.

- С нами, падла, пойдешь, - сказали на то менты, в угрюмство впав окончательное.

- И вовсе не пойду я с вами, ибо ничего плохого не творил я и неправда все это, - сказал Торин непреклонно.

- А ну документы покажь, умник, - прорычал мент недружелюбно. - А ну покажь паспорт.

- Покажу я вам паспорт, ибо есть у меня документы разные и во множестве есть они у меня, и удостоверение с Петербургского радио у меня есть, - молвил на то Торин. - И могу я вам также предъявить его и взять у вас даже интервью я могу.