Я просто ничего не понимала. Я видела только, что Завитаев нашел какую-то идею. Он был поглощен ею и не ждал ответа на свой вопрос. Я спросила, хватит ли у него кислорода. Он посмотрел на меня, на секунду задумался, потом серьезно сказал:

- Кислород? Я дышу через раз... для экономии. Между прочим, вы молодец, не трусите. Если надоест писать романы, поступайте ко мне в экспедицию. Водолазом, а? Теперь мы только и начнем по-настоящему. Такая идея... Почему она не пришла раньше...

Мысль, которая смутно возникла у меня еще днем, стала вдруг определенной и ясной. Я подумала о том, что, по старой литературной традиции, мы пишем о борьбе человека с природой как о схватке равных. Мы пишем об этом так, как писали сто лет назад. Но время изменилось, а вместе с ним изменились и люди. Если раньше единоборство человека с природой было яростным, ожесточенным и далеко не всегда оканчивалось торжеством человека, то теперь у природы мало шансов на победу. Человек заранее уверен в своем торжестве. Люди (это произошло как-то незаметно за последние полстолетия) перестали выпрашивать милости у природы. Они поняли, что сильнее прироуы, что, какие бы дерзкие задачи они ни ставили, природа сдастся, уступит. Отсюда и безграничная уверенность в себе. Уверенность, основанная не на личных качествах одного человека, единоборствующего с природой, а на сознании неограниченности сил всего человечества, вступающего в новый век.

Человек, прокладывающий путь в космос, перекраивающий материки, создающий в океане Атлантиду, опрокинет все пределы. Завитаев и Городецкий правы: нет границ, поставленных природой человеку.

Пройдет время. Забудется, исчезнет многоеалчность, зависть, малодушие... И, может быть, главным качеством человека, живущего в век коммунизма, будет именно это гордое сознание принадлежности к великой, не знающей преград своим дерзаниям, умной, доброй, красивой человеческой семье.

В телефоне послышался взволнованный (или мне показалось?) голос Ермакова:

- Три километра... Бомбы пошли точно в кратер!

- Прячьтесь! - Завитаев подталкивал меня к скале. И сразу же наверху громыхнул взрыв. Я едва успела прижаться к камням, как снова раздался взрыв. Вода бурлила, скафандр гудел и бился о камни. Я попыталась уцепиться за выступы скалы...

- Вперед! Теперь - вперед!

Я оттолкнулась от скалы и включила двигатель. Завитаев ждал меня.

- Быстрее! Все сюда!..

Прожекторы с трудом пробивали мутную воду. В трех-четырех метрах уже ничего не было видно. Мы поднимались плечом к плечу, держа пистолеты наготове. Но пауки исчезли. Выход из кратера был свободен.

Через двадцать минут, когда мы приближались к "Динго", я почувствовала сотрясение воды: как будто кто-то несильно толкнул меня. Это внизу, в шахте, взорвался атомный заряд, открывая путь магме...

С утра ветер гонит над океаном серые тучи. Временами они опускаются совсем низко, к волнам. В двух километрах на север-с ходового мостика "Иркутска" видно далеко - грохочет вулкан. Его окутанная дымом вершина уже поднялась над водой. Это произошло на третий месяц после начала извержения. По ночам багровое зарево освещает океан. Днем клубы пара и дыма поднимаются высоко в небо.

Извержение продолжается. Островок растет. За сутки он увеличивается на пять тысяч квадратных метров. Завитаев говорит, что извержение закончится через месяц, не раньше.

Я стою на мостике "Иркутска". Корабль режет побуревшие от пепла волны. Воздух пропитан запахом серы. Нужно уйти вниз, в каюту. Но мне не хочется уходить. Я смотрю на созданную человеком Атлантиду и думаю о сказанных когда-то Завитаевым словах:

"Слишком много знали - и потому погибли... Меня такая философия не устраивает. Я за другой принцип: много знали - и потому создали Атлантиду..."