Охранник у входа, замерзший, по-медвежьи переминающийся с ноги на ногу; она сочла необходимым поздравить его. Глаза, одни глаза только потеплели, улыбка с трудом раздвинула заледеневшие губы. Он открыл дверь, пальцы, потянувшие ручку, были в дешевых нитяных перчатках. Почему-то она задержала на них взгляд.

Теплая волна колыхнулась в ее сторону, и она вошла.

Здесь она не бывала ни разу, Сергей проигрывал ее деньги за ломберными столиками в одиночестве. С наличными в последнее время у него было туго. А он все же завсегдатай.

Первый этаж занимали игровые столы: ночь в самом разгаре и свободных мест не было. Шумные толпы плещутся у зеленых столов, шуршат банкнотами и стучат фишками. Сдержанные и нервически взволнованные разговоры, придыхания и чертыхания. Она повернулась и направилась на второй этаж.

Бархат сразу же потускнел - кажется, верхний зал не пользовался в заведении таким же почетом, как нижний. Все утонченные наслаждения остались позади, то, что предлагали двадцатью одной ступенькой выше, относилось, по общепринятой шкале ценностей к удовольствиям второго разряда. Или для удовольствий этих золото и шелка излишни, и главное, что сокрыто за стенами, не должно сразу бросаться в глаза? Иначе глаза пресытятся увиденным - а что может быть хуже, чем пресыщение для поднимающихся на второй этаж?

Шум голосов сразу же стих, перейдя на шелестящий заговорщицкий шепот. Посетители, которых и здесь было немало, занимались своим, привычным, не обращая ни малейшего внимания на незнакомку, явно впервые забредшую сюда, взглянуть на убежище мужчин, в данный момент сознающих себя одинокими. Собственно, а почему только мужчин, только убежище?

Мимо нее прошествовала эффектно одетая дама с багровыми пятнами на мраморе лица; глаза ее не останавливались ни на чем и ни на ком, повторяя про себя мысленно, воспроизводя, поддерживая прежние, потухшие наяву картины. Девушка едва не столкнулась с ней у самой лестницы.

Дама остановилась и оглянулась, и снова ее взгляд прошел мимо присутствующих. Видение не давало ей ни покоя, ни удовлетворения. И дама, словно от себя, сбежала вниз с невозможной поспешностью.

Девушка прошлась вдоль коридорчика по затертым коврам. Прислушиваясь, присматриваясь. Посетители второго этажа были предоставлены сами себе - и это была их свобода, та, которую невозможно оценить завсегдатаем этажа первого. Поистине, подумалось ей, меж ними пропасть, разделяющая небо и землю. И кажется, небо в этом заведении находилось на первом этаже, а для того, чтобы попасть на грешную землю, необходимо преодолеть двадцать одну ступень вверх.

Ее все же заметили. Не ее, если быть точным, а ожидание, исходившее от фигуры незнакомки, волнение и неподдельный интерес первооткрытия. Заметили и, подойдя, поинтересовались пожеланиями. Пластичное угодливое лицо не выразило ничего, произнося дежурный вопрос, сопровождаемый дежурной улыбкой. Лишь в конце было добавлено, но тоже стандартное, как в каталоге супермаркета: все, что вы пожелаете.

- А что я могу у вас пожелать? - спросила девушка. Скорее себя, нежели угодливое лицо.

Лицо, не изменив улыбке, принялось перечислять. Девушка смотрела на шевелящиеся губы лица, искривленные гримасой почтения, пристально, не отрывая взгляда, следила за их мимикой - и не слышала произносимых слов. Только повторявшееся назойливая фраза "условные единицы", в коих измерялась стоимость пожеланий, против воли приникала в сознание, жужжала болезненно, сердито. Губы продолжали шевелиться, лицо говорило: объясняло, советовало, предлагало, искало выгоды и острые ощущения, а она с удивлением следила, как продолжает удерживаться, не спадать ни при каких обстоятельствах подобострастная улыбка во время всего разговора. Точно намертво приклеенная к угодливому лицу.

И одновременно с этим - точно зрение ее вдруг раздвоилось и стало обладать способностью охватывать и наружные вещи и внутренние - она следила, столь же внимательно, так же пристально, за собой. Она все ждала. Чего - и сама не знала: проблеска чувства, ощущения, мимической или нервической реакции. Чтобы тут же - так она загадала, еще в самом начале беседы - остановить шевелящиеся улыбку губ.

Точно веревка мазнула по лицу, странно холодное, но терпкое ощущение прокатилось по коже. Растаяло в груди. И она тотчас, хоть и с досадой завершения странного действа, возникшей одновременно со словами, сказала лицу: "Хватит".

Кивок в ответ и слова автоматического одобрения выбора - чрезмерно восторженные и оттого неприятные. Угодливое лицо поинтересовалось количеством, мгновение она попыталась понять, о чем идет речь, но после вспомнила - ощущение мазнувшей по лицу веревки - ах, да, она выбрала групповой стриптиз. Лицо спрашивало о числе участниц женской любви, за которыми она будет следить из кабинки. Подглядывать, ведь так переводится первое слово в названии - пип-шоу.

Мгновение - и она выбрала.

Ей снились странные сны, сколько, она не помнила точно, - год, или больше. Нет, она не боялась их, просто они заставляли ее просыпаться средь ночи дрожащей от возбуждения. Пугала, пожалуй, лишь сама природа этих снов. И только когда она вспоминала о ней.

Выбрав, она почувствовала знакомый холодок, и ладони ее повлажнели, а в окаменевшей груди замерло сердце. Словно после одного из таких пробуждений. Когда она с замиранием сердца ждала продолжения сна - и боялась и желала продолжения. Неожиданно ей показалось, что она попала в один из своих волнующих снов; а ведь во сне все возможно.

Последний раз этот сон она видела вчера, и детали его рельефно свежи были в памяти. Она кивнула и сказала угодливому лицу, во мгновение перешедшему все пределы угодливости.

- Две, - сказала она, и лицо, растекшись патокой, немедленно закивало, расплылось настолько, что, потеряв очертания, перестало выражать казенные чувства, слова девушки пробудили в лице что-то свое, внутреннее, копившееся с самого начала разговора или еще раньше, и только сейчас оказавшееся на его поверхности.

Затем она купила двадцать минут времени и пять металлических жетонов, размером с олимпийские рубли. И была препровождена источавшим согласие лицом в кабинку для просмотра. Для подсмотра, поправило ее угодливое лицо, истекая почтительным возбуждением и некоторой завистью к новичку, впервые попавшему на сеанс.

Девушка улыбнулась в ответ на хихиканье, - в эти минуты она чувствовала тоже, что и лицо и потому могла доверить себя этой шутке. И вошла в кабинку.

Помещеньице было совсем крохотным, словно санузел. В воздухе, поминая об этом сравнении, пахло хлоркой. Серые стены, штукатуренный потолок, никакой мебели. Только полочка с початой пачкой самых обычных салфеток и под ней пластмассовое ведро. Девушка нерешительно заглянула в ведро - нет, пусто.

Легкая металлическая шторка закрывала снаружи стекло в половину стены - от пояса и до потолка. Лицо, все не могшее оставить ее, объясняло механику работы шторки, объяснив, потопталось немного, но пересилив себя, скрылось и закрыло за собой дверь. Последними словами лица были:

- Я подойду к вам по первому зову.

С жетонами. Она кивнула, дверной замочек щелкнул, закрываясь, далекий голос, принадлежащей лицу, лишившемуся во мгновение угодливости, быстро произнес "зови девочек". Спустя долгую минуту заиграла бесцветная музыка. Мягкая и незатейливая, она доносилась из-за шторки. Поколебавшись немного девушка опустила первую монету в щель приемника. И вздрогнула - от ожидаемой неожиданности.

Шторка, звякнув медленно поехала вверх. Ожидаемое, виденное во сне оказалось совсем близким. Протяни руку - коснешься. Два отверстия в стекле подтверждали это.

Девушки стоявшие за стеклом ожили, едва шторка потянулась вверх. Словно они были там всегда и опущенная в щель приемника монета оживила их во исполнение сна. И они уже знали, завидев ту, что стояла в кабинке, что им предстояло делать.

Светлая была в светлом белье, темная - в черном. Их разделяло расстояние, которое каждая поспешила сократить, едва поднялась шторка.Единовременно они сделали шаг навстречу друг другу. Завязывая танец знакомства.