Она покинула «Дворец», потому что ее тошнило от окружения, от мужчин, так и норовивших облапить ее. И тут оказывается, что если бы Чейз Кэссиди – человек, которого она знает всего ничего – надумал бы поцеловать ее, она бы ни капельки не стала возражать. А может, ей стоит пойти к нему, постучать в дверь его спальни и признаться, что ей известна вся правда о его прошлом, и что она сама от него кое-что скрыла.

А что если, услышав ее признание, он выгонит ее вон? Чейз Кэссиди мог быть преступником, узником тюрьмы, но он нанял ее, будучи уверенным, что она – леди.

А не актриса.

И уж конечно не танцовщица.

И определенно, не падшая женщина, которая уже отдалась двуличному проходимцу, и то, как она раскаивалась после, особого значения не имело.

Она потушила лампу, откинула с кровати грубо сотканное покрывало и нырнула в постель. Натянув одеяло до подбородка, Эва лежала в темноте и размышляла.

Может, ей лучше уехать, пока влечение к Чейзу Кэссиди не завело ее слишком далеко? Когда она поедет в Последний Шанс, чтобы помочь Рэйчел Олбрайт с ее концертом, может, она даже услышит о другой вакансии экономки.

Но если это будет наилучшим выходом для всех, почему мысль о поспешном отъезде заставляет так ныть ее сердце?

Тревога охватила ее. Беспокойные мысли вернулись к родителям. Где они сейчас, Эберхарты? Последнее письмо от них пришло месяц назад, когда она еще работала во «Дворце». Их письма были такой же редкостью, как дождь в Мохаве.

Как бы они отнеслись к Чейзу? А уж его реакцию на ее эксцентричных родителей и вовсе трудно было представить. Ее матушка наверняка затянула бы песню, приличествующую такому случаю, как их встреча.

Эва застонала, перевернулась на живот и стукнула по подушке обеими руками, придав ей шарообразную форму.

Где-то в загоне телята, разлученные со своими матерями, жалобно мычали, поэтому Эва сунула голову под подушку.

Она опомниться не успела, как пришло время вставать и нырять в новую круговерть повседневных забот.

Чейз посмотрел на небо. Ни единого голубого островка, ни единого лучика солнца не проглядывало сквозь густую массу тяжелых серых туч. Дождь собирался все утро, но так и не пролился, если не считать нескольких капель, которые застали в пути мужчин, отправившихся в горы искать заблудившийся в низкорослом, но густом сосняке скот.

Он пришпорил свою лошадь, жилистого серого жеребца, норовистого двухлетка, и погнал его в гору по склону, сплошь покрытому колючим ковром из кустиков ирги. Спасибо, что толстые кожаные сапоги защищали его ноги от бесчисленных колючек. Кусты были покрыты гроздьями бутонов, которые, распустившись, превратятся в цветки с длинными лепестками. А зубчатые листочки на этих растениях появятся гораздо позже. Через пару недель птицы начнут склевывать мелкие ягоды, а олени – лакомиться зелеными веточками.

Он не успел забраться на самую вершину, как услышал крик Рамона и повернулся в седле. После короткой борьбы с лошадью, наглядно показав, кто тут на самом деле хозяин, Чейз пришпорил своего скакуна и помчался навстречу помощнику. Продравшись сквозь ряды молодых сосенок, он обнаружил Рамона, склонившегося над скелетом теленка.

Он подъехал ближе и спешился, привязал лошадь и подошел к Рамону.

– Волки.

– Si. Прошлой ночью. Вероятно, целая стая. – Он выпрямился и показал пальцем туда, где неподалеку валялись останки еще одного теленка и коровы-матери.

Сдвинув шляпу на затылок, Чейз смотрел на обглоданный скелет, но мыслями был сейчас далеко. Он не мог избавиться от ощущения, что что-то случилось на ранчо. Рамон поднял глаза, и Чейз, повернувшись, проследил за направлением его взгляда. К ним приближался всадник. Лейн, пригнувшись к шее своей молодой и горячей пегой лошадки, подъехал к ним. Желая покрасоваться, он эффектно натянул поводья, заставив лошадь взвиться на дыбы, и изящно выскочил из седла. Он оглядел то, что осталось от матери и малыша.

– Я нашел еще одного полуобглоданного теленка за соседним горным хребтом.

– Волки, – подытожил Чейз.

– Мы что-нибудь собираемся предпринимать? – Подойдя, Лейн ткнул мертвую телячью голову носком сапога. – Пока мы не очистим это место от этих тварей, пасти здесь скот небезопасно.

– Поступим так, как поступали во все времена охотники. Зальем останки ядом. Кто-то из них явится полакомиться падалью и подохнет. – Чейз несколько мгновений изучающе смотрел на Лейна, который рассматривал труп теленка. – Как тебе нравится идея получить несколько волчьих шкур? Хорошая шкура тянет сейчас доллара на три.

Лейн обернулся и смотрел на него с таким выражением и так долго, что Чейз уже ждал отказа, но на лице Лейна появилась легкая полуулыбка. Он кивнул.

– Еще бы.

– Рамон научит тебя снимать шкуры, не повреждая их.

Рамон кивнул в знак согласия. Лейн больше ни слова не сказал. Он продолжал испытующе смотреть на Чейза, будто прикидывая, чем он заслужил такую благосклонность.

Чейз повернулся и устремил взгляд в направлении дома.

– Я вернусь за стрихнином.

– Я могу послать Орвила, – предложил Рамон.

Зная, как тяжело на душе у старика после происшествия с Недом, Чейз позволил ему ехать с ними этим утром, решив постепенно избавлять пожилого ковбоя от наиболее утомительных обязанностей.

Чейз помолчал, одной рукой в перчатке уже стискивая поводья, и повернулся к Рамону и Лейну.

– Найдите ему занятие здесь. А я обернусь мигом, еще до полудня.

Лейн едва заметно пожал плечами, но от внимания Чейза не ускользнуло, как покачал головой Рамон и как он понимающе усмехнулся. Образ Эвы, оставшейся дома в одиночестве, снова начал преследовать его. Чейз постарался отвлечься от тревожных мыслей, предвкушая встречу наедине.

Чейз замедлил шаг у крыльца. Его одежда была тяжелой от пропитавшей ее влаги.

– Если бы дураки выставлялись на продажу, за тебя бы дали самую высокую цену, – пробурчал он себе под нос. Он привязал лошадь и на ходу, направляясь к двери, стянул с себя брезентовый плащ. Его возбуждение от предстоящей встречи усилилось, пока он стоял, соскребая грязь с сапог и слушая, как Эва возится на кухне. Он повесил мокрый плащ на крючок, прибитый у двери, постучался костяшками пальцев и вошел.

Оказавшись в уютной, гостеприимной кухне, он остановился, как вкопанный, потому что его охватило теплое и почти забытое чувство. Воздух был напоен ароматом свежевыпеченного хлеба. Он обволакивал словно пушистое одеяло. Он заметил три каравая, стоявшие в ряд на кухонном столе. Два из них были немножко кривобокими и продавленными посередине, но от этого запаха просто слюнки текли.

Два огромных деревянных корыта красовались посреди кухни. Одно с мыльной водой, другое – с более-менее чистой. Из одного торчала стиральная доска. Скребок валялся тут же на полу в грязной луже. На стуле грудой была свалена мокрая одежда. По обеим сторонам стула свешивались замысловато переплетенные штанины и рукава, с которых, монотонно барабаня по полу, падали тяжелые капли воды, превращаясь в ручейки, а те, в свою очередь, соединялись в узеньком, но довольно бурном потоке, струившемся по неровному полу и образовывающем озерца в трещинах между досками.

Эва стояла на цыпочках возле плиты и запихивала деревянные щипцы в медный котел, над которым клубился густой пар. Вода в котле бурлила, и брызги летели ей прямо в лицо, орошая пряди волос, выбивавшихся из прически и падающих на лоб и щеки. Теперь они обвисли и прилипли к коже, напоминая крученую медную проволоку. Вид у Эвы был очень растрепанный.

Он переступил через порог. Она тут же почувствовала присутствие постороннего, вздрогнула и обернулась. На ее лице было написано нечто среднее между удивлением и беспокойством. Она метнула взгляд на ружье, прислоненное в углу у двери, потом на незваного гостя. Наконец увидев, что это всего лишь Чейз, заметно расслабилась. Чейз все сразу же понял и непонятно почему обрадовался, что она его не боится.