— Ревнуешь, любовь моя? Я грешным делом подумал, что ты с радостью передохнешь!

— Я не ревную, — вспыхнула Энэлайз. — Как ты смеешь дотрагиваться до меня своими грязными руками после того, как лапал ими проститутку?

Марк пожал плечами и язвительно заметил:

— Вед проститутки одинаково грязны.

Энэлайз совсем разозлилась.

— Какой же ты хам! Наклеил на меня ярлык проститутки, а сам-то ведь и обесчестил меня!

Марк удивился.

— Насколько я помню, ты сама призналась, что той ночью у тебя в кабинете отдалась мне добровольно, — сказал он.

Глаза Энэлайз наполнились слезами, и она задохнулась от волнения.

— Ты обманул меня, — сказала она ему. — Я тогда подумала, что люблю тебя и что ты меня тоже любишь.

— Да? А как же насчет других мужчин? Как ты за них оправдаешься? Они тебя также насиловали? Или ты им отдавалась по любви? — с иронией в голосе спросил Марк.

— Другие! Какой же ты подлый! — дико прошипела Энэлайз. — Других не было! Ты был первым, и ты прекрасно это знаешь.

— Первым, — признался он, чуть улыбнувшись, — но, как мне кажется, не последним…

Энэлайз со всего маху влепила ему звонкую пощечину. Марк побледнел, на скулах его заходили желваки. Он грубо схватил ее за плечи и резко сказал:

— Расскажи мне о тех, что были с тобой. Каковы они? Ты отдавалась им прямо на полу своего кабинета или пригласила их в свою спальню? Ты стонала под ними, как подо мной? Сколько их было там, Энэлайз? Сколько было их, вкусивших прелесть твоего тела?

Энэлайз с ужасом и удивлением смотрела на него. Он больно вцепился пальцами в ее тело. Глаза его горели, и он был похож на сумасшедшего человека. Энэлайз с дрожью в голосе ответила:

— Не было других, слышишь, не было!

Губы Марка задрожали, и он резко швырнул ее, как вещь, на кровать. Она распласталась на кровати так, что ее ночная сорочка задралась вверх, обнажая ее стройные ноги.

Энэлайз было настолько испугана его бешенством, что боялась даже пошевельнуться, не то что одернуть сорочку.

— Сними эту свою дурацкую рубаху, — прохрипел Марк. — Я принес тебе кое-что приодеться.

Он направился к креслу и схватил то, что там лежало. Энэлайз покорно повиновалась ему. Марк подошел к ней. В руках у него было что-то тонкое и прозрачное.

— На этот раз я принес тебе подарок, подходящий для любовницы. Вот, надень. Я хочу, чтобы ты продемонстрировала его мне! — приказал он.

Энэлайз нерешительно взяла это из его рук и приложила к себе. Теперь она рассмотрела, что это была ночная сорочка, сделанная из такой тонкой ткани, что, казалось совсем невесомой. «Эта вещь будет больше открывать, чем прятать», — с ужасом подумала Энэлайз. Сорочка была алого цвета, и это был символ продажной любви. Она поняла намек. Этот подарок должен был еще раз подчеркнуть, что она падшая женщина, и она должна надеть его как символ.

Еще одна, страшно возмутившая ее мысль промелькнула у Энэлайз — не снял ли он эту сорочку с тела той, чьими духами он так пропах?

— Надень! — приказал Марк.

Энэлайз надела ночную сорочку и медленно повернулась к нему лицом. Черные глаза Марка загорелись, и у него перехватило дыхание от ее красоты. Под этим горящим взором она почувствовала знакомое волнение и отвернулась, боясь, что растает от одного взгляда его магических глаз.

Отвернувшись, она вдруг поймала свое отражение в зеркале, висящем напротив.

Прозрачная ткань, едва касаясь тела, обрисовывала только грудь и бедра — контуры фигуры едва угадывались. Марк пожирал ее глазами.

И опять — от этого горящего взгляда — ее темные соски набухли и затвердели. И опять ей стало стыдно. Он одел ее как проститутку и похотливо, как проститутку, рассматривал, а ее тело опять предавало ее и показывало, как она сама его жаждет.

— Энэлайз, — почти простонал Марк, — я умираю от страсти. Подойди и уйми мою боль. Прошу, прошу тебя…

Его голос звучал теперь так мягко и искренне, что она поняла, что он, как и она, полностью захвачен страстью.

Но она еще попыталась сопротивляться. Он пришел пьяный и злой, от проститутки, вырядил ее как проститутку, а после того ожидает, что она кротко будет удовлетворять его желания.

— Как ты после всего осмеливаешься меня просить?

— Как я осмелился? — переспросил он. — Ты — моя! Запомни, ты — моя!

— Никогда! Никогда в жизни я не буду любить тебя по доброй воле! Я ненавижу тебя! — и, бросившись к нему, она начала хлестать его руками по лицу, царапать ногтями.

Марк, не ожидавший нападения, сначала позволил залепить себе пару пощечин, но, опомнившись, схватил ее за запястья и прижал ее всем своим телом. Они оба не удержались, рухнули на кровать. Наконец, Марк обуздал ее, заломив ее руки за спину и зажав ее ноги своими ногами. Он придавил ее так, что она не могла больше пошевельнуться. Она замерла и услышала, как он стал ругать и проклинать ее такими словами, о существовании которых она даже не подозревала.

Она вдруг поняла, что борьба еще больше возбудила его страсть. И почему ему нравилось так мучить ее?

Марк тяжело задышал. Похотливая, животная улыбка появилась на его лице. Он, словно железными клещами, держал ее ноги, а орудие его страсти больно упиралось в ее бедро.

— О Боже! Женщина! На моих штанах разлетятся сейчас пуговицы, если его не выпустить наружу, — сказал он грубо.

Она знала, что разбудила в нем зверя, и — к своему удивлению — она не испугалась, а, наоборот, хотела этого. Боже! Во что она превратилась? Марк наклонил свою черную голову и стал тереться носом о ее грудь. Он еще что-то бормотал, но что — ей было неясно. Страсть и желание больно раздались по всему ее телу, и она задрожала.

Марк отпустил ее и стал рядом с кроватью. Энэлайз настолько устала от борьбы, что у нее не хватило даже силы подняться. Она просто повернула голову и посмотрела, что он собирается сделать. А Марк медленно и осторожно вытягивал свой ремень из пояса брюк. У Энэлайз даже мелькнула дикая мысль — не собирается ли он избить ее?! Что ему может взбрести на ум, когда он в таком диком, животном состоянии?

Энэлайз закусила свою верхнюю губу, как она делала с детства в минуты сильного волнения, но, не двигаясь, продолжала наблюдать за ним дальше.

В тот момент, когда он поднял руки и бросил ремень на кровать, их глаза встретились.

Он спокойно и неторопливо снимал свою одежду, и в глазах его было торжество и ярость. Он смотрел прямо на ее фигуру, облаченную в прозрачную алую ткань, и был похож на разъяренного быка.

Испугавшись, она попробовала встать, но он налетел на нее, как хищник на жертву.

— Что ты собираешься делать? — спросила она, желая по интонации его голоса, угадать, что ее ждет.

— Я собираюсь научить тебя, как доставлять мне удовольствие, — прохрипел он.

Раздевшись донага, он медленно опустился с ней рядом и потом в течение всей этой страстной ночи учил ее секретам обращения с мужским телом.

И впервые с тех пор, как Энэлайз отдалась ему, она делала все так, как он ей показывал, и удовлетворяла его — ртом, руками, телом — бесконечно сама сопереживая страстные экстазы.

Ту ночь Энэлайз вспоминала очень часто и, каждый раз, ужасаясь.

Она полностью подчинилась его воле и покорно, впрочем — нет, не покорно, а активно шла за ним, как бы проверяя, насколько низко она может пасть. Он заставил ее делать то, что не согласится делать ни одна порядочная женщина. А она, она не только не сопротивлялась, но, подчиняясь каждому его желанию, даже испытывала удовольствие.

Она наслаждалась новыми, неизведанными еще ощущениями в любовной игре и мысленно даже благодарила его за наслаждение, которое он ей доставлял. Порой она обвиняла себя, что у нее действительно душа проститутки. Это самое обвинение пугало ее и больше всего тем, что Марк так легко включал ее природные низменные инстинкты, а она даже желала этого включения.

Энэлайз довольно быстро приспособилась выполнять те требования, которые Марк предъявлял к любовнице. Она приносила ему брэнди и сигары, подставляла кресло и подавала домашнюю одежду — все это она делала сейчас спокойно, без всякого возмущения.