Неприятное чувство свободного падения, когда желудок норовит выплеснуть наружу остатки обеда, и багровая водная пучина сомкнулась над его головой. Там под водой... Под толщей холодных, мутной волн... Он лицом к лицу столкнулся с диким ужасом, пробудившим в его голове воспоминания далёких предков.

Огромное, скользкое змеиное тело, переливалось бледно зелёным цветом, в пробивающихся сквозь толщу воды скудных солнечных лучах. И уходило далеко в глубь, в неизвестные глубины. Огромная голова уставилась на него безжизненными покрытыми беленой глазками. Герой будто забился в предсмертных конвульсиях, когда огромная, будто горнило печи пасть, распахнулась перед ним.

Кислород из лёгких почти вышел, мир вокруг потерял краски, превратившись в нечто подобное серой картинки, когда крупнокалиберная пуля ударила прямо между глаз монстра. Зелёная жижа мощными рывками вытекала из раны на голове монстра, но похоже это его несколько не волновало. Напротив, щупальце сжимавшее щиколотку героя, с удвоенной силой потянуло его прямо в пасть чудища. Следом за первым последовали ещё выстрелы, которые не так точно, но всё же прорывали скользкое тело монстра.

Возле лица Давида проплыла оторванная по живому голова одного из охранников с перекошенным болью и страданием лицом. Наконец-то подводный монстр пугливо задёргался, когда метко пущенная пуля угодила чудовищу прямо в глаз. Монстр обиженно взревел и позабыв о своей добыче принялся погружаться в глубины пряча своё безмерное туловище от неизвестного обидчика.

Давид никогда не умел плавать. Слишком мало практики. По рассказам старших он знал, что в его убежище на пятом уровне был бассейн. Но он предназначался для "избранных", как любил поговаривать отчим. Всем же остальным приходилось довольствоваться общей душевой, так что по определению герой плавать не умел, и не имел возможности попрактиковаться. Обо всём это он подумал, когда грёб без рук, будто заправский пловец к берегу. Наручники, сковавшие его руки за спиной, ничуть не мешали его инстинкту самосохранения.

Над водой поднялась огромная волна, повлёкшая его за собой в сторону бетонного моста. Мутная вода снова накрыла его с головой, приникнув в его желудок. Его тело больно ударило об бетонную опору, взявшуюся будто неоткуда. В новь, будто из неоткуда к нему пришло то невообразимое везение, опекающее его всю дорогу сюда. Его ноги нащупали опору. Скользкую покрытую водорослями бетонную плиту, находящуюся в полу метре под водой недалеко от берега.

Отхаркивая остатки мутной воды из лёгких, он посмотрел в сторону помоста. Его отнесло течением на добрых триста метров, и в том месте, где совсем недавно бурлило воду огромное тело подводного чудища, сейчас воцарилась спокойная водная гладь.

В ста метрах от него прямо из воды поднимались огромные бетонные колонны, поддерживающие полуразрушенный мост, соединявший два берега. Осыпавшиеся куски бетона обнажили изгнившую арматуру, по всем срокам и гарантиям этот мост должен был уже давно обрушиться. Но толи бетон оказался качественным, толи рабочие, построивши его ещё до войны, работали на совесть, а начальство не клало себе в карман... Этому памятнику былой человеческой, инженерной мощи удавалось выстоять, несмотря на безжалостное время и разруху войны.

Первым делом Давид упал на спину в позу эмбриона и, превозмогая огромные усилия и боль в суставах, просунул свои скованные за спинные руки над стопами ног. Теперь его закованные в наручники руки находились спереди, а не за спиной, что ненамного облегчило его незавидное положение. Вокруг ноги всё также судорожно сжимаясь, обвился оборванный полуметровый кусок щупальца. С отвращением герой оторвал его от себя и выбросил в воду.

Вокруг уже царила глубокая ночь, освещаемая бледным лунным светом. На берегу царила сплошная неразбериха, ругань и звуки очередей. Герой упал на четвереньки и пополз по скользкой поверхности бетонной плиты, в противоположную от фашистов сторону. Внезапно опора под руками исчезла, и он от неожиданности снова бултыхнулся с головой в холодную воду.

Мощное течение подхватило его, и он, не в силах сопротивляется ему, лишь старался держать голову над водой. Рядом замелькала череда гладко отполированных камней и Давид, пользуясь моментом, ухватился за один из них. Ногу больно сковала судорога, когда он из последних сил вытащил своё тело на каменистый берег. Он хрипя завалился на бок и долго лежал без действия жутко выхаркивая кусочки промёрзших лёгких, когда на его плечо легла чья-то будто вырезанная из дуба ладонь.

Поднявши голову вверх, Давид не сразу узнал в, измазанном сажаю лице, своего отчима. Семёныч был одет будто леший из сказок, которые герой слышал в детстве. Поверх формы он набросил на себя сетку, усеянную искусственно приклеенными зелёными листьями. На его голову был надет армейский шлем, украшенный несколькими зелёными ветками, в руках Семёныч сжимал ствол Снайперской Винтовки Драгунова, СВД в простонародье.

- Ну, привет малой! Небось, уже соскучился... - Вымученная улыбка со скрипом появилась на измазанном сажей лице отчима, будто сейчас улыбался не человек, а камень.

- Где тебя черти носили! - Отхаркиваясь, прохрипел герой. - Я уже думал, тебя в живых нет!

- Ну, это ты зря... где попутчики то наши, а пулемёт с ранцем где? Потерял? Эх, стоит только тебя одному оставить...

Герой при помощи отчима поднялся на ноги и тот, оценив браслеты на руках пасынка, полез в чехол за штык ножом.

- Сабир погиб... - Проговорил герой, наблюдая, как Семёныч колупается лезвием в замочной скважине наручников. - Мариам жива, она у этих сволочей в плену. В яме...

Браслеты с жалким скрипом открылись и упали под ноги Давида, после чего тот с наслаждением размял затёкшие кисти рук.

- Пойдём отсюда, Толян не сможет отвлекать их вечно. - Произнёс отчим, поворачиваясь к пасынку спинок.

- Постой, а как же Мариам! Мы же не оставим её здесь! - Воскликнул Давид, ухватившись за плечо отчима.

- Прости малой... - произнёс Семёныч, отводя свой взгляд в сторону. - Мы не можем так рисковать. Ты даже не подозреваешь, насколько нам повезло вызволить тебя живым и невредимым.

- Но как же...

- Разговор исчерпан! - Заорал отчим и зашагал в сторону близ стоящих деревьев. - Я сказал!

С минуту Давид стоял один посреди каменистого пляжа, весь промокший и несчастный обдуваемый холодным ветром, промораживающим мясо до самых костей. И смотрел вслед уходящему вдаль отчиму. Как вдруг в его сердце появилось непонятное даже для него чувство, полностью заполонившее его тело и разум. Не помня себя от гнева, он догнал отчима и толчком повалил его на землю. Схватив его за китель, он проорал ему в лицо, роняя капли слюны:

- Мы не куда не уйдём пока не освободим её! Ты слышишь? Ты старый мешок дерьма! Будет так, как я сказал.

Некоторое время Семёныч тупо наблюдал за перекошенным в гневе трясшимся лицом пасынка, но быстро пришёл в себя. Мощным рывком он скинул с себя Давида и больно припечатал ему кулаком в нос. Алые струи брызнули из ноздрей героя щедро залив его лицо.

На лице отчима были видны следы борьбы между тем, чтобы разорвать на части этого сопляка, и нечто необъяснимое понятное только тому, кто имеет своих собственных детей. Но, по-видимому, победило второе. Он выпустил Давида и поднялся на ноги, молвил:

- Это тебе за старого! - Металлический носок сапога больно ударил героя по мягкому месту, которому, по мнению отчима, отвечает за пасынка поступки. Удар был нанесён скорей по-отечески, в целях профилактики, чем с целью покалечить. - А это тебе за мешок с дерьмом... Вставай... нечего на холодной земле лежать, чирья на заднице повылазят.

Давид тащился следом за Семёнычем, усердно пригибаясь, ведь над головой вовсю свистели пули, и осколки от снарядов. Отчим шагал более уверенно, выпрямившись в полный рост, явно не боясь быть раненым шальной пулей.

- Привыкай... - Поучал пасынка Семёныч. -Ты должен знать от куда по тебе ведут огонь. Ориентироваться на поле боя, кто, сколько, из какого оружия. Из этих нацистов-молокососов такие же воины как из меня архиепископ. Совсем ополоумели... Палят куда попало.