– Значит, теперь ты считаешь себя разукрашенной куклой? – вежливо поинтересовался Том.

– А кем же еще?

– Вот те раз! – сказал Том и глубоко задумался.

– Я хочу, чтобы она любила меня, а не мои наряды, вздохи и комплименты. Разве это не понятно?

– Не совсем, – ответил Том. – Я разделяю твои чувства. Но что же тогда нам остается делать?

– Заняться моим багажом, – резюмировал Филипп, бросив беспокойный взгляд в сторону окна. – Я, кажется, слышу экипаж.

– Нет, это что-то другое. – Том прислушался.

В холле звонким эхом раздавались голоса. Филипп рассмеялся.

– Это, должно быть, Франсуа. Я полагаю, что Моггат ему явно не приглянулся.

– Клянусь всеми святыми, что Моггату тоже вряд ли кто придется по душе. А кто тот, другой?

– Это Жак, мой грум и мастер на все руки.

– Ну у тебя и свита!

– А как же иначе? – пожал плечами Филипп, усевшись рядом с дядей и вытянув ноги к огню.-Хей-хо! Не нравится мне эта погодка…

– Она никому не нравится. Что ты собираешься делать, раз уж вернулся?

– Кто знает? Отдам визит вежливости лондонскому обществу. Немного поразвлекаюсь… это уж обязательно! Куплю дом.

– Ты собираешься навестить Клеону?

В глазах Филиппа заплясали озорные искорки.

– Да, я непременно предстану перед Клеоной, именно таким, каким она хотела меня видеть: степенным, чванливым и самонадеянным хлыщом. Хотя, поверь мне, я вовсе не такой!

Том посмотрел на него.

– Пожалуй, ты прав: ты не медлительный.

– Так я им стану, – пообещал Филипп, – а также очень томным и печальным.

– Конечно, ведь это же модно. Но разве ты теперь это все приемлешь?

– Это меня мало вдохновляет. – Он перешел на французский: – Я маленький и неугомонный! Маленький Филипп с разбитым сердцем, но очень большой оригинал. Хи-хи, я должен тосковать по дому! Это неизбежно.

– Значит, Париж стал уже твоим домом? – удивился Том. – Тебе в самом деле нравятся эти французишки?

– Нравятся! А за что мне их не любить?

– Я-то думал, что как раз наоборот. У тебя там и друзья появились?

– К тому же в изобилии! И все стремятся прижать меня к своей груди.

– Не может быть! Кто же имеет честь быть в кругу твоих друзей?

– Сен-Дантен… Ты его знаешь?

– Встречался. Он высокий, темноволосый?

– Да. Поль де Вангрис, Жюль де Бержери, Анри де Шателен, о, долго перечислять! Они все так милы и очаровательны.

– А как же дамы?

– Тоже очаровательны. Ты когда-нибудь видел Клотильду де Шошерон или Жюли де Маршеран? Как нахлынут воспоминания… Я даже посвятил одной из них свою самую удачную поэму. Вы непременно ее как-нибудь услышите.

– Что посвятил? – переспросил Том, едва не свалившись со стула.

– Поэму! О жемчужине, трепещущей в ее ухе. Жаль, что ты это не видел.

– Поэму? Посвященную чему?

– Жемчужине, дорогой мой! Это был настоящий триумф.

– Пресвятые небеса! – выдавил из себя Том. – Поэма! Филипп – поэт! Черт меня побери!

– Мсье изволит обедать сегодня дома? – спросил Франсуа. Филипп сидел за туалетным столиком, очень занятый своим лицом. Он утвердительно кивнул.

– Дядя мсье, несомненно, получит приглашение?

– На карточную игру, – ответил Филипп, осторожными движениями разглаживая себе брови.

Франсуа прошествовал к гардеробу и распахнул дверцы. Держа указательный палец у носа, он размышлял вслух сам с собой.

– Голубое с серебром… несколько парадно. Оранжевый… неуместно. Пурпур… пурпур… посмотрим! Филипп достал румяна.

– Я думаю, серый, что надевал к де Флоберу в прошлом месяце.

Франсуа щелкнул себя по лбу.

– И правда! – Он даже удивился. – Ведь это именно то, что нужно!

Слуга нырнул в гардероб и вскоре появился с нужным одеянием, разложил его на. кровати, любовно разгладил складки и стряхнул воображаемую пыль, после чего заспешил к огромному сундуку, откуда извлек любимую манишку де Бержери: розовую с серебром и серебряные кружева. Затем он немного замялся.

– Чулки? Где у нас чулки с рисунком из колибри?.. Где же они?

Он полез в выдвижные ящики, переворачивая вверх дном аккуратные стопки чулок. Казалось, что бедняга просто обезумел! Он ринулся к двери с дикими воплями: – Жак! Где ты, плут черт тебя возьми!

На его душераздирающие крики появился испуганный долговязый Жак. Франсуа схватил его за руки и хорошенько встряхнул.

– Послушай, ты, обиженный Богом сын грязной жабы! – заревел он. – Где маленькая коробка, которую ты должен был беречь пуще жизни? Где она?

– Я же отдал ее тебе, – с досадой ответил Жак. – Прямо в руки, вот в эти самые руки, вот в этой самой комнате, вот у этой самой двери! Пропади я на этом самом месте!

– Какой будет от этого толк? Дурень! Я не видел никакой коробки. Ты забыл, что я тебе говорил еще в Дувре? Лучше тебе потерять голову, чем эту коробку? – Его голос становился все громче, а тональность все выше. – Где же она теперь?!

– Я же говорю, что отдал ее тебе! У тебя в этой сумрачной стране мозги поехали. Я не выпускал эту коробку из рук, пока не отдал ее тебе!

– А я утверждаю, что не видел никакой коробки! Черт побери, что я, дурак, чтобы забыть такое? Что ты натворил! Ты потерял чулки мсье! Какой бестолковый болван, свинья, задница!

– О Боже! Что за ор? – Филипп бросил кисточку на стол и повернулся к спорящим. – Закройте дверь! Вы своим ревом и криками побеспокоите моего дядюшку в его собственном доме!

Франсуа развел руками.

– Простите, мсье! Но это все из-за этого осла, этого раззявы!

– Но, мсье, – запротестовал Жак, – это неправда, он лжет!

– Послушайте, мсье! – взмолился Франсуа, едва только строгие серые глаза взглянули на него. – Саквояж с вашими чулками, теми самыми, с узором из колибри! Лучше бы я нес его сам! Лучше бы…

– Лучше бы вы оба заткнулись! – сказал Филипп гневно. – Если мои чулки потеряны… – он запнулся, переводя взгляд с одного на другого. – Я буду искать новых слуг.

Франсуа был готов разрыдаться.

– О, мсье, нет, нет! Это все из-за этого идиота, этого мерзавца…

– Мсье, умоляю вас…

Филипп грозно ткнул пальцем в сторону. Оба слуги испуганно посмотрели туда.

– Ах! – Франсуа рванулся вперед. – Да вот же он! Ну, что я говорил? – Он прижал саквояж к груди. – Что я говорил?

– Опять ты лжешь! – завопил Жак. – Ты говорил, что не видел никакого саквояжа! А я как раз и…

– Хватит, – скомандовал Филипп. – Вы меня очень огорчили! Успокойся, Франсуа! Ты ведешь себя, словно мартышка!

– Мсье! – обиделся Франсуа. На его маленьком личике изобразилось чувство невероятного унижения.

– Именно как мартышка, – продолжал спокойно рассуждать Филипп. – Тебя больше волнует твоя болтовня, чем благополучие твоего хозяина.

– Что вы, мсье! Клянусь, что это совсем не так! Я…

– Я устал от твоих басен, – жестко сказал Филипп. – Я должен всю ночь дожидаться, пока мне принесут галстук, а ты будешь поливать грязью бедного Жака?

Франсуа раскрыл саквояж и прошептал Жаку:

– Ничтожество! Галстук! Уходи, несчастный! – Он замахал на Жака. – Ты мне всегда мешал! Ты отвлекаешь меня от дел! Ты расстроил мсье! Пошел прочь!

Жак не заставил упрашивать себя и испарился. Филипп снова уткнулся в зеркало. Франсуа порхал вокруг, радостно улыбаясь.

– Ох, уж этот Жак, – бормотал он, завязывая галстук. – Очень бестолковый, просто невероятно. – Он нежно приподнял подбородок Филиппа. – – Он расстроил мсье, хотя он, в конце концов, славный малый…

– Это ты расстроил меня, – возразил Филипп. – Пожалуйста, не так туго! Ты хочешь, чтобы я задохнулся?

– Пардон, мсье! Разве мог Франсуа вас расстроить? Тысячу раз нет! Франсуа, даже если мсье угодно называть его мартышкой, Франсуа никогда и в мыслях не подумает расстраивать мсье! Франсуа очень хороший слуга, не так ли? Пускай мартышка, если это нравится мсье, но мартышка, лучше которой никто не умеет обращаться с галстуками. Мсье сам об этом говорил.