В рядах защитников Сталинграда стойко дрались с врагом и лётчики-истребители, и зенитчики. Только 23 августа истребители 8-й воздушной армии и 102 иад ПВО провели над городом более 25 групповых боёв и сбили 90, а зенитчики 30 немецких самолётов.

Наибольшую активность авиация противника проявляла, как правило, на рассвете и во второй половине дня. Об ожесточённости бомбардировок говорят такие цифры: с 1 июля по 1 ноября 1942 года на каждый гектар площади Сталинграда фашисты сбросили в среднем около 20 фугасных бомб, а на каждый гектар территории заводской части города - 50 фугасных бомб; кроме того, как и над Москвой, сбрасывалось огромное количество зажигательных бомб. Это - не считая тысяч снарядов, обрушенных на город артиллерией врага.

В целом над территорией Сталинградского корпусного района ПВО с июля по декабрь 1942 года было зафиксировано 77 465 самолёто-полётов авиации противника, что составляло более половины всех самолёто-полётов, отмеченных за это время над всей территорией, прикрывавшейся Войсками ПВО страны.

На участках главного удара противника его авиация стремилась подавить сопротивление наших войск и создать коридоры в их обороне для расчленения советских войск и прорыва к Волге, к переправам. Для этого немецкое командование бросало по нескольку сот самолётов на участки шириной до 5 км и глубиной 10-15 км, которые в течение 10-12 часов производили непрерывные налёты. Бомбометание осуществлялось, как правило, с пикирования под углом до 70 градусов и выходом из пике на высоте 1000-600 м.

Если разведка противника устанавливала отсутствие или слабость противовоздушной обороны объектов или войск, то бомбардировка производилась группами от 3-х до 30 самолётов с высоты 1500-2000 м. Самолёты из кильватерной колонны становились над целью в круг и, пикируя до высоты 500-300 м по одному или парами, сбрасывали бомбы с двух-трех заходов. Израсходовав весь запас бомб, самолёты включали сирены и с воем пикировали вхолостую. Сопроводительная стрельба зенитной артиллерии среднего калибра по самолётам, следующим по кругу, была затруднена, так как приборы управления артиллерийским зенитным огнём (ПУАЗО) для ведения огня по таким целям не были приспособлены. Огонь приходилось вести поорудийно, используя только прицельные трубы. Результат боя полностью зависел от мастерства наводчиков орудий.

Не считаясь ни с какими потерями, фашисты рвались к Сталинграду. Зенитная артиллерия корпусного района ПВО мужественно отражала все налёты вражеской авиации и яростные танковые атаки, нанося врагу большой урон. Как и под Москвой и Ленинградом, враг весьма ощутимо чувствовал силу и эффективность огня зенитчиков при отражении атак танков и пехоты.

Тяжёлое положение создалось в 4-м секторе, на участке 748 зенитного артполка. 30 августа противник вплотную подошёл к его боевым порядкам, сосредоточив на двух направлениях до 250 танков и до полка пехоты. На огневую позицию 4 батареи одновременно обрушился огонь артиллерии врага и налёт авиации. Такая же тяжёлая обстановка сложилась и в районах, где занимали огневые позиции 5-я и 11-я батареи. 3 сентября во второй половине дня десятки танков вышли из балки Ежовая и попытались нанести внезапный удар вдоль шоссе, мимо железнодорожной станции Садовая с целью прорыва к центральной части Сталинграда. Лавина танков с ходу раздавила 4-ю батарею 748 зенитного артполка и устремилась вперёд.

Но здесь стальная лавина напоролась на другие батареи полка и поставленные в засаду противотанковые орудия полевой артиллерии. Потери противника были весьма ощутимы: 37 горящих танков. Это вынудило его отойти назад, в балку Ежовая.

Противник, неся большие потери в самолётах и танках от зенитных батарей, выслеживал их и стремился уничтожать в первую очередь. С этой целью фашисты одновременно бросали на огневые позиции пикирующие бомбардировщики и обрушивали на них миномётный и артиллерийский огонь. А немецкие автоматчики, просачиваясь в тыл, стремились окружать и выводить из строя личный состав. Поэтому очень часто зенитчикам в ходе отражения налётов приходилось вести бои на самооборону против пехоты противника.

И.Н. ДОКУЧАЕВ, Ю.В. ПИЩИКОВ

(Окончание следует)

В западной историографии принято считать, что милитаристская Япония капитулировала в августе 1945 года в результате американских атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки: «Были сброшены атомные бомбы, и война окончилась». При этом об участии Советского Союза в разгроме милитаристской Японии если и говорится, то вскользь как о некой вспомогательной и не очень нужной операции.

В Японии же и вовсе рассматривают вступление СССР в войну на стороне западных союзников как неправомерное деяние. В изданной японским посольством в Москве брошюре на русском языке «Северные территории Японии» читаем: «...9 августа 1945 года, три дня спустя после атомной бомбардировки Хиросимы и в тот же день атомной бомбардировки Нагасаки, Советский Союз в нарушение Пакта о нейтралитете вступил в войну против Японии, поражение которой уже не вызывало никаких сомнений...»

Ультранационалистические же силы, ежегодно проводящие в августе под знаменами императорской армии шумные акции в районе посольства РФ, генконсульств и других российских учреждений, требуют «возврата» Японии всех Курильских островов вплоть до Камчатки, а также Карафуто - южной половины острова Сахалин. Демонстрации сопровождаются требованиями разрыва дипломатических отношений под усиленные мощными динамиками выкрики: «Иван, домой!».

Желая того или нет, в 90-е годы Москва фактически потакала этим настроениям. Как иначе можно оценить упорное нежелание тогдашних правительственных чиновников прислушаться к выступлениям российской общественности и большинства парламентариев, требовавших восстановить справедливость и включить дату победы над милитаристской Японией - 3 сентября 1945 года в реестр принятого в феврале 1995 года федерального закона РФ «О днях воинской славы (победных днях) России»? Поразительно, но свою позицию чиновники пытались оправдать ссылками на то, что-де негоже праздновать победу, достигнутую в результате... применения атомного оружия. Как будто это оружие применили мы, а не американцы! Иначе как кощунством над памятью десятков тысяч погибших в боях с японскими захватчиками советских солдат это не назовешь.

Сразу же после японской атаки на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор на Тихом океане президент США Ф. Рузвельт через советского посла в Вашингтоне обратился к Сталину с просьбой помочь в войне с Японией. В своем ответе советский лидер писал: «...В настоящее время, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить состояние войны с Японией и вести войну на два фронта...». Получив такой ответ Сталина, Рузвельт заявил советскому послу, что он об этом решении сожалеет, но на месте Советского Союза поступил бы так же.

Тем не менее, на протяжении всей войны американское руководство и лично президент делали все возможное, чтобы вовлечь Москву в войну на Дальнем Востоке, чтобы американским ВВС были предоставлены базы на территории СССР, с которых можно было бы бомбить Японию. Понять американцев можно - ведь имея такие базы, крупнейшие японские города и военные порты можно было быстро уничтожить с воздуха и тем самым вынудить японское правительство прекратить агрессивную войну.

Сталин не отказывался обсуждать проблему помощи союзникам на Дальнем Востоке, тем более что этот вопрос негласно увязывался со сроками открытия второго фронта против Германии в Западной Европе. Он даже говорил посетившему Москву в декабре 1941 года министру иностранных дел Великобритании А. Идену: «...Было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране... Нападение Японии на СССР возможно и даже вероятно, если немцы начнут терпеть поражение на фронте. Тогда Гитлер пустит в ход все средства нажима для того, чтобы вовлечь Японию в войну с СССР». При этом Сталин обещал возобновить разговор с Англией на тему о дальневосточной ситуации весной 1942 года.