Так он прошатался день и другой, старательно обходя городовых, чтобы не спросили у него паспорт. Кухмистерской с горячей пищей он не нашел и питался только кровяной колбасой, хлебом да селедкой, а запивал все это водкой.

Он истратил уже рубль, так ничего хорошего и не попробовав. Ночевал Михалко под заборами и тосковал по людям: хотелось перемолвиться с кем-нибудь хоть словечком!

Тут пришла ему в голову мысль, что лучше, пожалуй, вернуться домой. Начал парень расспрашивать у прохожих, как пройти к железной дороге. Следуя их указаниям, он наконец добрался до дороги, но не до своей.

Увидел Михалко громадную, многолюдную станцию, вокруг нее со всех сторон высокие дома, а рельсов — ни следа.

Струхнул парень, растерялся, не понимая, что же такое случилось. Наконец какая-то добрая душа растолковала ему, что есть еще три дороги, но — за Вислой.

Теперь он вспомнил, что шел сюда по мосту. Переночевал он в какой-то канаве, а на другой день начал расспрашивать о дороге к мосту. Рассказали ему подробно, где надо идти прямо, где свернуть налево, а где направо. Михалко все запомнил, но как пошел да как стал сворачивать, так и уткнулся прямо в Вислу, а моста через реку не отыскал.

Вернулся парень обратно в город. На беду пошел дождь. Люди прятались под зонтами, а у кого зонта не было — бежали сломя голову. Не посмел Михалко в такую непогоду останавливать прохожих и спрашивать, как ему пройти.

Когда ливень усилился, Михалко встал у стены, зябко ежась в своей мокрой сермяге, и утешался лишь тем, что хоть обмоет дождем его босые ноги.

Так он стоял, посинев от холода, а с длинных волос его за ворот рубахи стекала вода, как вдруг перед ним остановился какой-то господин.

— Что это, нищий? — спросил он у Михалка.

— Нет.

Пройдя несколько шагов, господин снова вернулся с вопросом:

— Но есть тебе хочется?

— Нет.

— И не холодно тебе?

— Нет.

— Ну и осел! — проворчал господин, а потом добавил: — Но гривенник ты бы взял?

— Да уж если бы дали, я бы взял.

Господин дал ему пятиалтынный и отошел, что-то про себя бормоча.

Потом снова остановился, посмотрел на мужика, словно что-то обдумывая, и, наконец, ушел совсем.

Михалко сжимал в кулаке пятиалтынный и с удивлением думал: «Вот ведь какие тут добрые господа, дай боже!..»

Вдруг пришло ему на ум, что такой добрый господин, наверно, показал бы ему дорогу к мосту… Но — было уже поздно.

Наступила ночь, зажгли фонари, а дождь все усиливался. Парень стал искать улицу потемнее. Пошел, повернул раз и другой. Увидел новые каменные дома и вдруг узнал улицу, на которой работал несколько дней назад.

Вот тут кончается мостовая. Тут забор. Там угольный склад, а дальше — его дом. В нескольких окнах горит свет, а в открытые ворота видны неоконченные флигеля.

Михалко вошел во двор. Где-где, но уж здесь ему по праву полагается ночлег. Ведь он этот дом строил.

— Эй, эй! Ты куда? — крикнул вслед ему с лестницы человек, одетый в добротный тулуп: на улице было уже холодно.

Михалко оглянулся.

— Это я, — сказал он. — Иду спать в подвал.

Человек в тулупе разбушевался:

— Что тут, гостиница для нищих, чтобы вы в подвале на ночлег устраивались?

— Так я же тут работал все лето, — смущенно ответил парень.

В сенях показалась обеспокоенная шумом дворничиха.

— Что тут такое?.. Кто это?.. Уж не вор ли?.. — спрашивала она.

— Да нет! Только вот завел, будто строил наш дом, так ему, дескать, тут ночлег полагается… Дурачок, что ли!..

У Михалка заблестели глаза. Он рассмеялся и подбежал к дворнику.

— Так вы из нашей деревни! — закричал он радостно.

— А что? — спросил дворник.

— Да ведь вы зовете меня, как у нас в деревне. Ведь я глупый Михалко!

Дворничиха захохотала, а муж ее только пожал плечами.

— Что глупый ты, это видно, — сказал он. — Но я не из деревни, а из города… Лапы называется! — добавил он таким тоном, что опечаленный парень даже вздохнул.

— Ой-ой! Большой это, верно, город, как Варшава?

— Ну, большой не большой, — ответил дворник, — но все же город порядочный.

Помолчав минутку, он сказал:

— А ты все-таки убирайся: тут спать не дозволено.

У парня опустились руки. Он жалобно посмотрел на дворника и спросил:

— Куда же я пойду в такой ливень?

Меткость этого замечания поразила дворника. И правда, куда же ему идти в такой ливень?

— Эх! — сказал он. — Ну, уж оставайся, раз такой ливень. Только не вздумай ночью воровать. А завтра чуть свет улепетывай, чтобы тебя хозяин не увидел. Он у нас глазастый!

Михалко поблагодарил, пошел во флигель и ощупью залез в знакомый подвал.

Растерев окоченевшие руки, он выжал намокшую сермягу и улегся на груде кирпичной пыли и стружек, которые когда-то сам же сюда натаскал.

Жарко ему не было, напротив — даже скорее холодно и сыро. Но он с детства привык к лишениям и на теперешние неудобства попросту не обращал внимания. Больше его донимала мысль: «Что делать? Искать ли работу в Варшаве или вернуться домой? Если искать работу, то где и какую? А если вернуться домой, то как и зачем?»

Голода он не боялся — у него осталось еще два рубля; и потом — разве голод был ему внове?..

— Ну, воля господня! — прошептал Михалко.

Он перестал тревожиться о завтрашнем дне и наслаждался нынешним. На улице дождь лил как из ведра. Ох, как плохо было бы нынче спать в канаве и как славно тут, в подвале.

И он крепко уснул, как обычно засыпает утомленный крестьянин, которому если что приснится, так он считает, что его посетили души усопших.

А завтра… завтра что бог даст!

С утра прояснилось, проглянуло солнце. Михалко еще раз поблагодарил дворника за ночлег и ушел. Был он вполне бодр, хотя после вчерашнего дождя у него слиплись волосы, а сермяга задубела, как кора.

С минуту Михалко постоял у ворот, соображая, куда б ему пойти: налево или направо? Заметив на углу открытый кабак, он зашел туда позавтракать. Выпил большую стопку водки и, повеселев, побрел в ту сторону, где были видны строительные леса.

«Искать работу? Вернуться домой?..» — раздумывал он.

Вдруг где-то неподалеку раздался гул, похожий на короткий удар грома; потом второй — посильнее.

Парень вгляделся.

Шагах в двухстах, направо от него, высились строительные леса, а над ними поднимался словно красный дым…

Произошло что-то необыкновенное. Любопытство охватило парня. Он побежал туда, спотыкаясь и шлепая по лужам.

По немощеной улице, где стояло лишь несколько домов, метались встревоженные люди. Они кричали и показывали пальцами на недостроенный дом, возле которого лежали доски, исковерканные столбы и только-только свалившиеся обломки. Надо всем этим поднималась туча красной кирпичной пыли.

Михалко подбежал ближе. Отсюда он уже увидел, что случилось: новый, еще не достроенный дом рухнул!

Одна стена рассыпалась сверху донизу, а другая — больше чем наполовину. В проломах торчали оконные рамы, а длинные потолочные балки перекосились, погнулись и треснули вдоль и поперек.

В окнах соседних домов показались лица перепуганных женщин. Но на улице, кроме каменщиков, было всего несколько человек. Весть о происшествии еще не долетела до центра города.

Первым опомнился старший мастер.

— Никто не погиб? — спросил он, весь дрожа.

— Как будто нет. Все завтракали.

Мастер начал считать рабочих, но поминутно ошибался.

— Мастеровые здесь?..

— Здесь!..

— А подсобные?..

— Здесь мы!..

— Енджея нету!.. — отозвался вдруг чей-то голос.

Все на миг онемели.

— Верно, он был внутри!..

— Надо его искать… — хриплым голосом сказал мастер.

И направился к развалившемуся дому, а вслед за ним двинулось несколько смельчаков.

Михалко машинально пошел тоже.

— Енджей!.. Енджей! — звал мастер.

— Отойдите в сторону, — предостерегали его, — стена тут еле держится.