— Еще что?

— Сломала ногу, когда падала с кресла. Спиральный перелом. Потом еще судебный врач нашел под ногтями следы человеческой кожи. Кажется, она поцарапала того, кто ее ударил.

— И что за кожа?

— Ничего особенного. Убийца — светлокожий взрослый мужчина.

— Это все?

— Это все. Позже можем использовать эту кожу для сравнительных тестов... если найдем, кого тестировать. Кроме того, нашли на ее пальцах и ногтях следы крови — чужой крови.

— Откуда вы это знаете?

— Кровь на кресле, то есть кровь девушки, была группы АБ. На ее руках нашли кровь нулевой группы, надо полагать, кровь убийцы.

— Значит, она исцарапала его до крови?

— Она содрала с него целый клок кожи, Хейз.

— С лица?

— Откуда я знаю, черт возьми!

— Я думал, может быть...

— На клочке кожи не написано, с лица она или с задницы! Она могла царапать, где ей вздумается, устава на это нет.

— Еще что-нибудь?

— В снегу под канатной дорогой нашли кровавый след. Кровь девушки. Много крови. След начался за четыре минуты до верха. Если она действительно умерла Sa две-три минуты, а убийца спрыгнул с кресла сразу, как только ударил, то...

— ...она была еще жива, когда он прыгал.

— Именно так.

— Нашли какие-нибудь следы на снегу?

— Никаких. Все завалило. Не знаем даже, на лыжах он соскочил или без лыж. Должно быть, он отличный лыжник, раз решился на такое.

— Ну, так или иначе, а на нем должны быть царапины. Вот что надо искать.

— И как, сегодня начнете искать или уж потерпите до завтра? — осведомился Вэйт.

Бланш Колби ждала его в комнате.

Она расположилась на кровати, опершись на подушку, одетая в бесформенную ночную рубашку из фланели — от горла до щиколоток. В руке Бланш держала яблоко и сердито его кусала, когда Хейз вошел в комнату, а потом уткнулась глазами в книгу.

— Добрый вечер, — сказал Хейз.

Она не ответила, даже не подняла головы. Продолжала уничтожать яблоко, продолжала притворяться, что читает.

— Хорошая книга?

— Прекрасная.

— Ты меня ждала?

— Чтоб ты лопнул!

— Прости. Я...

— Не извиняйся. Без тебя я вволю развлекалась.

— Меня арестовали, понимаешь?

— Что-что?

— Арестовали. Схватили. Задержали. Посадили. Замели...

— Первое слово я поняла. Кто тебя арестовал?

— Полиция, — Хейз пожал плечами.

— Так тебе и надо! — Она отложила книгу. — Ты ведь мне сказал, что сегодня в горах убили какую-то девушку. И после этого исчез, бросил меня, чтобы убийца...

— Я ведь сказал тебе, куда иду. Сказал, что...

— Сказал, что вернешься через час!

— Да, но я же не знал, что меня арестуют!

— Что с твоей щекой?

— Меня ударили ломиком.

— Странные манеры у здешней полиции. Впрочем, так тебе и надо.

— Ты не поцелуешь мою рану? — спросил Хейз.

— Можешь поцеловать мою...

— С удовольствием!

— Я сидела у этого чертова камина до одиннадцати часов. Потом поднялась сюда и... кстати, который час?

— За полночь.

Бланш многозначительно кивнула.

— Можешь мне поверить, я бы сию минуту собрала вещи и отправилась восвояси, если бы только дороги были открыты.

— Да, но они закрыты.

— Закрыты, черт бы их побрал!

— Ты не рада, что я вернулся?

— Какая разница? Я только начала засыпать.

— Я вижу.

— В своей комнате.

— Ночная рубашка у тебя очень красивая. Моя бабушка носила точно такую же.

— Я так и думала, что тебе понравится, — произнесла Бланш ядовито, — специально ради тебя надела.

— Я всегда любил гладить фланель, — заявил Хейз.

— Убери лапы! — она увернулась, скрестила руки на груди и уселась посреди кровати, упершись взглядом в противоположную стену. Хейз, глядя на Бланш, снял пуловер и начал расстегивать рубашку.

— Если ты собрался раздеваться, — заговорила Бланш ровным голосом, — ты можешь сразу идти в...

— Ч-ш-ш! — вдруг зашипел Хейз. Руки его замерли у пуговицы. Потом он наклонил голову и стал прислушиваться. Бланш озадаченно смотрела на него.

— Что?..

— Ч-ш-ш! — повторил он, продолжая слушать. В комнате наступила тишина. В тишине проступил какой-то звук.

— Слышишь? — спросил он.

— Что?

— Слушай.

И они прислушались. Звук долетал слабо и отдаленно, но вполне ясно.

— То же гудение, которое я слышал ночью. Вернее, жужжание. Я сейчас вернусь.

— Куда ты?

— Вниз. В мастерскую, — ответил он и быстро вышел из комнаты. Когда он подходил к лестнице, в противоположном конце коридора открылась дверь. Вышла девушка с завитыми волосами, в теплом пеньюаре поверх пижамы. Она несла вафельное полотенце и зубную щетку. Улыбнулась Хейзу, проходя мимо. Спускаясь по лестнице, он услышал, как за девушкой закрылась дверь ванной комнаты.

В мастерской горели лампы. Жужжание, идущее откуда-то изнутри, растекалось в тихом ночном воздухе, внезапно прекращалось, снова возникало. Хейз тихо подошел по снегу, остановился у самого входа в мастерскую. Прижался ухом к деревянной двери и вслушался, но, кроме жужжащего гудения, не услышал ничего. Хотел было выбить замок, но передумал и тихо постучал.

— Да? — отозвался голос изнутри.

— Будьте добры, откройте, — попросил Хейз.

Он подождал. Послышался тяжелый топот лыжных ботинок, приближающийся к двери. Звякнул засов. В щели показалось загорелое лицо. Хейз узнал его сразу — это был Хельмут Курц, лыжный тренер, который помог ему накануне вечером, человек, которого он видел днем в горах как раз перед тем, как подняться по канатной дороге.

— Ox, здравствуйте! — сказал Хейз.

— Да... Что вы хотите? — спросил Курц.

Хейз был сама непосредственность.

— Я войду, не возражаете?

— Сожалею, но в мастерскую входить не положено. Она закрыта.

— Да, но вы внутри, не так ли?

— Я лыжный тренер, — заявил Курц. — Нам разрешено.

— Я только что видел свет, — продолжал Хейз, — а мне очень нужно с кем-нибудь поговорить.

— Гм...

— А что вы, кстати, здесь делаете? — небрежно спросил Хейз, небрежно нажал на дверь плечом, небрежно миновал Курца, а потом, жмурясь от света голой лампы над верстаком в другом конце помещения, попытался обнаружить источник наполнявшего мастерскую жужжания.

— Вы, в сущности, не имеете права, — начал неуверенно Курц, но Хейз уже оказался посреди комнаты, направляясь к другому освещенному месту, где над столом висела лампа под зеленым абажуром. Жужжание слышалось тут сильнее — жужжание старой машины, жужжание...

Тут он его увидел. К краю стола было прикреплено точило. Колесо продолжало вертеться. Хейз посмотрел на него, кивнул сам себе, а потом нажал на кнопку, чтобы остановить, и с улыбкой обернулся к Курцу:

— Точите что-нибудь?

— Да, эти коньки, — он показал на лежащую рядом пару коньков для фигурного катания.

— Это что, ваши? — осведомился Хейз.

Курц усмехнулся.

— Нет. Они ведь женские.

— Чьи?

— Гм, думаю, что вас это не касается. А вы как думаете? — учтиво поинтересовался Курц.

— Думаю, что касается, — спокойно ответил Хейз, продолжая улыбаться. — Вы и прошлой ночью здесь что-нибудь точили, мистер Курц?

— Извините, не понял.

— Я спросил, не вы ли...

— Нет, не я. — Курц подошел к верстаку и холодно взглянул ни Хейза: — Кто вы такой?

— Меня зовут Коттон Хейз.

— Очень приятно. Мистер Хейз, прошу прощения за то, что я вынужден проявить резкость, но вы в самом деле не имеете права...

— Да, я знаю. Сюда имеют право входить только лыжные тренеры, не так ли, мистер Курц?

— После закрытия мастерской — да. Иногда мы приходим для мелкого ремонта лыж или...

— Или для того, чтобы что-нибудь наточить, а, мистер Курц?

— Да. Коньки, например.

— Да, — повторил Хейз, — коньки. Но ведь вас здесь не было прошлой ночью, верно, мистер Курц?

— Да, не было.