Это был день ее рождения. 3 июня 1926 года ей исполнилось девятнадцать лет. Одра Кентон стояла у окна своей комнаты в инфекционной больнице в Рипоне, которое выходило в сад, расположенный позади здания. Здесь, в Йоркшире, она работала медицинской сестрой. Солнечные лучи проникали сквозь густые кроны двух огромных дубов, росших возле старой каменной стены, и Одра рассеянно наблюдала за игрой света и тени на лужайке. Дул ласковый ветерок, и листья шелестели и дрожали, а когда на них падал солнечный луч, их яркая зелень поблескивала. Это был чудесный день – залитый солнцем, полный благоухания, соблазняющий и манящий.

В честь дня рождения главная сестра больницы отпустила Одру со второй половины дня. Проблема заключалась в том, что ей некуда было идти и не с кем праздновать. Одра была совсем одна на свете.

У нее была только одна подруга, Гвен Торнтон, тоже медсестра в их больнице, но вчера ее вызвали домой в Хорсфорт. У Гвен заболела мать, и требовалось ее присутствие. Еще несколько недель назад Гвен договорилась с одной из сестер о том, чтобы поменяться выходными и отпраздновать столь знаменательный день с Одрой, и они вместе долго придумывали, как сделать его необычным. И вот теперь их тщательно разработанные планы оказались бесполезными.

Прижавшись головой к оконной раме, Одра вздохнула, представив себе, сколько пустых часов предстоит ей скоротать в одиночестве. Грусть и горькое разочарование охватили ее, и она вдруг почувствовала, как горло ее сжалось и глаза наполнились слезами. Но уже через несколько секунд, откашлявшись и смахнув слезы, она сумела совладать с собой. Сделав усилие, она решительно отогнала прочь внезапно нахлынувшие тяжелые чувства, отказываясь от жалости к себе. Она презирала людей, жалеющих себя, считая это признаком слабости. Она была сильной. Об этом ей часто говорила ее мать, а она редко ошибалась в чем бы то ни было.

Отвернувшись от окна, девушка подошла к стулу и тяжело опустилась на него, раздумывая, чем бы заняться.

Конечно, можно было почитать, или заняться вышивкой, или даже закончить выкройку блузки, которую она сама придумала и которую предполагала сшить, как только у нее появятся деньги на ткань. Но ни одно из этих занятий не привлекало ее. Нет, нет, только не сегодня, в день рождения.

Она так ждала этой возможности выбраться куда-нибудь со своей подругой, в кои-то веки провести несколько беззаботных часов и доставить себе удовольствие. В последнее время у Одры было мало поводов для праздников, все праздничные события остались в далеком прошлом. Теперь они стали большой редкостью. За последние несколько лет жизнь ее изменилась так круто, что она с трудом воспринимала ее как свою собственную.

Внезапно она поняла, что приняться за одно из излюбленных занятий, за которыми она обычно проводила свободные от дежурства часы, будет еще хуже, чем просто сидеть на стуле и ничего не делать. Это было бы плохой заменой того, что они с Гвен наметили на сегодняшний вечер.

Одра давно уже приучила себя не замечать комнаты при больнице, в которой жила. Но сейчас, освещенная ослепительно ярким солнечным светом, она резала глаз своим безобразием и полным отсутствием комфорта. Будучи рожденной в аристократической, хотя и обедневшей семье, Одра была хорошо воспитанной девушкой, сохранившей благородные привычки. У нее был утонченный вкус и сильно развитое чувство прекрасного. Спартанская обстановка, казенные унылые цвета внезапно до боли поразили ее, оскорбив эстетическое чувство.

Перед ней были стены цвета овсянки и пол, покрытый унылым серым линолеумом. Железная кровать, ветхая тумбочка и комод были убогими и служили исключительно утилитарным целям.

Комната была мрачной и трудно переносимой в любое время, а этим солнечным днем – особенно. Одра поняла, что ей необходимо вырваться, хотя бы ненадолго, из этой гнетущей обстановки, все равно куда.

Взгляд ее упал на платье, лежащее на кровати, куда она положила его незадолго перед этим. Оно было новым. Целый год она копила деньги, откладывая каждую неделю по шиллингу, чтобы на день рождения купить себе подарок.

Для этого две недели назад, в субботу, они с Гвен отправились в Харрогит. Несколько часов бродили они по улицам, разглядывая витрины и восхищаясь красивыми вещами, которые, это они твердо знали, никогда не смогут купить. Вспоминая сейчас этот день, Одра с теплотой и признательностью подумала о Гвен.

Гвен особенно притягивали ювелирные магазины, и Одра должна была постоянно, заслоняя ладонями свет, рассматривать через стекло какую-нибудь побрякушку, привлекшую внимание Гвен.

– Ой, Одра, ты только посмотри на это! – постоянно восклицала Гвен, указывая на брошь, кольцо или кулон. Один раз она крепко схватила Одру за руку и зашептала с восторгом: – Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное этому великолепному браслету? Камни сверкают так, как будто это настоящие бриллианты. Он подошел бы тебе, Одра. Давай зайдем, ведь за то, что мы посмотрим, с нас не возьмут денег.

Одра усмехнулась и покачала головой, не сказав ни слова. Она подумала о драгоценностях своей матери, намного более красивых, чем эти вульгарные подделки.

Возбужденные восклицания Гвен и дергание за руку продолжались так долго, что в конце концов стали раздражать Одру, и она, строго взглянув на подругу, резким тоном попросила ее вести себя поспокойнее. Тут же пожалев о своей резкости, она сразу же извинилась и принялась объяснять ей, уже, наверно, в двадцатый раз, что у нее нет денег на такие пустяковые вещи, как брошки, браслеты, немыслимые шляпы и флаконы «Девонширских фиалок» – предметы постоянного вожделения Гвен.

– Ты же знаешь, что я покупаю себе только одежду, – сказала Одра и добавила с горькой усмешкой: – И к тому же самые практичные вещи, какие только могу найти. Вещи, которые будут служить мне очень долго.

А затем, меньше чем через десять минут после того, как она произнесла эти слова, Одра увидела это платье в витрине магазина женской одежды «Мадам Стелла». Она сразу влюбилась в него. Это было выходное платье из воздушного, прозрачного муслина. В витрине оно было единственным – эффектно наброшено на стойку в самом центре. Рядом на полу были разложены различные принадлежности туалета: прелестная шляпка из кремовой итальянской соломки, зонтик из гофрированного кремового шелка и три длинных нитки жемчуга. Все это в глазах Одры олицетворяло истинную элегантность, но больше всего – платье. Оно было в высшей степени непрактично, по всей видимости, дорогое и очень, очень красивое. Она долго смотрела на него, не зная, когда и по какому случаю могла бы надеть его, но тем не менее страстно мечтая его иметь.

Гвен, со свойственной ей проницательностью заметив затаенное желание, отразившееся на лице Одры, толкнула дверь и настояла на том, Чтобы войти и узнать цену. Несмотря на сопротивление подруги и ее категорический отказ, Гвен не собиралась сдаваться. Сжав руку Одры железными тисками, она буквально затащила ее в магазин «Мадам Стелла».

Девушки ожидали, что цена будет высокой, и были поражены, узнав, что платье стоит три гинеи. Одра тотчас же направилась к выходу. Но неумолимая Гвен задержала ее и каким-то образом ухитрилась подвести к примерочной, не дав ускользнуть. Чтобы избежать неловкой сцены в присутствии продавщицы, Одра вынуждена была примерить платье.

Его цвет пленил ее – ярко-синий, напомнивший ей о живокости, росшей в Хай-Клю. И Гвен не нужно было говорить ей, что платье необыкновенно идет ей: она видела себя в большом трюмо.

В тот день, увидев свое отражение в зеркале, Одра растерялась от неожиданности. Первый раз за много лет она вынуждена была признать, что по крайней мере на этот раз, она выглядела весьма миловидной. Она совершенно искренне считала себя дурнушкой. И была к себе несправедлива.

Одра Кентон не была красива в строгом смысле слова, но не была она и дурнушкой – так, что-то среднее между этими двумя крайностями. В чертах ее лица проступала какая-то непреклонность. Она была видна в решительно очерченном подбородке и в твердом рисунке рта, который, впрочем, становился очень красивым, когда она улыбалась. Украшали ее безупречная кремовато-молочная кожа, блестящие светло-каштановые волосы, в которых летом появлялись золотистые пряди, и прелестные глаза. Именно они были самым примечательным в ее внешности. Они были большими, широко расставленными, с густыми золотисто-коричневыми ресницами и красиво изогнутыми бровями. Однако запоминающимися и заставлявшими людей оглядываться на нее делал их необычный цвет – они отличались поразительно глубокой и ясной синевой.