— Ничего с женами не сделается. Пусть подождут несколько дней. Мы хотим быть там, где будет Уоми.

В это время к берегу подошли и другие лодки. Поход на Мыс Идолов уже начался. Гребцы торопились.

Из лагеря присоединились к походу две самые большие лодки: лодка Карася и лодка Уоми.

Вскочив в лодку, Уоми крикнул, чтобы кто-нибудь сходил сказать Гунде: пусть она вместе с Наей и Куньей дожидается их возвращения.

Передать эти слова вызвался Набу, который и на этот раз не решился отправиться к Ойху.

Уоми отпихнулся багром от берега, и обе лодки рыбноозерцев пустились догонять уже двинувшуюся флотилию. Во главе ее на этот раз стоял сам Йолду.

На берегу все еще толпились дружинники. Долго стояли они и смотрели вслед тем, кто уехал.

Когда лодки скрылись за поворотом, Набу вздохнул и зашагал к шалашу Гунды. Он спешил выполнить взятое на себя поручение.

К Мысу Идолов прибыли только на второй день.

По желанию Йолду, решено было сделать остановку с ночевкой, не доезжая до Мыса: на небе показались дождевые тучи. Было тихо, а в такой вечер, по приметам рыбаков, обильно идет рыба.

На полпути между Свайным поселком и Мысом озеро вдавалось в берег. Тут был широкий заливчик. Заливчик этот, мелкий, с песчаным дном, славился рыбой.

С лодок закинули длинные сети. Каждые две лодки заводили одну сеть и тащили в глубину залива. Лодки медленно двигались к пологому берегу, где было удобно вытягивать и сушить сети.

Улов, действительно, оказался удачным. Особенное счастье выпало рыбноозерцам. Их искусно сплетенная сеть вытащила на берег целую груду самой разнообразной рыбы. Среди нее было много лососей.

До ночи жгли костры, пекли рыбу и, накрывшись ольховыми ветвями, улеглись спать, чтобы на другой день снова тронуться в путь.

Чем дальше подвигались на север, тем берег становился выше.

С утра установилась тихая и ясная погода. Солнце, поднявшееся над хвойной стеной восточного берега, быстро набирало высоту. Около полудня впереди показался живописный выступ каменного Мыса Идолов.

Не доезжая до Мыса, флотилия повернула к берегу и стала заходить в открытое устье неширокой реки. Рыбаки Свайного поселка называли ее Черной Речкой.

Причалив, вышли на покрытый густой травой луг. Тут заметили они разложенный у берега костер и поднимающуюся над ним синеватую струйку дыма.

Каково же было удивление и беспокойство Уоми, когда около костра он увидел мать Гунду, Кунью, сестру Наю, скуластого маленького Набу и двух младших сыновей Сойона, которые сидели на траве и ели свежую рыбу.

Появление Тэкту и Уоми они встретили веселым смехом и хвастались, что сумели их обогнать.

Братья засыпали их вопросами: как это они решились ехать? И как ухитрились попасть сюда раньше всех остальных?

Все случилось очень просто. Все три женщины и не подозревали, что Уоми уже уехал. Они лежали на разостланных шкурах, и Гунда утешала обеих плачущих девушек. Она повторяла им слова, которые услыхала на прощание от сына:

— Он — Уоми!

Этим было сказано все. То, что не проходит даром другим, Уоми приносит новую славу. Сколько было опасностей, которые кончились для него счастливо!

Ная понемногу успокоилась и повеселела. Но Кунья оставалась безутешной.

— Нет! Уоми силен, но она его погубит!

— Кто? — спросила Ная.

— Та, что приходит к нему во сне. Она злая. Я знаю это. Она злая!..

Повеселевшее лицо Гунды вдруг испуганно вытянулось. Слова замерли у нее на устах. Она не знала, что сказать, потому что в глубине души боялась того же самого.

— Она его погубит! — повторила Кунья и снова залилась слезами.

Когда Набу вошел в шалаш, он застал обеих девушек в слезах. Он рассказал, что Уоми вместе с Тэкту уже поехали на Мыс Идолов. Узнав об этом, Ная зарыдала, по-детски всхлипывая и захлебываясь слезами. Кунья плакала тихо. Она сидела, прислонившись спиной к стене, и глаза ее, полные слез, глядели неподвижно перед собой, как будто там, где-то вдали, она уже видела близкую гибель Уоми.

Набу в смущении смотрел то на ту, то на другую девушку и вдруг как-то странно захлопал веками и схватился рукой за шею.

Женских слез он никогда не мог видеть спокойно, а слезы двух таких красивых девушек лишали его рассудка.

Вдруг Гунда встала, подошла к Набу и низко поклонилась:

— Помоги нам доехать до Мыса Идолов! Где Уоми, там будет и Гунда.

В этот миг она поняла, что не может оставаться вдали. Ее место там. Новая беда, может быть, уже собирается над головой ее близнецов.

Набу согласился. Он снарядил надежную лодку и уговорил сыновей Сойона поехать гребцами.

Ная и Кунья сразу заявили, что они тоже поедут с Гундой. Кунье как-то вдруг стало легче.

Мужчины быстро достали пищи и все нужное для поездки.

Отплыли они позднее, чем Уоми, но гребли без устали целый день. Когда вся флотилия занималась ловлей в глубине залива и готовилась к ночевке, они миновали его и поздно ночью благополучно высадились в устье Черной Речки.

Посоветовавшись с Набу и кое с кем из стариков, Уоми решил, что женщины устроят себе шалаш на опушке березняка. Тут, не показываясь на голых камнях Мыса Идолов, женщины будут в отдалении ждать, пока кончится торжество и вся флотилия тронется в обратный путь.

Медвежий праздник должен был начаться на следующий день, поэтому спешить было некуда.

В это время Йолду со стариками отправился на Мыс Идолов помазать салом губы деревянных божков. Оттуда пошли вверх по течению реки, чтобы поклониться хозяину Мыса Ойху и поднести ему приятные его сердцу подарки.

Чтобы добраться до Ойху, нужно было пройти через сосновый лесок по тропе, которая выходила к долине извилистой Черной Речки. Здесь на небольшом расстоянии от озера, на самой опушке, стояло несколько хижин, покрытых коническими камышовыми кровлями.

Хижины были населены родственниками Ойху, его женами и их многочисленными детьми. Это были жены, которые счастливо избежали печальной участи других.

В настоящее время они не пользовались особым вниманием Ойху и потому могли жить сравнительно спокойно и даже сытно. Кормились они от обильных приношений, которые близкие и дальние рыбацкие и охотничьи поселки доставляли знаменитому гадальщику, знахарю, повелителю ветров, колдуну и заклинателю вод.

Одна большая хижина была занята семьями младших братьев, и совсем особняком, поодаль от других, в роще молодых березок, стояла хижина, которую занимал сам Ойху. Хижина эта отличалась не только величиной — она стояла на высоком помосте, укрепленном на толстых столбах.

Йолду и старики с поклонами подходили к страшному дому. На помосте не было никого. На сходнях лежал посох. Это было знаком того, что Ойху дома, но не желает, чтобы его беспокоили. Вход в хижину был задернут меховым пологом.

Старики смущенно поглядывали друг на друга и первое время не знали, что делать. Йолду уселся на траву, за ним сели все остальные и долго дожидались, не покажется ли наконец хозяин.

Действительно ли он спал и не замечал пришедших к нему на поклон гостей или просто делал вид, что не замечает?

Ойху любил поломаться, насладиться сознанием своей власти и растерянным видом просителей.

Солнце уже стало склоняться к горизонту, когда Йолду поднялся. По сделанному им знаку старики осторожно и молча удалились.

Свидание состоялось лишь на другой день, рано утром.

Ойху принял в подарок свежих лососей, принесенных стариками, и приказал, не откладывая, начинать обряд медвежьей свадьбы.

Медведь сидел в большой бревенчатой клетке. Стены клетки состояли из крепко забитых в землю сосновых стволов, прочно переплетенных между собой толстыми ветвями. Потолок ее был также сделан из тяжелых стволов, увязанных ветвями так, чтобы медведь не мог их разобрать.