— Какие террористы, Петр Алексеевич? Где диверсии?

Парень недоуменно завращал глупой башкой. Будто выискивал на складе страшных террористов с бомбами.

— Пока у тебя в башке, любезный. Во, погляди! — с трагическим выражением на лице Белугин продемонстрировал кровоточащую царапину на пальце. — Видишь рану? Загноится — гангрена обеспечена! Все начинается с пустячка. С той же йодированной мелочевки.

С чувством исполненного долга, гордо подняв голову, он возвратился в свой кабинет.

Проводив занудливого управляющего, старший кладовщик снял трубку висящего на стене древнего телефона. Первобытного ящера, по недоразумению попавшего в компанию современных многофункциональных роботов.

— Семнадцать двадцать три — включите... Алло, алло!... Здравствуйте. Можно попросить к аппарату господина Хомченко? Кто говорит? Старший кладовщик третьего склада...

Трубку взял заместитель по поставкам. Внимательно выслушал, задал несколько вопросов. Особое внимание — к «хищению» двух пакетиков...

При всей своей необъятной доброте и стремлении помочь любому человеку, который нуждается, или даже не нуждается в ее помощи, Лиза не выносила двух вещей: когда не заводится ее старенькая машина или кто-нибудь халтурит. Неважно кто — приглашенный для ремонта маляр-штукатур или любимый Ванечка.

Ну, со своенравным автомобильчиком она научилась бороться. Подтолкнет тощим бедрышком, стукнет кулачком по капоту — мигом заводится. А вот с недобросовестностью — не получается. Лезет из всех щелей, щерится с плохо отмытых стекол веранды, издевательски ухмыляется с протекающей кровли.

Стараниями добровольной, бесплатной «служанки» коттедж Кирсановых выглядит, если и не на пятерку, то довольно прилично.

Натерты полы, отлакирована мебель, на окнах — чистейшие, наглаженные занавески, постельное белье меняется не реже двух раз в неделю, обои — без единного пятнышка. Кухня — главное рабочее место Лизы, прямо-таки сверкает. На белоснежной газовой плите всегда жарятся, парятся, варятся всевозможные супы, жаркое, овощи для винегретов.

Лиза, как и Клавдия обожает подкармливать вечно голодных мужичков. В первую очередь, любимого Ванечку и обленившегося от безделья его персонального водителя.

А вот участок явно не соответствует предъявляемым требованиям. Главный недостаток — засилье сорняков.

Поручить навести порядок Ивану? Отпадает — ребенок еще, перенапряжется — заболеет. А вот его персональный водитель годится. Молодой, крепкий парняга, ему бы пахать и пахать, а он бездельничает. Протезы вместо ног — не помеха, наоборот, посильный физический труд способствует лучшему привыканию.

Сказано — сделано. Женька получил из рук домоправительницы тяпку, лопату и тачку.

Не прошло и пяти минут — она выглянула из окна.

— Очень проше тебя не халтурить. Чтоб не оставалось ни единного корешка... Договорились?

В ответ — мычание. Все ясно, парень не желает трудиться, его манит шезлонг или гамак. Побалдеть, подремать, а не ковыряться в земле.

— Вот и ладно, вот и хорошо, — Лиза одобрила невнятное мычание работника. Добавила с плохо скрытой угрозой. — Завершу кухонные дела — проверю. А где Ванечка?

— Бродит по участку с книгой, что-то бормочет. Как бы с ума не тронулся, грамотей.

— Ничего страшного, Женя, не тронется. Мальчик не по годам разумный. Просто дает знать о себе переходный возраст...

Инвалид отложил тяпку, сомнительно покачал головой. С одной стороны, беседы с домоправительницей позволяет перевести дух, малость отдохнуть от борьбы с сорняками, с другой — Женька искренне боялся состояния босса-друга.

— Как бы этот «переход» не затянулся. До самого загибания...

— Не каркай, ворон! Лучше трудись — для мозгов и протезов полезно!

Окно закрыто, шторы задернуты.

Обреченно вздохнув, Женька принялся за дело. Тяпка подрезала корни сорняков, лопата сгребала их и отправляла в тачку. Корешки, о которых предупредила Лиза, приходится вырывать руками. Работенка, черт ее забери, не для интелектуала, каким считал себя безногий. Наняли бы алкашей, те за бутылку вылизали бы участок языками, удобрили собственным дерьмом.

Невыгодно? Конечно, хозяевам не очень-то хочется разбрасываться баксами или рублями, гораздо выгодней использовать несчастного инвалида.

Из-за сарая вышел Иван. На ходу читает какую-то книгу, удовлетворенно хмыкает. Не отрываясь от чтения, присаживается на ступеньку.

Вывалив в яму с компостом возле забора очередную тачку, Женька вытер со лба пот, опасливо покосился на зашторенное окно и перебазировался к Ивану. Любой человек имеет право на отдых — так записано в конституции. Вот и он малость отдохнет. Пусть лошадь вкалывает без передыху, у нее четыре ноги, а у него только две, да и то искуственные.

— Уже наработался? Отдыхаешь? — тут же появилась Лиза. На этот раз не в окне — на пороге. — Конечно, на протезах трудиться нелегко. Оставь сорняки, завтра приглашу деревенского мужика — выполит. А ты лучше займись газоном — подстриги травку.

Называется, посочувствовала, с негодованием подумал Женька. Ползать по газону — тоже далеко не сладость. И все же полегче, нежели впрягаться в тяжелую тачку.

— Цветы-цветочки, лютики-одуванчики дребанные! — выругался он, заботливо счищая с дорогостоящих протезов прилипшую землю. — В гробу я их видел в траурной обертке!

Иван оторвался от чтения какой-то потрепанной книжонки, с недоумением поглядел на своего персонального водителя, ставшего другом.

— О чем ты? Какие лютики-одуванчики?

— Задолбали они меня! Корни, как у репы из детской сказки. Дед тянет-потянет, баба ташит-потащит — крепко сидят, не поддаются. Вот и я корчевал-корчевал — чуть не сдох. И не одной, блин, серенькой мышки рядом нет, чтоб помочь. Только Лиза подает разные указания. Тоска смертная, впору удавиться.

— Прослал бы ты их... по известному адресу.

— Имеешь в виду Лизу? — удивился Женька, рассматривая грязные кроссовки. — Нельзя, Она нас поит и кормит, обстирывает и оглаживает.

— Я имею в виду одуваничи и лютики.

— Тоже не в цвет. Возвратятся и с большей силой все заполонят. Больно уж агрессивный сорняк... Где ты, мышка-помощница? Ау!

Упоминание мышки — прозрачный намек на ожидаемую от Ивана помощь. Вдвоем они за пару часов управятся. Подстригут треклятую травку, причешут. Ежели и схалтурят, то Лиза обрушится на обоих, значит, каждому достанется только половина. Это уже легче.

— Не рассчитывай, помогать не буду. Я болен.

— Серьезно? Без дураков? — удивился Женька. — Западло!

С тех пор, как в его жизнь вошел безногий парень, Иван почувствовал — приобрел второй «костыль». Первым «костылем» был Федечка, но на одном далеко не ускачешь, можно свалиться и набить шишку. С двумя — более надежно и устойчиво.

— Почему молчишь? Что за болячка приклеилась?

— Абуляция...

— Да ладно гнуть-то. Онанизм что ли? Приятственная болезнь, только гляди не переусердствуй, запросто откинешь копыта.

— Абуляция не онанизм, — Иван показал книжку, перелистал ее, нашел нужное место. — Послушай. Все сходится. «Начало расстройства часто бывает в подростковом возрасте, когда суб»ект отдаляется от ядра семьи и пытается установить независимость и собственную ценностную систему". Понимаешь, СОБСТВЕННУЮ!

— Ну и что? Нормальная реакция нормального человека. Только больно уж закручено.

— Какая там нормальная? Послушай дальше. «Подросток не в состоянии эффективно использовать интра-психические и социальные моратории, выдвигаемые обществом, и не может достигнуть эго-идентификации в том смысле, как это понимает Эриксон.». Здорово сказано, а?

Во время кавказской бойни, на которой молоденький срочник пожертвовал чеченам обе свои ноги, их взводом командовал такой же молодой лейтенантик. Так лихо закручивал, что солдаты рты раскрывали. Только лейтенант уснащал свои «лекции» сплошными матюгами, привычно сочетая их с научными терминами.