— Насчет вашего мужа, дорогая...

— Этот человек мне не муж!

— Как вам будет угодно, прелесть моя. Но если вы угодите в передрягу, то меня это не касается. Вы не можете ожидать...

Бакстоун внезапно умолк. На узкой лестнице послышались шаги. Они ожидали, что это хозяин таверны со счетом, но в дверях появилась физиономия Красноносого.

— Мадам... Сэр... — Надзиратель тяжело дышал. — В тюрьме сейчас переполох, и мне с трудом удалось выбраться, чтобы предупредить вас.

На самом деле его прислал главный надзиратель, но так как сэр Джон Бакстоун дал ему полукрону, покидая Ньюгейт, Красноносый, хотя и задыхался от напряжения, рассчитывал на такую же награду.

— В чем дело? — обернулась к нему Кэролайн.

— Они не собираются вешать Дика Даруэнта, мэм, — пропыхтел надзиратель. — Ни сегодня, ни в другой день.

Бакстоун присвистнул. Кэролайн уставилась на противоположную стену. Веер в ее руках замер.

— В самом деле? — спросила она. — Почему?

— Вроде бы, мэм, Дик оказался пэром. Это истинная правда! Поскольку он джентльмен и убил на дуэли другого джентльмена, теперь его могут судить только в палате лордов!

Пьяный гость вновь смачно всхрапнул.

— Пэр, — пробормотала Кэролайн. — И какой же у него титул?

Бакстоун в гневе сжал кулак. Это произошло впервые.

— Не знаю, мэм, — пожал плечами Красноносый. — Я услышал об этом, так как был в кабинете шерифа, когда меня послали с сообщением к главному надзирателю. — Он повернулся к Бакстоуну: — Что скажете, сэр?

— Я не верю, — коротко отозвался Бакстоун.

— Но, сэр, это истинная правда!

— Я не верю, — тем же скучным тоном повторил Бакстоун. — Убирайтесь отсюда.

— Пожалуйста, успокойтесь, Джек, — вмешалась Кэролайн. — Конечно, этот добрый человек принес скверные новости. И все же я нахожу их не такими уж страшными. По какой-то странной причине, — она прижала пальцы к вискам, — наш Ричард Даруэнт привлекает меня.

Бакстоун сделал резкий жест. Красноносый, наблюдая за ним, понял, что все его надежды на очередную полукрону или какие-либо чаевые превращаются в ничто. Выходит, он зря чуть не задохнулся!

— Прошу прощения, мэм, — отозвался надзиратель, — но Даруэнт думает о вас куда хуже.

— О чем вы? — удивилась Кэролайн.

— Когда я менее получаса тому назад проводил ординария — преподобного мистера Коттона — назад в камеру, с Даруэнтом разговаривал его стервятник.

— Под стервятником вы подразумеваете адвоката? Что же он говорил?

— "Может быть, есть человек, который с вами дурно обошелся? — спросил у него стервятник. — Которого вы ненавидите душой и сердцем?"

Подойдя к скамье у стены, Бакстоун подобрал свой хлыст, повернулся и шагнул вперед.

— И что же ответил Даруэнт? — допытывалась Кэролайн.

— Ничего, мэм. Но даже у самых отчаянных парней, идущих на виселицу, я не видел такого взгляда, как у него.

И надзиратель направился к лестнице.

Бакстоун бросил хлыст на стол среди тарелок. Мистер Джемми Флетчер издал могучий храп, шевельнулся и соскользнул со стула на пол, словно труп.

Описанные выше события происходили утром 22 июня. В четверг 21 июля отмщение начало быстро осуществляться.

Кое-где оно было крупномасштабным. Корабль его величества «Беллерофонт», оснащенный семьюдесятью четырьмя пушками и стоявший на якоре неподалеку от Рошфора во Франции, отбыл в Англию, а оттуда — в дальние края, имея на борту пассажира — маленького толстого человечка в зеленом сюртуке и белых бриджах. В судовом журнале в графе «Имя» капитан Мейтленд вписал «Наполеон Бонапарт», а в графе «Занятие» поставил четыре восклицательных знака, в чем можно убедиться в Хранилище государственных архивов.

В другом месте отмщение происходило с куда меньшим размахом. Его сиятельство маркиз Даруэнт спустя два часа после полного оправдания в суде палаты лордов сидел в своей коляске на углу Пикадилли и Сент-Джеймс-стрит напротив сапожной мастерской Хоби.

На запятках открытой темно-красной коляски не было лакея, а на козлах сидел кучер в простой ливрее. Даруэнт старался выглядеть спокойным и не дрожать от волнения, глотая воздух свободы.

После тридцатидневного заключения в чистой и просторной камере он привык к новой одежде, хотя ему и мешал галстук. Раны зажили, а пища и отдых наполнили худощавое тело былой энергией.

Чисто выбритый, в новых шелковых рубашках, Даруэнт наслаждался прогулками в государственном секторе Ньюгейта. Он возобновил упражнения с саблей, чей прямой обоюдоострый клинок рассекал воздух так быстро, что, казалось, оставлял на нем замысловатые рисунки.

А затем состоялся суд пэров.

Так как правосудие совершило промах в уголовном суде, власти не допустили никакой огласки. По крайней мере, так считали они сами и Даруэнт. Вышедшему на свободу заключенному оставалось только удивляться, что его именуют милордом.

Но Даруэнт забыл, что изящные ушки дам, падких на скандалы, не упускают ничего. Сплетни разрастались и множились. Вся история не была известна никому, но все знали или делали вид, что знают какие-то ее обрывки. Она выглядела, подобно «Чайльд Гарольду»[51], настолько романтичной и насыщенной эмоциями, что разговоры о ней за чашкой чая не прекращались по всему Чарринг-Кросс — от Хартфорд-Хаус до Нортамберленд-Хаус.

— На последней неделе июня Джемми Флетчер посетил его в государственном секторе Ньюгейта, — сообщила леди Джерси (не следует путать ее с бывшей любовницей регента), смуглая красавица, похожая на театральную трагическую королеву. — И, как только Джемми узнал, что он там! Джемми говорит, он почти красив.

— Совсем как в романе! — задумчиво пробормотала леди Каслри, супруга военного министра.

— А как же Кэролайн? — допытывалась леди Сефтон.

Стало известно, что Кэролайн Росс, ныне маркиза Даруэнт, 22 июня отбыла в Брайтон.

— Говорят, он изнемогает от любви к ней, — заметила леди Джерси. — И я уверена, что Кэролайн тоже влюблена в него. Но она не желает в этом признаться и кидается щетками в бедняжку Мег.

— Значит, он любит Кэролайн? — мечтательно промолвила леди Каслри. — Как забавно! Но Кэролайн вряд ли платит ему тем же. Она всегда казалась... ну...

— Фи, дорогая моя! Вы не должны так говорить!

— Я хотела сказать, она всегда казалась синим чулком.

— Как романтично! — томно произнесла леди Сефтон. — Конечно, лорд Даруэнт должен получить билет?

Леди Сефтон имела в виду пригласительный билет в «Олмакс» — просторный танцевальный зал с зеркалами и оркестром, подвешенным в огромной плетеной корзине. Эти три дамы, вместе с леди Каупер, миссис Драммонд Бэррелл и княгиней Эстерхази, были его патронессами. Они управляли «Олмаксом» с таким высокомерием, что даже герцог Веллингтон, прибывший однажды вечером в брюках вместо официальных черных панталон и чулок, получил от ворот поворот.

Многие были готовы перерезать себе горло за пригласительный билет в «Олмакс» и потом ходить туда на танцы в качестве трупов.

— Билет у него должен быть, — согласилась леди Джерси. — Достаточно одного его имени...

— Не говоря о прочем, — пробормотала леди Каслри.

Леди Сефтон деликатно кашлянула.

— Но если бедняга все еще в тюрьме, — воскликнула она, — куда же посылать ему пригласительный билет?

— Дорогая моя, — отозвалась леди Джерси, — его рекомендовали в клуб «Уайте» Джемми Флетчер и Уилл Элванли...[52] Хотя есть более удобный адрес. Для молодого человека заказана комната в отеле «Стивене». Это подойдет лучше всего.

Пригласительный билет был отправлен, но Ричард Даруэнт еще не видел его.

Он сидел в красной коляске, стоящей на углу Пикадилли и Сент-Джеймс-стрит, понятия не имея о том, что дамская болтовня сделала его знаменитым.