Чувствуя ком в горле, Даруэнт осушил стакан эля.

— И все это время, — с горечью сказал он, — мне не приходило в голову...

— Чему вы удивляетесь? После ушиба у вас были мозги набекрень. Но это лишь первый шаг в вашей защите.

— О чем вы?

— Разве я не говорил вчера, — продолжал мистер Малберри, — что могу объяснить вашу чертову тайну, за исключением одной-двух деталей и имени убийцы? Но вы слишком беспокоились из-за девушки, чтобы обращать на меня внимание. Так вот, мне больше незачем строить догадки насчет деталей. У меня есть доказательство.

— И кто... кто же вам его предоставил?

— Вы, Дик.

Даруэнт только сейчас заметил, что на столе, возле левой руки Малберри, лежат листы бумаги, сверху донизу заполненные текстом, который он сам написал для адвоката, подробно повествуя о событиях вчерашнего вечера, и отправил из отеля с посыльным.

— Оно здесь. — Мистер Малберри постучал по письму левой рукой, так как правая была занята ножом. — Вспомните вашу историю о голубой карете и Фрэнке Орфорде, пригвожденном к стулу в таинственном доме. Какой первый вопрос вы задавали мне об этом?

— Я...

— Говорите, приятель, и посрамите дьявола! Какой первый вопрос?

— Почему меня похитили и привезли туда? Зачем я им понадобился?

— Все дело в том, — спокойно ответил адвокат, — что им были нужны вовсе не вы. Неужели вы забыли о джентльмене по имени Тиллотсон Луис?

— Тиллотсон Луис?

— Вы входите в клуб «Уайте», видите его, и вам обоим кажется, будто вы узнали друг друга. Спустя минуту сэр Джон Бакстоун заявляет: «Нет, вы не Луис. На секунду мне показалось, что это он». Причина в том, Дик, что вы похожи. — Мистер Малберри, чьи всклокоченные волосы воинственно торчали на фоне серого окна, взмахнул ножом. — Сомневаюсь, что это всего лишь легкое сходство. Конечно, вас нельзя было перепутать при дневном свете или человеку, знакомому с вами обоими. Но кучер голубой кареты искал в сумерках Тиллотсона Луиса и привез не того человека.

Даруэнт резко отодвинул от стола свой стул и вскочил на ноги.

— Вы никому не поможете, — предупредил Малберри, — если станете бушевать, как обитатель Бедлама. — Наполнив элем еще два стакана, он быстро выпил их, не позаботившись вытереть рот и стол. — Берту Малберри ясно, как нос на физиономии Старины Хуки...[71] — столь непочтительное упоминание о герцоге Веллингтоне заставило священника содрогнуться, — что вас перепутали. Что еще вы знаете о Тиллотсоне Луисе, Дик?

Даруэнт стоял, держась за спинку стула.

— То немногое, о чем я написал вам. Миссис Бэнг говорила, что он «прекрасный молодой джентльмен, но в несколько стесненных обстоятельствах».

— Стесненных, вот как? — усмехнулся мистер Малберри. — Каков ваш следующий вопрос об этой тайне, Дик?

— Ну, в чем причина этого маскарада?

— А подробнее?

— Почему Фрэнк был один в большом пустом доме? Почему он сидел в халате за письменным столом в центре комнаты с лежащей перед ним черной шелковой маской, будто ожидал кого-то?

— Ответьте на это сами, Дик.

— Не могу!

— Лжете! — заявил мистер Малберри, успевший выпить за завтраком полгаллона крепкого эля. — Мое внимание, как, надеюсь, и внимание падре, привлекло следующее: кто ставит письменный стол в центре комнаты?

— Не понимаю.

— Но это просто, как дважды два. Ответьте на вопрос, и получите ключ ко всему. Подумайте как следует. — Склонившись вперед, адвокат повторил: — Кто ставит письменный стол в центре комнаты?

Даруэнт посмотрел через стол в глаза преподобного Хораса Коттона. Священник кивнул с таким видом, будто уже давно знал эту часть истории.

Покосившись на Кэролайн, о которой забыли двое других мужчин, Даруэнт увидел, что она сидит опустив голову, опершись локтями о стол и прижав пальцы к ушам. Женщине здесь не следовало находиться.

Что касается письменных столов, то они ассоциировались у Даруэнта только с сэром Джоном Бакстоуном, сидящим за упомянутым изделием из красного дерева, инкрустированным позолотой, у стены в комнате клуба «Уайте». Внезапно эта картина навела его на другие мысли.

— Не припоминаю, чтобы когда-нибудь видел письменный стол в центре комнаты, — сказал Даруэнт. — Он всегда стоит у стены. Кроме, конечно...

— Кроме? — поторопил его мистер Малберри.

— Кроме бухгалтерий и контор. Например, конторы торговца в Сити.

Мистер Малберри поднялся из-за стола.

— Ну так лорд Франсис Орфорд, можно сказать, и был торговцем! — заявил он.

Слабый протест Кэролайн, очевидно шокированной таким предположением, остался незамеченным.

— Торговцем? — переспросил Даруэнт, нисколько не шокированный, но крайне удивленный. — Фрэнк? Чем же он торговал?

Мистер Малберри с усмешкой щелкнул пальцами:

— Этот молодой человек, по вашему же описанию, был настолько скуп, что с трудом мог расстаться даже с пенни. Конечно, денег ему хватало, но он любил их так, как Юпитер девушек, а я — выпивку. У него есть родня в Англии, но его высокомерные родители, боящиеся скандала как черт ладана...

— Кэро... моя жена говорила мне, — пробормотал Даруэнт.

— Его родители уже больше двух лет живут за границей и не могли за ним присматривать. Так что же, по-вашему, он делал? Кем он был?

— Ну и кем же?

— Ростовщиком! — Мистер Малберри так глубоко воткнул нож в кусок говядины, что ручка осталась торчать абсолютно вертикально.

Кэролайн выглядела так, словно он проткнул ножом живую плоть.

— Самая грязная профессия, не так ли? — усмехнулся Малберри. — Во всяком случае, так полагают денди и аристократы мужского и женского пола, которые постоянно занимают деньги, но никогда не признаются, что находятся в долгу и кому должны. Верно, Дик?

— Так я слышал вчера в клубе «Уайте». Но Фрэнк...

— Ай-ай-ай! Какой скандал!

— Мистер Малберри! — негромко, но властно вмешалась Кэролайн. Ее белые точеные пальцы лежали на лакированном красном дереве. Черты лица девушки приняли прежнее, холодно-надменное выражение. — Ваше предположение, сэр, настолько нелепо, что вам лучше нигде его не повторять, чтобы не нарваться на неприятности.

Преподобный Хорас впервые посмотрел ей в глаза.

— А я боюсь, миледи, — возразил он, — что мистер Малберри говорит чистую правду.

— Вы так считаете, мистер Коттон?

— Да, миледи. Потому что я это знаю. — Завершив скромный завтрак, состоящий из говядины, окорока и эля, священник поднялся. — Так трудно, — продолжал он удрученным голосом, который отозвался в ушах Даруэнта эхом ньюгейтских коридоров, — понять, в чем же Божья воля и собственный долг. Помните, лорд Даруэнт, что я сказал вам, когда вы впервые поведали мне вашу историю?

— Вспомнил только сейчас, падре. Ваши слова отдавали могильным холодом. «Другие люди тоже видели вашу призрачную карету, — сказали вы. — И даже ездили в ней».

Капля дождя ударила в окно.

— А что еще я говорил, милорд?

— Дайте подумать... Вы сказали, что живете среди греха и преступлений в Ньюгейте, где даже бедняга, попавший в тюрьму за долги, стучит чашкой о дверь, выпрашивая милостыню... — Даруэнт оборвал фразу. — За долги! — пробормотал он.

— Вот именно! Лорд Франсис Орфорд отправлял своих должников, знатных и нет, в Ньюгейт или Флит[72]. Все они были рыбой в его сетях.

— Право, мистер Коттон! — поднявшись, воскликнула Кэролайн. — Неужели вы думаете, что Фрэнк, будь он таким, каким вы его описываете, осмелился бы показываться в обществе? Что он не превратился бы в презираемого изгоя, если бы его друзья об этом знали?

— Они не знали, миледи.

— Не знали, сэр?

— Это было причиной тайны — черной шелковой маски, которую он надевал, встречаясь с клиентами, фальшивого имени и подписи, которые он использовал, и даже фальшивых зубов, снимаемых, чтобы изменить голос.