Позвольте мне опустить причины, по которым я это определил. Меня тошнит от этой истории, и я постараюсь изложить ее вкратце.

Как мне показалось, двое вытащили меня из кареты перед домом, подняли по ступенькам к парадному входу и поставили на ноги в холле, слегка развернув вправо. Воображение подсказало мне, что я стою перед дверью. Веревки на ногах разрезали ножом, после чего меня толкнули к открывающейся двери, которая задела мою правую руку.

У меня создалось впечатление, что мои провожатые — если их было больше одного — застыли как парализованные. Рука, толкающая меня в спину, стала неподвижной. Насчитав восемь ударов сердца, я, несмотря на чертовы затычки, услышал женский крик.

Даруэнт потянулся к бутылке.

Преподобный Хорас Коттон не отрывал взгляда от грязного пола.

— Женский? — переспросил он.

— Могу поклясться!

— А потом?

— Внезапно чары разрушились. Меня снова толкнули вперед, и я споткнулся о ковер. Веревки, стягивающие руки за спиной, быстро разрезали, но к тому времени, как я сорвал повязку с глаз и выдернул затычки из ушей, двери позади меня закрыли и заперли.

Я находился в продолговатой комнате с высоким потолком и стенами, оклеенными красно-золотыми обоями. Пол покрывал превосходный турецкий ковер. Лицом ко мне, за отделанным черепаховым панцирем письменным столом в центре комнаты, сидел Фрэнк Орфорд. На столе перед ним лежала шелковая черная маска.

Я с трудом его узнал. Мы не были особенно близки в Оксф... в дни моей юности.

Он сидел на стуле с высокой спинкой, держа голову прямо благодаря до такой степени накрахмаленным воротнику рубашки и белому галстуку, какие носят все щеголи, что человек не может видеть собственные туфли. Впрочем, Фрэнк Орфорд не мог видеть вообще ничего, хотя смотрел прямо на меня.

На нем был парчовый халат переливчатого голубого цвета, подходящий для его костлявой фигуры. Современная французская рапира пригвоздила его к спинке стула — окровавленный клинок торчал сзади более чем на два фута, а темное пятно расплывалось по халату.

Как бы вы поступили на моем месте, духовный наставник?

Думаю, Фрэнк умер за несколько секунд до моего появления в комнате — мне показалось, я видел, как дернулись его веки. Над головой у него висела огромная люстра, в которой было только две или три свечи — скупость Фрэнка и здесь давала о себе знать. На столе стояла ваза с апельсинами, выглядевшими так, словно их протыкали ножом.

Я стал колотить в запертую дверь, крича: «Кто вы? Что вам нужно? Почему меня привезли сюда?» Но ответа не последовало.

В передней стене были два окна, наглухо закрытые ставнями. На третьем окне, в боковой стене позади тела Фрэнка, ставней не было. Луна уже взошла, и я увидел лужайку около Кинсмир-Хаус, а на ней мраморную статую бога Пана, которую мог узнать в любое время.

Повторяю — никакой дуэли не было. Никто не дерется на дуэли сидя за столом, с пустыми руками и скучающей усмешкой, оставшейся даже после смерти. К тому же, когда в конце прошлого века наши отцы перестали носить шпаги, они тотчас вышли из моды в Англии и используются только для упражнений в фехтовании. Дерутся теперь на пистолетах.

Я говорил вам, что являюсь учителем фехтования и держу школу возле театра «Ковент-Гарден»[34], где имеется пара французских рапир? Фехтование сейчас в моде, причем многие занимаются им в нетрезвом виде, а это оружие не так опасно, как настоящая шпага...

Стоя в комнате с пригвожденным к стулу Фрэнком при тусклом свете свечей, я мог думать только о бегстве. Но в этот момент послышался голос.

Я не знаю, откуда он исходил. В комнате не было никого, кроме меня и Фрэнка. Голос произнес громким шепотом: «Он не должен подходить к окнам!»

Даруэнт умолк, так как в дверь камеры смертников забарабанили кулаком, а затем стукнули и сапогом.

— Сэр! — раздался хриплый голос надзирателя, сопровождаемый звяканьем ключей. — Ваше преподобие! К Дику пришли посетители!

Издав возглас досады и едва не опрокинув два фонаря на полу, преподобный Хорас Коттон подошел к двери и услышал, как часы церкви Гроба Господня бьют два часа ночи.

Было куда позже, чем они думали.

— Кажется, я распорядился, чтобы меня не беспокоили, — сурово укорил ординарий стоящего снаружи надзирателя. — Но раз уж вы пришли, откройте дверь.

Надзиратель повиновался. Но это оказался не тот человек, которого священник оставил на страже у двери, а пожилой коренастый надзиратель по кличке Красноносый.

— Сэр, — произнес он хриплым голосом, коснувшись пряди волос на лбу, — посетители ждут в кабинете главного надзирателя...

— Ну и что?

— То, что от них можно ожидать не пенни, а целых пять соверенов. Но они уже сердятся из-за того, что им пришлось ждать, и главный надзиратель тоже...

— Вот как? — равнодушно осведомился священник.

— Истинная правда, сэр! Два джентльмена и леди...

— Это Долли! — радостно воскликнул Даруэнт. — Наконец-то!

Преподобный Хорас закусил губу.

— Друг мой, — неуверенно начал он. — Ваша... э-э... киприда...

— Она не шлюха, если вы это имеете в виду.

— Но ее едва ли можно назвать леди.

— Вы забываете, что Долли актриса. Ей приходится играть леди перед публикой, которая освистала бы самого Кина[35], будь он не в лучшей форме... Красноносый!

— Что, Дик? — с сочувствием отозвался надзиратель.

— У нее золотые, вьющиеся волосы. Она пухленькая и не очень высокая. Ты можешь ощутить ее доброту, как я ощущаю тепло этого фонаря. Она не в состоянии пройти равнодушно мимо слепого нищего или полумертвого бродяги возле театра. У нее карие глаза, в них стоит заглянуть, и ты уже влюбился.

— Прошу прощения, Дик, — смущенно произнес Красноносый, — но это не та леди.

— Не лги! Говорю тебе, это Долли!

— Эта леди действительно очень красивая, не слишком высокая, в шикарном платье и так обмахивается веером, что вот-вот его сломает. У нее каштановые волосы с мелкими локонами. Но ее пасть... прошу прощения, ваше преподобие!.. ее рот заперт на замок, как кассовая книга ростовщика. Так что это не та леди, Дик.

Даруэнт, которому с трудом удалось подняться, вновь опустился на солому и погрузился в молчание.

— Вы знакомы с этой леди? — спросил преподобный Хорас.

Даруэнт покачал головой.

— А с джентльменами? — Ординарий посмотрел на Красноносого. — Кто они такие?

— Один из них стервятник, — надзиратель имел в виду адвоката, — по имени Крокит. А другой — сам Джек Бакстоун!

— Боюсь, это ни о чем мне не говорит.

— Сэр Джон Бакстоун! От него лучше держаться подальше, ваше преподобие. — Несмотря на такую характеристику, в хриплом голосе надзирателя звучало невольное восхищение. Нос его покраснел еще сильнее. — Спросите о нем в Ковент-Гарден. Этот джентльмен готов снять сюртук и боксировать с любым грузчиком, заключив пари на кувшин эля. Он девять раз дрался на пистолетах и выходил победителем. Джек Бакстоун всегда получает то, что хочет, кто бы ни пытался его остановить. Предупреждаю вас, сэр, лучше повидайтесь с ним. Это дело...

— Я служу Божьему делу правды и справедливости, — прервал ординарий. — Кто осмелится ему препятствовать?

— Сэр, я только хотел сказать...

— Передайте мои комплименты леди и джентльменам и попросите их подождать, пока им не будет позволено войти.

— Но, сэр...

— Вы слышите меня?

Красноносый быстро отступил, закрыв и заперев железную дверь. Преподобный Хорас прислонился к ней спиной и глубоко вздохнул, глядя на Даруэнта.

— Прежде чем вы продолжите, — его голос дрогнул, — я должен задать вам вопрос. Кто вы?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Только не говорите «это не имеет значения» или еще какую-нибудь чушь. Ваша фамилия действительно Даруэнт?