Когда не поэты, то кто же на это

Согласен - парить и витать?

О жизни, о жизни - о чем же другом?

Поет до упаду поэт.

Ведь нет ничего, кроме жизни, кругом,

Да-да, чего нет - того нет!

О жизни, голубчик, сомненья рассей:

Поэт - не такой фарисей!

О жизни, голубчик, твоей и своей

И вообще обо всей!

О жизни,- о ней лишь! а если порой

Он роется: что же за ней?-

Так ты ему яму, голубчик, не рой,

От злости к нему не черней,

А будь благодарен поэту, как я,

Что участь его - не твоя:

За штормами жизни - такие края,

Где нету поэту житья!

Но только о жизни, о жизни - заметь!-

Поэт до упаду поет.

А это, голубчик, ведь надо уметь -

Не каждому бог и дает!

А это, голубчик, ведь надо иметь,

Да-да, чего нет - того нет!

О жизни, о ней, не ломая комедь,

Поет до упаду поэт.

О жизни, о жизни - и только о ней,

О ней, до скончания дней!

Ведь не на что больше поэту смотреть

И не над чем больше парить!

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

Инжир, гранаты, виноград -

Слова бурлят в стихах и прозе.

Кавказа чувственный заряд

Преобладает в их глюкозе.

Корыта, вёдра и тазы

Они коробят и вздувают,

Терзают негой наш язык

И нити мыслей обрывают.

Прекрасны фруктов имена!

Господь назвал их и развесил

В те золотые времена,

Когда он молод был и весел,

И образ плавал в кипятке

Садов Урарту и Тавриды,

Одушевляя в языке

Еще не изданные виды.

А ветры шлепали доской,

Тепло с прохладой чередуя

В его скульптурной мастерской.

Серьезный ангел, в пламя дуя,

Хозяйство вел. Из образцов

Готовил пищу. Пили кофе.

А всякий быт, в конце концов,

Враждебен мыслям о голгофе.

Я это знаю по себе,

По гнету собственных корзинок.

Я это знаю по ходьбе

На рынок, черный от грузинок,

Влачащих овощ на горбе.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Прости, долина, дом и сад,

Река, во льду глухонемая,

Что в холодеющих лесах

Я покидаю вас до мая.

Цветок чугунный в городской

Ограде льнет к пальто под локтем,

Дыша проезжею тоской:

Резиной, мглой, бензином, дегтем,

Окурком, снегом, колесом,

Копытом, прочерком, трамваем,-

Во всем, воистину во всем,

Свободный гений узнаваем.

Одежды стали тяжелеть,

Крупней раскрой, грубее ткани,

И нежно розовеет медь,

Перчатку чувствуя в кармане.

Ознобом скулы обвело,

И губы обметало сушью,

Но на душе светлым-светло,

И клен сквозит японской тушью.

Приемлет гавань корабли -

Купает их, потом питает

И нежностью своей любви

Мотор, как сердце, воспитает.

На елке свечи воспалит

Грань декабря с январской гранью.

И все, что мучит и болит,

Судьбой подвергнется изгнанью.

И золотистый мандарин

Напомнит в переносных смыслах

Все то, что Ярославль дарил

Мне в сентябре, в двадцатых числах -

Такая вольность на душе,

Такое благолепье света,

Что только лист в карандаше

Способен объяснить все это.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

В том городе мне было двадцать лет.

Там снег лежал с краев, а грязь - в середке.

Мы на отшибе жили. Жидкий свет

Сочился в окна. Веял день короткий.

И жил сверчок у нас в перегородке,

И пел жучок всего один куплет

О том, что в море невозможен след,

А все же чудно плыть хотя бы в лодке.

Была зима. Картошку на обед

Варили к атлантической селедке

И в три часа включали верхний свет.

В пятиугольной комнате громадной,

Прохладной, словно церковь, и пустой,

От синих стен сквозило нищетой,

Но эта нищета была нарядной

По-своему: древесной чистотой,

Тарелкой древней, глиной шоколадной,

Чернильницей с грустившей Ариадной

Над медной нитью, как над золотой.

И при разделе от квартиры той

Достались мне Державин, том шестой,

И ужас перед суетностью жадной.

Я там жила недолго, но тогда,

Когда была настолько молода,

Что кожа лба казалась голубою,

Душа была прозрачна, как вода,

Прозрачна и прохладна, как вода,

И стать могла нечаянно любою.

Но то, что привело меня сюда,

Не обнищало светом и любовью.

И одного усилья над собою

Достаточно бывает иногда,

Чтоб чудно просветлеть и над собою

Увидеть, как прекрасна та звезда,

Как все-таки прекрасна та звезда,

Которая сгорит с моей судьбою.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Леону Тоому

Как я - горбонос, длинноглаз -

Пришел голубой водолаз

Из моря, из горького неба.

И я угадала: родной!

Мы оба - из бездны одной,

Там ловят форель по одной

И всех - на приманку из хлеба.

У груды атласных досок

Мы рядом легли на песок,

И тень откидная косила.

Финляндия слева была.

И низко над нами плыла

Бессмертия чистая сила.

Один можжевеловый куст

Расцвел. Я услышала хруст.

Я только подумала: с неба?

И вдруг увидала сама,

Как мама сходила с холма,

Холодная, словно из снега.

Я буду еще умирать,

Простынку в комок собирать,

Навеки себя покидая.

Угла не имела, котла,

Здоровья, такого тепла

Блаженного - не от огня.