"Я устремляю свои глаза к свету. Кажется, я начинаю тобой болеть. Мне не хватает смелости тебя понять. А жить миражами… Нет, это слишком сложно. Я бы хотела беречь тебя, но ты… ты не разрешаешь мне этого. И я понимаю, что ты не собираешься остаться надолго. Простуженный ветер стучится в мои окна, а я даже не могу протянуть свои пальцы к ласковым огонькам света. Все свечи я сожгла в один день. Для тебя. Я пила с твоих губ бездумные фразы. Наверное, я никогда не верила в них до конца, но ты был мне слишком дорог, чтобы задумываться об этом всерьез. Двери моей души плотно закрыты для рвущихся в них нереальных надежд, и я забываю, что это именно ты начал дарить меня вдохновениями.

От молитв не становится легче. Наверное потому, что обожженных обид накапливается слишком много. Они трепетно оседают на темное дно моих глаз, и уже не хочется рваться от осени до весны. Кто сможет по крупинкам собрать мои сумасшедшие мысли? Я продолжаю жить и думать о тебе. Может быть, я просто тебя придумала? Ты обманчивый, неуловимый, обжигающий и мимолетный как огонек сигареты, которую ты держишь в руке. Наверное, тебе суждено просто легко прожить жизнь. Во всяком случае, тебя не смывают дожди и не ранят обиды. Я даже не могу проникнуть в твои глаза. Мне придется ограничиваться жаркой чувственностью. Ну, что ж… Я выпью ее до дна. Когда я научилась понимать твои мысли, я прочитала в них Осень. В твоих порыжевших и даже иногда проржавевших взглядах свет осени будет виден даже весной".

Сережка пришел опять. На этот раз мы даже не спали, а потом… Фиг ли засыпать в 6 часов утра, если полвосьмого вставать и бежать учиться? Мы валялись в постели, пили кофе. Сережка курил, и мы следили за тем, как медленно пробивался рассвет. В комнате опять звучал Жан Мишель Жарр.

– В следующий раз я захвачу медляки "Металлики", – пробормотал Сергей, и я блаженно потянулась. Значит, у сегодняшнего рассвета будет еще и завтра! Я поехала учиться разбитая, невыспавшаяся, с мешками под глазами и довольной улыбкой на лице. Было весело.

Я не знаю, с чего это началось и как это получилось. Я не знаю даже, кого из нас первым перестал греть тот факт, что нам хорошо вдвоем. Я знаю только, что нам обоим не хотелось ничего менять. И тогда мы начали разыгрывать фарс друг перед другом. Хотите посмеяться? Мы даже друг другу поверили. Вряд ли кто-нибудь жег свои чувства так безоглядно и безбожно, как мы в то время.

Вообще я иногда задумываюсь: ну почему в жизни не получается так, как нам хотелось бы? Кто там решает за нашими спинами нашу судьбу? Встретить бы этого третьеразрядного режиссеришку в темном углу, только туфли на каблуках одеть не забыть! Ну почему все не оставить так, как есть – нас с Сережкой это вполне устраивало. Только так получилось, что встречи перестали нас интересовать, пребывание рядом радовать, а постель – приносить удовольствие. У меня были свои причины судорожно цепляться за Сережку. Пока я была рядом с ним, у меня была роль правильной и верной подруги. Именно тогда до меня дошло, что я слишком привязана к своим привычкам, и что второй раз я эту роль никогда играть не решусь. Я знала, что когда закончится наш спектакль, будут забыты и роли. Тогда мне придется поглядеть в глаза правде и признать, что в моей жизни никогда не будет единственного мужчины. Признать, что я никогда и ничего уже не смогу сделать со своей привычкой менять мужчин и обстоятельства. Кому охота глядеть в глаза этой фиговой правде? Кто там хорошо отражается? Мне до чертиков хочется думать, что я могу быть правильной и верной! Что я пыталась разглядеть за Сережкиной игрой? Серьезное чувство? Временами мне казалось, что мое чувство к нему не менее серьезно.

"Я жадно ловлю твои улыбки. Даже те, которых ты мне не даришь. Душные, закрытые пределы комнаты совсем не располагают к откровенным беседам. Смятые пивные банки, пепел сигарет, занудные мухи… Романтическое начало нового дня! Даже мутный рассвет кажется мне только продолжением заката. Остатки дождя ссыпались в лужи, а ветер затих. Я слушаю тишину, боясь пропустить хотя бы одну нотку твоего желанного голоса. Когда же раздадутся твои шаги? Ты свободен. И даже больше, чем свободен, потому что ничей. Раны заживут, а рубцы? Я попытаюсь стереть их временем и вином. Я привыкну к твоим бесконечным уходам и возвращениям".

Ольга задумалась. Почему они с Сережкой расстались, так и не сумев продолжить отношения дальше? Может потому, что это действительно была игра с начала до конца? Сперва их забавляло удивление окружающих, шепот за спинами, потом они увлеклись, а потом… Увлечение кончилось. А окружающие привыкли к их роману (как привыкают ко всему). Играть спектакль без зрителей было скучно, а выпендриваться друг перед другом быстро надоело. К тому же… Оказалось, что кроме заученных ролей ничего больше их не связывает. Ольга хмыкнула. Она помнила, с каким потрясением она решила для себя, что никогда не сможет быть правильной и верной только потому, что не смогла долго поддерживать отношения; как переживала свою глупую идею о собственной неправильности. Бог ты мой! Да ей всего-то навсего надо было перебеситься! И все стало на свои места.

Лучше поздно, чем никогда. Лучше меньше, чем никогда больше. Все-таки у людей есть очень хорошая тенденция – умнеть с возрастом. Хотя бы настолько, чтобы не совершать прошлых ошибок. Ольга помнила, что после глупого расставания ни на чем она не могла общаться с Сережкой почти год. Потом все перебесилось, улеглось, и их милые дружеские отношения вернулись. Просто – теперь они иногда выходили за рамки дружеских. А почему бы и нет, если это устраивало их обоих? Как все, оказывается просто, если не воспринимать все слишком всерьез! Ольга достала следующий опус, открыла и улыбнулась. Вот. Лишнее подтверждение тому, что она права. Боже, как же давно все это началось! Настолько, что можно уже забыть. Но случайно происходят неожиданные встречи, и все возвращается. Потрепанные фотографии снова обретают жизнь. Ольга хмыкнула. Да. Все это тоже было серьезно. Первые ошибки и первые трагедии. Не такие уж маленькие, если доводили до слез. Первые страхи и первое понимание собственной влюбленности. Все то, что было впервые. Все то, о чем вспоминать не так уж смешно.

Жил-был Дурак.

Он молился всерьез

тряпкам, костям и пучку волос.

Все это глупой бабой звалось,

но Дурак ее звал

Королевой Грез.

Киплинг.

Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные неудобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться!

Куприн.

Кажется, мне было тогда лет 13. Только не делайте кислых мин, можно подумать, вам никогда 13 не было! Между прочим, забавное было времечко. Вечное вмешательство взрослых в повседневную жизнь, и еще кто-нибудь, кто обязательно нравился. Причем ничего путного из этого, почему-то, никогда не получалось.

Я всегда жила в придуманном мире. Так было проще. И не очень больно. Я всегда любила читать книги. Впрочем… Эта злостная болезнь не оставила меня до сих пор. Только сейчас я просто получаю от этого удовольствие, а в прошлом… В прошлом это был главный способ уйти от реальной жизни. Вторым способом были жалкие потуги написания стихов и прозы.

В то время я не умела курить (так и не научилась), не любила пива (сколько времени полезного потеряла, во дура!) и не слушала никакой музыки (как я жила вообще?). Я на полном серьезе считала, что я – неудачная попытка динозавра стать человеком, и что во мне нет ничего хорошего. Ей-богу. И первым меня оттащил от этой идеи за уши ни кто иной, как Андрей.

Он был крут. Крут по всем тем меркам, по которым может быть крутым пацан 14-ти лет. По сути, он был старше меня на полгода, но ему уже было 14, а мне нет. И когда я смотрела на него, он казался мне очень взрослым. И даже очень высоким. На самом деле в нем было 1.80 с кепкой, но поскольку я при своих 1.70 казалась себе безобразно длинной, то он, конечно же, был для меня прекрасно высок. Сложен? Да ничего сложен, особенно если учесть, что ему было всего 14, и он серьезно занимался спортом. У Андрея был осветленный чуб, самодельная татуировка на (не помню уже каком) плече и серые глаза. Вот! Вот корень всей моей любви ко всяким сероглазым мальчикам!