Фонари мерцали, чадили и покачивались, удаляясь во тьму. Окруженный своими людьми, высокий граф скрылся в ночи, не ведая, что его провожают взглядами.

Гертфорд прибрал к рукам власть, теперь вся Англия — его вотчина! Да еще полагают, что он на этом, не остановится, что он метит выше. Не он ли тот «Катилина», которого мне ведено остерегаться, честолюбивый гордец из Гриндаловых загадок? Сеймур… Сеймур… Имя шипело и эхом отдавалось у меня в голове. А брат черного лорда Гертфорда, «гордый Том», как назвал его Серрей? Если он честолюбив, как. Гертфорд, но не имеет братнего влияния, возможно, и в нем закипают страсти, некогда сгубившие Катилину?

Однако и в том, как Серрей произносил ненавистные имена «Сеймур», «Гертфорд», без труда угадывается его собственная гордыня — она рвется и скалится, словно лев на цепи. Сколько же Катилин теснится вкруг Генрихова трона?

— Пусть идет, гордый Люцифер! — Серрей с усилием взял себя в руки. Теперь он улыбался по-прежнему ехидно, его лицо в свете фонарей горело ярким, дьявольским огнем. Он взял мою руку и поднес к губам. — Замерзли, мадам? — прошептал он. Я вздрогнула от его прикосновения, и он снова улыбнулся, заглядывая мне прямо в глаза. — Вас надо согреть. К большому моему сожалению, боюсь, не сейчас, мадам, но мы у цели. Король, ваш отец, удалился почивать, однако мадам королева ждет вашу милость здесь, в королевских покоях.

Из темного двора в освещенный ярким светом королевский покой. Красные камзолы стражи, богатые ливреи слуг, даже ковры по стенам — от всего этого разноцветья уже стало рябить в моих усталых глазах. Сводчатый приемный покой гудел от разговора. Расплывчатые лица повернулись к дверям, обдавая меня холодным любопытством. После тихого Хэтфилда это было невыносимо. А где же королева?

— Елизавета… душенька!

Посреди самой толчеи поднялась с трона, протягивая ко мне руки, королева. Ее широкий, чистый лоб, аккуратно расчесанные на пробор каштановые волосы под знакомым высоким убором, приветливый взгляд — все осталось прежним. Сдерживаясь, чтобы не броситься ей на грудь и не разрыдаться, как маленькая девочка, я присела в глубочайшем реверансе и выпрямилась с приличествующей случаю улыбкой на устах. Однако от внимательной королевы не укрылись еле заметные признаки моего настроения. Покои были полны людьми: леди Гертфорд, жена графа, мистрис Герберт, сестра королевы, ее брат маркиз Нортгемптон. Сэр Энтони Денни, один из главных королевских советников, беседовал со своей супругой. Впрочем, королева тут же коротко поблагодарила Серрея, пожелала всем доброй ночи и дала церемониймейстеру знак освободить залу. Мы остались наедине.

— Идите сюда, дитя мое!

Она взяла меня за руки и повела в свои личные покои. Я тут же узнала слабый, темно-зеленый аромат можжевелового масла, которым всегда пахло в комнатах королевы, узнала и ее всегдашних спутников — пару красавцев борзых, дремавших у камина рядом с вечерней миской молока. На столике лежал мой последний подарок к Новому году — маленький требник, переплет для которого я собственноручно вышила анютиными глазками.

В камине приветливо горел огонь.

— Садитесь, голубушка! — Королева нежно взяла меня за подбородок и повернула лицом к большому настенному канделябру. — Дайте-ка на вас взглянуть! Ну, а теперь выкладывайте, что у вас на сердце — что тревожит мою Елизавету?

Вот и первый страх.

— Мадам, король… как он?

Она замялась.

— Боюсь, не очень. С наступлением весны у него вновь открылась язва на ноге, он очень страдает. Если б он хоть немного похудел, чтобы меньше утруждать больную ногу, так ведь нет! Сами знаете. — Она невесело улыбнулась. — Для короля воздержание в пище страшнее смерти! А его аппетит, увы, похоже, усиливается вместе с болезнью! Однако теперь я сама его пользую. Поглядите, что прислал мой аптекарь…

Она стремительно встала и подошла к инкрустированному шкапчику. Внутри была целая аптека: снадобья в пакетиках, склянках, коробочках, бутылочках и бутылях, с ярлыками, подписанными ровным готическим шрифтом, — всего этого достаточно, чтобы поставить на ноги лазарет. Королева улыбнулась.

— «Коричные цукаты», — прочла она. — «Лакричные пастилки». «Желудочные капли короля». Успокойтесь, душенька, у меня есть все, чтобы облегчить его страдания — пластырь от желчи в селезенке, примочки от боли в ноге, набрюшники от желудочной колики — нет такой части тела, которой не коснулись бы заботы доктора Екатерины!

У меня отлегло от сердца, я рассмеялась:

— Значит, он поправится? Все будет хорошо? С легким вздохом королева опустилась в кресло.

— Вы вскорости сможете составить собственное мнение — завтра король собирается лично заседать в присутствии, вам велено быть. Вы заметите, что он — уже не тот, что прежде; будьте готовы к перемене. — Она не сводила глаз с огня. — Однако мы не так скоро его лишимся. Я уверена, его время еще не пришло!

Не так скоро его лишимся… С главным страхом покончено.

— Но, мадам, меня вызвали ко двору… так спешно… я опасалась худшего… Королева покачала головой.

— Король с годами делается нетерпелив. Пожелав вас видеть, он распорядился, чтобы вас доставили спешно.

— Но посыльный… он обошелся со мной, как с последней служанкой… Она печально кивнула.

— Это был мастер Паджет, не так ли? Увы, за ним стоит дядя — сэр Вильям Паджет, секретарь Тайного совета, один из самых влиятельных лордов.

У меня вырвался вопрос:

— Но зачем сэр Вильям или король распорядились, чтобы меня везли чуть ли не тайком, как преступницу, в закрытом портшезе, и запрещали людям ко мне подходить?

Королева опечалилась.

— Король смертей и в последнее время много думает о преемстве. Ваш брат в свои девять лет еще совсем дитя. Король желает, чтобы в случае его смерти никто не оспаривал права Эдуарда на престол. — Она помолчала, потом взглянула на меня в упор. — Вас очень любит народ, с самого вашего младенчества, когда отец торжественно пронес вас по улицам Лондона как законную принцессу…

Законную тогда, внебрачную теперь…

Как такое возможно?

Однако сейчас было не время это обсуждать.

— Но чем я могу повредить Эдуарду? Женщина не может править, и, значит, я не могу претендовать на его место.

Королева сказала почти весело:

— В английских законах такого нет. Мы не во Франции с ее Салическим законом[11] против нашего пола.

— Однако в Англии никогда не правила женщина. Лорды этого не поддержат. Да и народ не потерпит.

— Они предпочтут власть женщины возврату к междуусобице, к войне Алой и Белой розы, которая столько лет истощала нашу страну.

— Но если женщина может править, то первый черед за старшей. Моя сестра Мария…

— ..становится в таком случае самостоятельной силой, — грустно закончила королева. — А так оно и есть. Пройдет по меньшей мере пять лет, прежде чем король женится и произведет на свет сына. Тюдоры рано вступают в брак, вы знаете — ваш отец венчался в восемнадцать, его брат Артур — тремя годами раньше. Но Эдуарду только девять. Мы можем надеяться на сына от его чресел не раньше, чем через шесть лет. За ним в очередности наследования идет Мария.

Теперь я поняла, почему за Марией увиваются Серрей и ему подобные, почему она задирает нос и рядится по-королевски — она уже не брошенная дочь брошенной жены, а женщина, обладающая большой силой! Как она эту силу использует, даже думать не хочется.

Я в ужасе пролепетала:

— Но если Мария взойдет на престол… Ответа не последовало. Королева смотрела на меня, и мы молча думали об одном. Если Мария получит власть, она вернет католическую веру. Она уничтожит созданное реформацией, выкорчует новое учение и новые мысли, все, что нам дорого.

В углу камина подогревался на углях глиняный кувшин. Королева налила горячего глинтвейна и протянула мне.

— Это чтобы у вас щечки немного порозовели, — сказала она с невеселой улыбкой.