Я откинулась на спинку сидения, почувствовав странное облегчение. Джо не изменился для меня, не стал чужим. Все, что он делал сейчас, было известно ему и раньше. Джо не был безумцем, а просто вернулся из самоизоляции к делам, которые когда-то являлись более чем его второй натурой. Только он никогда не упоминал об этом. Мне вдруг пришло в голову, как мало мы знали друг друга. И с ледяной дрожью возникла мысль, что мне придется провести всю оставшуюся жизнь с этим человеком, о сущности характера которого я не имела ни малейшего представления.

Но все же я любила его. Боялась его теперь, тревожилась, волновалась. Но любила.

— Мне не нужно оружие, — продолжал Джо, остановив машину у будки сборщика пошлины и ожидая очереди. — Спрячь свои руки, — тихо сказал он Теду.

Тот кивнул. Сборщик пошлины протянул руку, и Джо дал ему доллар. Мы подождали, когда служащий отсчитает сдачу. Сзади кто-то посигналил нам. Тед не дрогнул.

Мы поехали вперед, и острая боль заставила меня раскрыть ладонь. Окурок сигареты упал на пол автомобиля. На моей коже образовался ожог. Я даже не заметила, что сигарета обожгла меня.

— Мне не нужно оружие, — повторил Джо, набрав пятьдесят миль в час. Например: две булавки и струна. Связываю тебе руки и резко дергаю. Неприятно, зато мгновенно.

Тед молчал. Я закурила новую сигарету и спросила:

— Можно поговорить о чем-нибудь другом?

— Помолчи.

Я замолчала. Машина продолжала ехать.

— Когда я пришел из армии, — сказал Джо, — у меня были четыре медали и шестьдесят долларов, — он неопределенно кивнул головой в сторону Теда. Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — полушепотом ответил тот.

— Мне было девятнадцать. Я вернулся в колледж. Тогда я еще не переспал ни с одной женщиной.

Я с удивлением посмотрела на Джо, наклонилась вперед и стала разглядывать его лицо в зеркале машины. Мне это удалось не сразу, но наконец я смогла увидеть, как он говорил. У него было мечтательное, удовлетворенное выражение лица, а глаза спокойно следили за дорогой. Я вдруг поняла, что Джо все это делает для меня; словно что-то треснуло, обнажив щель, и он заговорил только для меня. Тед во внимание не принимался.

И вдруг я с ужасом поняла смысл слов Джо. Теперь я знала. Он собирался убить Теда. В этом у меня не осталось никаких сомнений.

Я знала это, потому что Джо никогда не стал бы говорить подобные вещи… при постороннем, если этому человеку не предстояло бы погибнуть.

У нас получилась вечерняя беседа… у нас двоих. Не предназначенная для посторонних ушей.

— Думаешь, это забавно? В девятнадцать лет девственник. Я убил двенадцать человек, но оставался девственником. Я хотел стать писателем. Великим писателем. Или по крайней мере, — Джо хмыкнул, — великим журналистом. Я окончил литературные курсы, на которые у меня хватило денег, работал и подружился с профессором Эндерби. Мне он хорошо запомнился, высокий, грубоватый мужчина с двойным подбородком, водянистыми голубыми глазами и ясным, острым и злым умом, перед которым я благоговел. У него была жена, такая же толстая, как он сам, правда, не очень красивая, но нежная. Я стал приходить к ним. У профессора еще была дочь Лаура, молоденькая девушка со светлыми волосами и прекрасными манерами. Люди считали ее робкой. Мы встречались с ней только за чаем. Профессор Эндерби обожал привычки. Он однажды побывал в Англии и вернулся оттуда вечным и убежденным англофилом. Каждую субботу днем я звонил в дверь. Лаура открывала мне и молча вела в гостиную, где уже был приготовлен чай. Иногда она сидела с нами во время нашего разговора, всегда тихая, склонив, как птичка, головку набок. Светлые волосы спадали ей на плечи. Мать заставляла ее завязывать волосы в два тугих голландских хвостика, но Лаура любила носить их распущенными, и они обрамляли лицо девушки, иногда казались почти белыми, а на солнце в них словно вплетались золотые нити.

Она была молчаливой девочкой, Джоан, и никогда не говорила мне ничего, кроме «Доброе утро, мистер Вито», «Добрый день, мистер Вито» и «До свидания, мистер Вито», произнося букву «и» очень коротко, а я не мог набраться смелости поправить ее. Я страшно боялся Лауры из-за ее красоты. Никогда я не видел такой кожи, жемчужной, почти голубой. Вены на руках девушки выглядели аккуратными ниточками, и мне казалось, будто я вижу, как по ним бежит кровь. Ее ноги были тонкими, но все же это были уже ноги женщины. Она вообще не очень походила на ребенка.

При воспоминаниях голос Джо стал задумчивым, почти певучим. Тед и я сидели неподвижно. Мы, зачарованные, неслись вперед. Я не могла перебить Джо, спросить, куда он направляется. Но машина постепенно все больше приближалась к Ширфул Вистас. Хотя, конечно, Джо ехал не туда.

— Однажды я позвонил в дверь Монингсайд-Хайт, и Лаура вышла мне навстречу, очень серьезная, в белоснежном платье. «О, — сказала она. — Мистер Вито. Мамы и папы нет дома.» Я извинился и сказал, что думал, что меня ждут. «Позвонил Дин, — пояснила девушка низким, серьезным голосом, — и им пришлось срочно уехать. У Дина какие-то гости из-за границы, и ему понадобился папа, чтобы развлечь их. Папа с ним хорошо знаком.» Я собрался уходить, но она держала дверь открытой и сказала: «Пожалуйста, заходите. Здесь скучно. Поговорите со мной.» Боже! Лаура никогда не казалась мне такой красивой. Конечно, я знал, что она еще ребенок, но было достаточно только сидеть рядом с ней в тихой гостиной, слушать ее, восхищаться ею, когда она со спадающими на плечи волосами двигалась в дневном свете. Я не воспринимал девушку как реальность. Лаура заварила чай в пакетиках, я стал отважно прихлебывать его, прислушиваясь к ее голосу, и обнаружил, что она вовсе не молчалива. Теперь я уже забыл, о чем девушка говорила. Помню, о своих одноклассниках и о музыке — она училась играть на фортепиано. Потом Лаура встала, подошла к стоящему у стены инструменту и сыграла (плохо) короткий фрагмент. Ее локти казались мягкими в солнечном свете.

Голос Джо изменился.

— Не двигайся, — сказал он Теду. — Не пытайся даже. Не проживешь и пяти секунд. Дай мне сигарету, Джоан.

Я чуть не выпрыгнула из собственной кожи, зажгла сигарету и протянула ее Джо. Он затянулся, несколько раз выпустил изо рта дым, затем выбросил окурок к окно. Ему хотелось иметь руки свободными на случай применения оружия.

— Я встал, — продолжил Джо, словно рассказывая ребенку сказку, — и подошел к ней. Она обернулась, улыбнулась мне, вдруг обняла меня и поцеловала. Это был не детский поцелуй. Из нас двоих ребенком оказался я. Меня слишком ошеломил этот поступок, чтобы я мог что-то предпринять, а потом было уже слишком поздно. Хотя я понимал, что нужно сделать. После поцелуя Лаура взяла меня за руку, подвела к кушетке, усадила, а сама села мне на колени. Помню, она взяла мое лицо в ладони и произнесла одновременно отважным и робким голосом:

— Я люблю тебя.

Она знала все, что нужно было знать, и управляла ситуацией с опытом, свидетельствовавшим о длительной практике. Потом я попрощался и поцеловал Лауру у двери. Она пожала мне руку, шепотом пожелала мне хорошего дня, и я ушел с сердцем, полным ею, — Джо сделал паузу.

— Можно мне покурить? — спросил Тед.

— Нет, — ответил Джо. — Мне очень жаль. Осталось недолго.

— Куда мы едем? — спросила я.

Но Джо не обратил внимания на мой вопрос. Воспоминания снова охватили его. Сказка, прекрасная сказка.

— На следующий день ее отец ворвался ко мне с двумя полисменами. Он вошел, большой, грубый, умный мужчина и смог только, заикаясь, запинаясь и, указывая на меня похожим на колбасу пальцем, завопить: «Хам! Дрянь! Мерзавец, грязный мерзавец!» Даже в ярости он использовал свои любимые английские выражения. Они арестовали меня и избили резиновыми дубинками, но это уже не имеет значения. Потом я выяснил, как все это случилось. Она выдала меня своему отцу. Вот так я провел пять лет в тюрьме, а когда вышел, Джоанни, женился на Марии. А потом появилась ты.

— Ради Бога, Джо, или как там тебя зовут, я больше не вынесу, — сказал Тед. Его голос звучал уже почти нормально. — Когда ты меня отпустишь?