Я поняла, что лгать бесполезно. Джо расскажет все — и я была рада этому. Правда облегчит его участь, а у меня дома есть доказательство — письмо, которое он не пожелал взять, письмо, подписанное мной, и где я взяла всю ответственность на себя. Я была так рада, что не уничтожила его, и едва не кричала от счастья.

Потом я едва не рассказала Эллиоту всю историю, но решила предоставить это Джо. Так для него будет лучше.

Подумав о себе, я вдруг почувствовала неизвестно откуда взявшийся липкий страх. Впервые я столкнулась с серьезной бедой. С такой же серьезной, как и Джо. Если не серьезнее. Мои ладони вспотели, и не успела я хоть что-нибудь обдумать, как мы подъехали к полицейскому участку, и Эллиот провел меня мимо небольшой толпы зевак в прохладное здание.

Все было приготовлено. Я поняла это только потом. Эллиот использовал все свои связи. Молчаливый сержант проводил нас в маленькую комнату. Там на неудобных стульях сидело несколько человек. Трое в штатском, человек, который, очевидно, был адвокатом (как я потом выяснила, нашим), стенографистка и Жозеф Вито.

Меня посадили в противоположном конце комнаты, и я взглянула на Джо. Там, где его били, лицо немного опухло. Одежда была порвана. Он выглядел бледным и слабым. Джо не смотрел на меня после одного предупреждающего взгляда, и я поняла, что даже сейчас он решил защитить меня. Ладно, подумала я, у него другой ход мыслей.

Подождем, когда Джо услышит мой вариант истории.

Один из мужчин в штатском слегка стукнул для порядка кулаком по столу, и стенографистка сразу начала читать признания Жозефа Вито. Оно было коротким, простым и являлось образцом лжи. Джо похитил меня, держал в запертом номере отеля, получил выкуп и привез меня домой, где и был схвачен. Казалось, никто не замечал самого невероятного, что нужно было окончательно рехнуться, чтобы вести меня в Ширфул Вистас, хотя по моему мнению это делало в данном рассказе дыру, через которую можно проехать на грузовике. Когда все выслушали признание обвиняемого, один из мужчин подошел ко мне и тихо сказал:

— Мисс Палма, скажите для протокола, этот человек похитил вас?

— Да, — ответила я, — но…

— Спасибо, — прервал он меня.

— Но… — начала я.

— Перерыв, — объявил один из мужчин, и стенографистка сразу перестала смотреть на клавиши своей машинки и закурила.

Именно в тот момент я по-настоящему испугалась. До этого у меня не было времени подумать. Если бы они дали мне возможность, я рассказала бы всю историю. Но удар был ужасным. Я огляделась и поняла, что нахожусь в настоящем полицейском участке, что эти серьезные мужчины не шутят. Потом адвокат стал говорить с моим отчимом приглушенным голосом, обращаясь только к Эллиоту и ко мне.

— У него нет ни одного шанса, мистер Палма, — сказал он.

Это был маленький, нервный человечек с чемоданчиком и очками без оправы, выглядящий как настоящий чиновник.

— Ни единого шанса, — продолжал адвокат. — Его признание запротоколировано. По закону штата, виселица.

— Понятно, — ответил Эллиот и посмотрел на меня. — А нет шансов сохранить все в тайне? Надеюсь, вы понимаете, почему.

Маленький человечек бросил на меня проницательный взгляд.

— Ее мы избавим от неприятностей, — сказал он. — Это точно. Дело открыто и закрыто. Парень получит на всю катушку.

— Что это? — спросила я. Эллиот нахмурился, но человечек (которого звали Капра) неожиданно хихикнул и ответил воркующим голоском:

— Электрический стул, леди.

— Ш-ш.

— Простите, — сказал Капра Эллиоту.

— Хорошо. Она может ознакомиться с фактами.

Короткое обсуждение продолжилось, и наконец к нам подошел один из мужчин. Он был чрезвычайно любезен с Эллиотом.

— Сэр, — произнес он, — не думаю, что вы нам еще понадобитесь сегодня. Если леди подпишет заявление, подтверждающее признание Вито, мы ее отпустим.

— Прекрасно, — сказал Эллиот, достал из кармана пиджака ручку и встал, чтобы взять у мужчины листок бумаги. Затем он положил документ передо мной и протянул мне ручку, которую я автоматически взяла.

— Просто подпиши, Джоан.

Следующую минут я буду помнить всю жизнь. Отчим стоял надо мной, а я посмотрела ему в глаза и испугалась, задрожала. Пот выступил на всем моем теле, пробежал между грудями, вышел на ладонях.

— Побыстрее, — нетерпеливо попросил Эллиот.

Я огляделась. Все ждали, все были на его стороне. У Джо не было даже адвоката (после суд назначил его). Законом здесь был отчим. Удачливый, могучий, прямая противоположность Джо Вито, всем Джо Вито.

— Поставь свою подпись, — сказал Эллиот стальным голосом, и я с ужасом увидела, как моя рука без каких-либо усилий вывела мое имя:

«Джоан Палма».

Не знаю, почему. Я была в шоке. Вся моя душа восстала против того, что я сделала. Но я уже ничего не могла поделать и не смотрела на Джо, а просто сидела, пока Эллиот вытаскивал ручку из моих парализованных пальцев и отдавал подписанный документ чиновнику. Потом он тихо произнес:

— Пойдем.

Я встала и поняла (я все время понимала это), что приговорила Джо к смерти; убила его «шеффером» с золотым пером.

Медленно, ни на кого не глядя, я пошла к выходу. На самом же деле я не шла, потому что убивала сейчас все на своем пути. Смущение не мучило меня. И раскаяние тоже. Я оцепенела, чувствовала, что честь и любовь покинули меня навсегда, ощущала, как они вытекали из меня, словно кровь, оставляя за мной на полу невидимый след. Я оставила Джоан Палма позади и знала: теперь в течение долгих лет мы с Эллиотом будем настоящими кровавыми убийцами — близость, скрепленная кровью Жозефа Вито.

Я знала отчима достаточно хорошо, чтобы понимать, он что-то подозревал, твердой уверенности не имел, но и дураком не был.

— Все кончено, — сказал Эллиот в машине. — Ты больше не должна волноваться. Теперь все кончено.

Действительно, все было кончено. Я даже не имела смелости спрятать свое лицо. Бездонная трусость завладела мной. Я была очарована и отвержена. Джоан Палма, выглядела для нее совсем не интересным червяком.

И тогда я решила покончить с собой. Мысль согрела меня, и я смогла высидеть всю обратную дорогу. Как только мы приедем домой, я сделаю это.

Жить дальше было для меня невыносимо — ни дня, ни часа, ни минуты. Я не годилась для этой жизни.

Я все обдумала по дороге домой. Это было не очень интересное занятие, но требовалось решить, как осуществить задуманное и побыстрее.

Я решила сразу после приезда домой извиниться, пройти в свою комнату, открыть окно и выбросится головой вниз. Пятьдесят футов должны со всем этим покончить.

Когда машина подъехала к дому, я почти повеселела. Мы вышли, и я смогла разглядеть, что день выдался жаркий, солнечный, подходящий, чтобы довести весь ужас своего положения к милосердному концу.

Эллиот прошел впереди меня в дом, и в полумраке гостиной (тени резко контрастировали с солнцем) я сказала по дороге к лестнице:

— Извини.

— Сядь, — его оклик прозвучал как удар хлыста. Я обернулась и пожала плечами. Лишняя минута не имела значения.

— Я иду наверх, — произнесла я. — В чем дело?

— Сядь, — Эллиот сделал два быстрых шага, схватил меня за плечи, и в следующее мгновение я обнаружила, что сижу в большом кресле. Он включил позади него свет и сказал все тем же твердым тоном:

— Итак, теперь мне нужна правда. Вся правда.

Я посмотрела на свои руки. Какая теперь разница? Что хорошего, если я скажу правду?

Потом где-то внутри меня, в том месте, о существовании которого я и не подозревала, появилась холодная, чистая сила, леденящее течение, затормозившее работу моего мозга, но успокоившее меня. Я поняла, какая же я была дура. Я поняла, что можно было отказаться от показаний. Я могла отказаться. Могла все поправить. Нужно было только сказать Эллиоту правду… выполнить его пожелание.

Я взглянула на него и вдруг поняла, что больше его не боюсь. Что-то получило свободу… что-то, всю жизнь стоявшее у меня на пути. Я могла смотреть на своего отчима без злобы и без жалости. И даже могла улыбаться.