Внутри я вдруг почувствовала, что что-то давит на мое левое колено, посмотрела вниз и увидела старомодную рукоятку переключения передач с бесцветным пластиковым набалдашником на конце. Джо сел за руль и включил фары. Старый двигатель ровно, даже немного сентиментально заурчал. Мы двинулись с места, повернули направо и покатили по дороге со скоростью около двадцати миль в час. Старые фары пробивали почти оранжевыми лучами туманный воздух.
Я опустила стекло и откинулась на спинку сидения, обтянутого потрескавшейся искусственной кожей. Джо молча ехал к центру Ширфул Вистас.
— Расскажи мне о себе, — попросила я. — Зачем ты приехал к Энрико?
— Это длинная, грустная история, — он на мгновение резко повернул голову ко мне, потом снова стал следить за дорогой. Вероятно, мой новый знакомый был добросовестным водителем. Джо снова засмеялся своим злым, почти потусторонним смешком. — Но, думаю, все, связанное со мной, грустно, — он повернул налево. Я знаю, где ты живешь. Проезжал мимо твоего дома и восхищался сотни раз.
— Я его ненавижу.
— Все мы ненавидим места, в которых живем, когда там нет любви.
У Джо была манера говорить самые необычные вещи так тихо, что они сначала не воспринимались, а их глубокий смысл становился ясен лишь через несколько секунд. Все время, сколько я его знала, мне приходилось сохранять двойное восприятие, как какому-то третьеразрядному актеру, играющему комичного дворецкого.
— Расскажи мне все. Расскажи свою грустную историю. Мне можно не появляться дома до полуночи.
Джо притормозил и закурил. Я знала, что он хотел сказать мне что-нибудь о машине, о том, как неожиданно мы встретились, о душном воздухе, о тепле и уюте в автомобиле. Но ток, протекавший между нами, не прекращал свое движение ни на минуту. Обычно, когда, общаясь с мужчиной, испытываешь такие ощущения, рано или поздно что-то происходит и все портит. Но тогда все мелочи, злоба и смущение, которые могли нахлынуть на нас, не нахлынули, и мы чудесным образом избежали необходимости ослаблять ток, протекавший между нами.
Я прекрасно осознавала, что Джо в два с лишним раза старше меня. Я встречала мужчин (например, наш учитель химии), стремившихся скрыть свой возраст, но не с помощью окрашивания волос или чего-нибудь в этом роде, а поведением, манерой речи.
Жозеф Вито таким не был. Он использовал весь свой опыт, чтобы установить между нами непринужденные, добрые отношения и добился успеха.
Этот человек оказался ужасно одиноким.
Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что с того момента, когда он в машине начал рассказывать о себе, забыв о возрасте слушательницы, все было предопределено. Но это, конечно, лишь взгляд в прошлое. А тогда я знала только одно — Джо собирался выдать мне самый потрясающий комплимент в жизни и рассказать о себе, честно, без назидательных интонаций. Это было исключительное чувство.
— Особенно рассказывать-то нечего. Я должен деньги. Не много. Я несчастлив.
— Ты женат?
— Конечно.
— Но жену свою не любишь? — я была готова откусить себе язык, поскольку чувствовала, что зашла слишком далеко, но Джо достойно принял мой вопрос, — Не люблю, — наконец ответил он. — С ней не все в порядке… Я люблю ту, которая раньше была моей Марией.
— Прости.
— Ничего. Кроме редких моментов прояснения она вполне счастлива.
Я заметила, как Джо сжал руль.
— Я, как и ты, итальянского происхождения, — сказал он. — Женился десять лет назад. Мария надеялась на меня. Все на меня надеялись. Случались неприятности, но каждый считал, что у меня все в порядке, что я смогу выбиться в люди, сделать карьеру, словом, поймать случай за вихор, — Джо сделал паузу. Выражение его лица показалось мне банальным, пародийным. — Пять лет назад Мария забеременела. Врачи предупреждали меня, — после короткого молчания голос Жозефа стал вдруг резким, неожиданно сильным, резко контрастирующим с его обычной монотонной манерой речи. — Они говорили мне, что не гарантируют ее безопасность. Но я очень хотел ребенка. Мне он был просто необходим.
Джо замолчал. Но я понимала все, даже лучше, чем если бы он продолжал рассказывать. Его жизнь прокручивалась передо мной за потрескавшимся, запыленным лобовым стеклом машины.
— В общем, я рискнул ее жизнью. Ребенок умер. Она должна была умереть тоже.
Джо опять умолк, и я почувствовала, что он едва сдерживает слезы. Мы оба как бы наблюдали за вереницей его несчастий. Я взяла Жозефа за руку и задержала ее в своей.
— Но она не умерла. Три дня она жила с температурой восемьдесят градусов.[2] Это было невероятно. Даже врач признал это. Никто не мог пережить такой жар, но Мария выжила. Они обкладывали ее льдом, и через некоторое время температура спала. Но сначала она спалила ее мозг.
Джо смотрел на медленно тянувшуюся впереди дорогу.
— Мария вполне счастлива, думает и ведет себя, как ребенок. Она любит разные яркие, блестящие вещи типа холодильников и пачек от сигарет. Все торговцы знают ее и регулярно заходят, когда меня нет дома. У нас уже есть три комплекта Британской энциклопедии.
— Милые люди, — мягко заметила я.
— Их нельзя винить. Мария — великолепный заказчик. Именно для таких делается реклама.
Ребенок с покупательной способностью взрослого.
Он опять улыбнулся, и эта улыбка вонзилась мне в сердце, словно нож.
— Но она… — я заколебалась. — Если с ней не все в порядке, разве ты не можешь защитить себя от нее?
— Нет, — коротко ответил Джо и добавил:
— Я не могу этого позволить.
Мы почти подъехали к моему дому. Я попросила Джо остановить машину. Он покачал головой.
— Лучше я подвезу тебя прямо к дому. Мне не нужно было рассказывать.
— Пожалуйста.
— Джоан… Не глупи, девочка. Позволь мне довезти тебя до дома.
— Останови машину.
Он тихо вздохнул и притормозил у тротуара. Люди спали под кирпичными и деревянными скорлупами домов. Кое-где, правда, еще виднелись сонные квадратные желтые глаза окон, открытые звездам. Молнии сверкали, как бешеные, и собиравшаяся весь вечер гроза стала совсем близкой.
— Расскажи мне еще что-нибудь, — попросила я.
Джо выключил фары, и мы сидели в темноте.
Справа шептались деревья. Откуда-то доносилось журчание воды. Ночные животные вскрикивали на неопределенном расстоянии от нас. Акустика в машине усиливала голос Жозефа. Он нервно усмехнулся. Звук получился тихим, плоским.
— Я получаю семьдесят пять долларов в неделю, — произнес Джо. — Я в долгах, Джоан. Должен почти пять тысяч долларов. Ума не приложу, как при таком жаловании мне удалось убедить людей дать в долг. Все перешло к Марии. У нее инстинкты сороки.
— В какую ты ходил школу? — спросила я и чуть не рассмеялась, потому что задала этот вопрос словно одному из своих одноклассников или, по крайней мере, сверстников. — Я имею в виду… где ты получил образование?
— В Колумбии, — ответил он с отсутствующим видом.
— Искусство?
— Английский.
Я почувствовала, как Джо напрягся. Видимо, я застала его врасплох.
— Не понимаю. С высшим классическим образованием…
Я позволила, чтобы можно было проследить за этой мыслью.
Он завел двигатель.
— Лучше я отвезу тебя домой.
Но я взяла его за руку, наклонилась вперед, перегнулась через рукоятку переключения передач и выключила зажигание.
— Я могу дойти отсюда пешком. Здесь всего несколько ярдов.
— Джоан, — Жозеф повернулся ко мне и положил руки мне на плечи. — Джоан, мне сорок два года. Я женат. Зачем ты делаешь это?
— Потому что я должна, — ответила я не вполне честно, обняла Джо за шею и прижала его трагический рот к своим губам.
Не знаю, как долго длился наш поцелуй, но когда все закончилось, я поняла, что нашла человека, которого искала, совсем не торгуясь. Что бы теперь ни случилось, это стоило того. Я была женщиной… почти.
Остальное произойдет, как только я все приготовлю. Колебания не мучили меня при принятии этого решения. Все было как-то предопределено.
2
По Фаренгейту