О молодом казаке Грицко Коломийце и чудесном Цветке-Дождевике до сих гор поют на Кубани добрые песни и рассказывают задумчивые сказы. Но правда это или выдумка – сейчас никто не скажет, потому что было это очень давно, так давно, что многое забылось и быльем поросло…

Сказывают, жил в одной кубанской станице молодой казак Грицко Коломиец, смелее которого, сильнее и красивее не было на всей Кубами. Был он статен и широкоплеч, с загорелого лица, из-под черных густых бровей голубыми звездами светились смелые и ясные глаза. Умел Грицко справляться с любым, самым непокорным и необъезженным конем, умел работать лучше, других, а песни пел так, что летели они ласточками над станицей и в любое, самое заскорузлое и холодное сердце дорогу находили.

Жил Грицко один-одинешенек в маленькой хатке на самом краю станицы. Всех родственников его – и отца, и мать, и братьев с сестрами в одну неделю скосила злая черная смерть – огневица, занесенная служивыми казаками из далекой Персии.

Погоревал Грицко, поплакал на родительских могилах, но не дал горю сломить себя. Стал казак хозяйствовать один. И дела у него пошли не плохо, потому что не жалел он своих сил и была работа ему не в тягость, а в радость.

Многие станичные девчата заводили с Грицко хитрые разговоры о том, что вдвоем любую беду легче одолеть. Не один батька, имевший взрослых дочерей, намекал хлопцу, что не прочь иметь в семье такого зятя. Но Грицко только посмеивался и отшучивался…

А потом подглядели глазастые, девчата, что по вечерам наведывается Грицко в садок самого атамана, у которого была красавица-дочка. И пошли по станице слухи да разговоры.

Дошли они до атамана. Позвал он свою дочку и давай убеждать ее, что бедняк-хлопец ей не пара. А дивчина так прямо и отрезала отцу, что любит она Грицко, ни за кого, кроме него, замуж не выйдет, а неволить ее станут – в Кубань бросится… Пошумел, покричал отец для порядка, но не стал свою единственную дочь до крайности доводить и дал согласие на свадьбу… Порешили сыграть веселую свадьбу осенью, когда будет убран урожай и в любой хате станет весело и сытно.

Но с весны пришла в станицу лихая беда. Примчался как-то с востока злобный колдун-Суховей, засвистал по-разбойничьи, затряс своими серыми, пыльными космами. Три дня бесновался старый разбойник – хохотал, махал над степью черными крыльями бури, застилал голубое небо пепельными пыльными облаками…

А когда умчался он обратно в свои мертвые пустыни, в далекий и мрачный свой дворец – не осталось в степи ни зернышка, ни росточка зеленого. Даже листья на деревьях пожелтели и пожухли.

Погоревали казаки, поплакали казачки, да что поделаешь? Собрали они последнее зерно и заново пересеяли свои поля. Посеяли и стали ждать благодатного дождика, который дал бы жизнь ростку, влил бы в него силу и упорство.

Шли дни за днями, но безоблачным и знойным оставалось небо. По вечерам пламенели над степью огненно-рыжие закаты. Трескалась от зноя кормилица-земля…

Потом вдруг зашумели по станице истомленные зноем чахлые деревья, нагнули на запад свои вершины. Закрутились по улицам пыльные вихри – дозорные колдуна-Суховея.

– Ой, беда! Ой, лихо! – запричитали по станице казачки.

А злодей-Суховей уже мчится по степи на своем сером коне, свистит, визжит, хохочет, гонит вперед своих верных слуг буйных Ветров – служанок Черных Бурь.

– Хо-хо-хо! – визжит разбойник. – О-п-я-тъ п-о-сс-е-я-ли? Вс-се сс-мет-у-у!

Попрятались по хатам самые храбрые казаки, никто не решается на пути злого колдуна стать, в бой с ним вступить.

Только молодой казак Грицко Коломиец нахмурил густые брови, сжал упрямо губы, надвинул шапку на самые глаза и зашагал в степь, где бесновался старый разбойник.

«Надо кому-нибудь унять злобного Суховея, иначе вся станица с голоду пропадет, – думал Грицко, упрямо шагая навстречу буре. – А если мы все бояться будем, да по хатам отсиживаться – опять выдует разбойник все наши посевы».

Ринулись на казака буйные ветры, ударили его в широкую грудь. Покачнулся казак, но устоял на ногах и зашагал дальше. Налетели тут злобные Черные бури, хлестнули песком в лицо. Протер Грицко глаза и опять шагнул вперед,

И тут налетел на казака сам Суховей. Разглядел хлопец в пыльной дымке невиданного всадника. Конь под всадником серый, тощий и костлявый, а на месте не стоит – то вперед ринется, то вбок, то на дыбы взовьется. Только грива серая развевается. А на коне сидит старик, длинный, худой, одни кости да кожа. Сизая косматая борода с растрепанными лохмами сплелась, аршин на пять в сторону развевается. А из-под недобрых нависших бровей злые глаза блестят.

– И-хха! Богатырь выискался! – захохотал Суховей. – Вот я тебя конем стопчу!

И ринулся он на Грицко. Но казак ловко отпрыгнул в сторону, изловчился, ухватил злодея за бороду, оттолкнулся ногами от земли и оказался на коне, сзади старого разбойника.

Закрутился конь по степи, то в одну сторону бросится, то в другую. Но Грицко обхватил тонкую шею колдуна и сидит, как прикованный.

– От-пу-ссти! – взмолился Суховей. – От-пу-ссти! Про-шшу! Награ-жжу!

– Не нужна мне твоя награда! – крикнул Грицко прямо в иссохшее ухо злодея. – Поклянись, что не станешь больше разбойничать в наших степях, что сейчас же пришлешь к нам тучи дождевые…

– Не бывать этому! Не дож-дешь-ся! – прохрипел в ярости Суховей.

Тут Грицко понатужился и покрепче сжал шею разбойнику.

– Ж-жги его! Душ-ши! – прошипел злодей.

Взвился конь Суховея в самое поднебесье и понесся на восток. А за ним помчались буйные Ветры и черные Бури. Мчатся и обжигают казака своим горячим дыханием. Но Грицко уткнулся лицом в жесткие, как мочалки, космы Суховея, и хоть трудно стало дышать, а терпит. И все сильнее сжимает глотку разбойнику.

– Оо-хх! Пус-сть с-станет по-твоему! – простонал наконец Суховей.

Серый конь его вниз пошел, и как только коснулся он копытами земли – Суховей бездыханным пал с седла.

«Видать, задушил я старика! – подумал Грицко. – Этак ни с чем я останусь – хоть и сам он летать больше не будет, но и дождя к нам не пошлет!»

И чуть-чуть отпустил он горло злодея. Вздохнул Суровей и заговорил слабым голосом:

– От-пу-ссти! Вс-се по-твоему будет! До ссамой твоей ссмерти ни я, ни слуги мои на твою станицу налетать не станут. И цветок тебе дам! Чу-дес-сный Цветок-Дождевик, который дождь тебе будет давать…

– И домой меня сейчас отправишь!

– И домой отправ-ллю! – согласился Суховей.

– А не обманешь?

– С-слово даю!

Отпустил тут казак злодея и оглянулся по сторонам. Видит – кругом, куда ни глянь, песок, точно застывшие волны, расстилается. Одни песчаные холмы черные, другие – желтые, третьи – серые, четвертые – красные, как кровь. А вдали, среди этих холмов, точно серое дымное облако, дрожит и переливается чудесный дворец – с круглыми башнями, куполами, сводчатыми окнами. Одни башни растут вверх, другие – уменьшаются. Куполы то распухают, как шары, то сжимаются…

– Крас-сиво? Вот мой дворец чудесный! – сказал Суховей.

– Ладно! Ты мне зубы не заговаривай, давай свой волшебный цветок! – ответил Грицко.

Захохотал тут Суховей, словно ржавыми дверями заскрипел. А потом махнул костлявой рукой – и оказался перед казаком блестящий, точно серое зеркало, кованый ларец.

– Вот, бер-ри! В этом ларце лежит чудесный Цветок-Дождевик о двадцати пяти лепестках. Как сорвешь лепесток и бросишь на землю – так сразу дождь пойдет…

Схватил казак ларец и воскликнул: – Добре! Давай теперь коня!

– Подож-жди! – заскрипел Суховей. – Ты еще не знаешь одного условия… Знай, что с каждым лепестком будет убывать твоя сила, казак. А с пос-следним, двадцать пятым, окончится твоя жизнь… – В злую усмешку скривился рот Суховея, и он спросил: – Может, откажешшш-шься, казак, от моего подарка? К чему тебе жизнь молодую за других губить? А я тебе, вместо Цветка-Дождевика скатерть-самобранку дам, которая будет каждый день десять яств и десять напитков тебе доставлять. На твой век хватит – сыт и пьян будешь…