Шуршание дворников по ветровому стеклу вызвало в моей памяти гигантских моллюсков, способных ухватить человека и растворить его в себе.

В этой закрытой металлической комнате белые сиденья напоминали огромных мягких и склизких устриц.

Стены задрожали, и с них на меня засочилась жгучая кислота, обволакивая и растворяя меня в себе.

– Быстрей выходи! Ты там растаешь!

Я увидел Лилли на поле. Ее раскинутые руки превратились в плавники, она содрогалась всем телом, и капли дождя на ней стали чешуйками.

Я отворил дверцу машины.

Ветер завывал так сильно, что вся земля дрожала. Когда стекло перестало отделять меня от помидоров, они уже не казались красными. У них был тот особый оранжевый цвет, какой бывает у облаков на закате. Беловато-оранжевые вспышки стеклянных лампочек, которые сетчатка улавливает, даже когда глаза закрыты.

Я побежал за Лилли. Она сорвала помидор.

– Смотри, Рю, это похоже на зажженную лампочку.

Я подбежал к ней, выхватил помидор и швырнул его в небо.

– Ложись, Лилли! Это же граната – ложись!

Лилли громко рассмеялась, и мы упали на землю.

– Кажется, будто мы погрузились в море, так тихо стало. Я даже испугалась. Я слышу твое дыхание, словно свое собственное.

Помидоры, глядевшие на нас сверху, тоже мерно дышали. Их дыхание смешивалось с нашим и, подобно туману, двигалось между стеблями. Из черной глинистой земли торчали обломанные стебли травы, которые кололи нашу кожу вместе с тысячами насекомых. Их дыхание достигало нас из земных глубин.

– Посмотри, это, должно быть, школа, я вижу там бассейн, – сказала Лилли.

Пепельно-серое здание засасывало в себя звуки и влагу, а одновременно и нас. Это расплывавшееся во мраке здание школы напоминало золотой выход из длинной пещеры. Мы тащили через поле отяжелевшие от глины тела и поскальзывались на перезревших, опавших томатах.

Когда из-под дождя и ветра мы выползли под карниз школьного здания, нам показалось, что мы оказались в тени плывущего по небу дирижабля. Там было слишком тихо, и мы замерзли.

У края площадки находился бассейн, вокруг которого были посажены цветы. Цветы расползались, словно язвы на разлагающемся трупе, словно размножающиеся раковые клетки. На фоне стены, по которой шли складки, как по белой ткани, они рассыпались по земле или начинали вдруг танцевать на ветру.

– Я так замерзла, что, кажется, вот-вот умру, – сказала Лилли.

Она дрожала и потащила меня обратно к машине. Казалось, что школьные классы, видневшиеся через окошки машины, намереваются нас поглотить. Выстроенные в правильном порядке парты и стулья напомнили мне братскую могилу неизвестных солдат. Лилли пыталась как-то разрушить молчание.

Что было сил я побежал через площадку. Лилли орала мне вслед:

– Вернись, умоляю тебя, не уходи!

Я пытался перелезть через проволочное ограждение вокруг бассейна. Рябь, разбегающаяся в противоположных направлениях, накладывалась одна на другую, как это бывает на телеэкране после окончания передач. Вода поблескивала, отражая молнии.

– Ты понимаешь, что делаешь? Вернись, ты же погибнешь, тебе будет каюк!

Лилли тянула ко мне руки, ноги у нее заплетались. Она вопила в центре площадки.

Я рухнул возле самого бассейна. Тысячи кругов разбегались по воде, напоминавшей прозрачное желе, и я погрузился в нее.

Блеск молнии осветил руки Лилли на руле. Казалось, что голубые линии проникают сквозь ее прозрачную кожу. Капли воды скатывались с ее испачканных глиной рук. По дороге, напоминающей извилистую металлическую трубу, машина мчалась вдоль колючей проволоки, окружающей территорию американской базы.

– Знаешь, я совсем про это забыл!

– Про что? – спросила она.

Пряди испачканных грязью волос Лилли слиплись. Лицо ее было бледным, тоненькие вены пульсировали у нее на шее, а плечи покрылись мурашками.

Я видел, как капли дождя катились по мокрому стеклу, напоминая летних жучков, в чьих круглых спинках отражался весь лес.

Лилли постоянно путала педали газа и тормоза, ее белые ноги уверенно вытягивались, и она трясла головой, чтобы прийти в себя.

– Послушай, город почти достроен, но этот город находится на морском дне. Как ты считаешь, Лилли, а что мне делать с аэропортом?

– Слушай, прекрати эти бредовые разговоры, мне страшно, а нам еще возвращаться домой.

– Тебе тоже, Лилли, не мешало бы смыть с себя всю грязь. Будет намного хуже, когда она высохнет. В бассейне это смотрелось красиво, в мерцающей воде. Знаешь, именно тогда я решил возвести тот подводный город.

– Я просила тебя прекратить эту чушь! Объясни мне, Рю, где мы сейчас находимся. Я не имею понятия, куда мы едем. Я плохо различаю дорогу, соберись наконец! Где мы сейчас, Рю, скажи мне наконец!

Вдруг, будто взорвавшись в машине, все озарила металлически-оранжевая вспышка. Лилли взвыла и выпустила из рук руль.

Я тотчас же дернул ручной тормоз. Скрежещущая машина соскользнула вбок, уткнулась в ограду из колючей проволоки, ударилась об электрический столб и остановилась.

– Ах, посмотри, это же самолет! Самолет! Шоссе мигало разными огнями. Сверкали

пучки прожекторов, окна зданий мерцали, вспыхивали в пустом пространстве сигнальные огни.

Вокруг шоссе все задрожало от оглушительного рева сверкающего, блестящего самолета.

На высокой башне были установлены три прожектора. После того как их цилиндрические потоки света, похожие на шеи динозавров, миновали нас, вдали высветились горы. Над ними нависала дождевая туча, отрезанная световой вспышкой. Мощный прожектор медленно поворачивался и освещал определенные участки, еще одно шоссе в стороне от нас. Из-за происшедшей аварии мы полностью утратили контроль над собой. Как примитивные роботы, запрограммированные идти в одном направлении, мы вылезли из машины и направились в сторону шоссе, к самолету, от гудения которого дрожала земля.

И тут свет прожектора высветил склоны гор напротив. Его огромный блуждающий круг вбирал в себя ночной мрак, без труда сдирал ночную кожу и обволакивал все вокруг.

Лилли сняла запачканные глиной туфли и швырнула их в ограждение из колючей проволоки. Луч прожектора вскоре пробежал по растущим рядом деревьям. Вспорхнули разбуженные птицы.

– Осталось недалеко, Рю, я боюсь, осталось недалеко.

Колючая проволока светилась золотым, а проходивший над ней свет напоминал раскаленную докрасна железную штангу. Световой круг замер рядом. От земли поднимался пар. Земля, трава и шоссе превратились в расплавленное стекло.

Вначале в белизну вошла Лилли. Я последовал за ней. Какое-то время я ничего не мог слышать. Через несколько секунд невыносимая боль пронзила нам уши. Казалось, что в них вогнали раскаленные иглы. Лилли схватилась за уши и рухнула на спину. Моя грудь заполнилась запахом гари.

Дождевые капли вонзались в наши тела, словно железные шампуры в освежеванное мясо.

Лилли пыталась отыскать что-то на земле. Она отчаянно шарила вокруг руками, подобно близорукому солдату, потерявшему очки на поле боя.

Что она искала?

Могучие, источающие влагу облака, непрекращающийся дождь, трава со спящими насекомыми, вся пепельно-серая американская военная база, мокрое шоссе, на поверхности которого она отражалась, расходящийся волнами воздух – и нависающий надо всем, изрыгающий языки пламени самолет.

Он неторопливо опустился на шоссе. Земля задрожала. Огромная серебристая груда металла стала вновь медленно набирать скорость. Гул заполнил собой воздух. Прямо перед нами четыре огромных жерлоподобных мотора выбрасывали голубое пламя. Тяжелая вонь машинного масла и яростный порыв воздуха сбили меня с ног.

С искаженным лицом я рухнул на землю. Мои затуманенные глаза тщетно пытались что-то увидеть. Как я и думал, белое брюхо самолета только что оторвалось от земли, и, прежде чем я успел рассмотреть, его засосали в себя облака.

Лилли смотрела на меня. Между зубами у нее была пена, и струилась кровь, как если бы она прикусила себе губу.