Тут во дворе форбурга голоса послышались, конюх откликнулся, Жилло насторожился - уж больно знакомым один голосок показался. Вышел конюх, ведя в поводу оседланного коня, Жилло следом прокрался, выглянул - точно. Полицейского офицера нелегкая принесла, одного из тех, что сегодня допрос вели и с золотыми волосами сражались. И еще трое с ним, и фонарь кованый, хитро устроенный так, чтобы на скаку не гас. Офицер, видно, главный сунул руку под конскую подпругу, рассердился, перетянуть велел, а потом, задрав коню поочередно все четыре ноги, ковырнул пальцем подковы.

- Если по дороге отвалится и конь подо мной спотыкаться начнет, в подземелье сгною, - предупредил конюха. - Дело государственное. За ночь обернуться нужно.

- Далеко собрались, братец? - спросил конюх. - Может, торбы с овсом возьмете?

- Незачем. До Полосатого мыса и обратно, да там еще попетлять придется, пока нужное место найдем. Нет, обойдемся без овса, до рассвета должны обернуться...

Очень не понравилось Жилло это путешествие. Уж не к лесному ли хутору направилась компания? Уж не снабдил ли их окаянный лекарь обещанной картой?

Подождали четверо, пока конюх еще трех лошадок вывел. Точно так же главный седловку проверил, копыта посмотрел. Жилло прямо зауважал служаку - знает свое дело.

- Ты смотри, спи не так, чтоб без задних ног! - сказал, садясь в седло, офицер. - А то приедем, свистнем - и будем ждать целую вечность, пока откроешь. Вот тоже удовольствие...

Оказалось, из форбурга наружу вели парадные, можно сказать, ворота, в которые воз с сеном бы проехал, и по другую сторону конюшни - неприметная калитка, вроде той, что соединяла форбург с Коронным замком. Так вот, выехали всадники через калитку и исчезли. Даже копыта не стукнули.

- Эй! Братец! Ты куда подевался? - шепотом позвал конюх Жилло.

Тот затаился. Очень у него нехорошо было на душе. Почему полицейский со свитой не может вернуться в замковый двор? Ведь у ворот всегда дежурит привратник, в любое время такую важную шишку выпустит и впустит. Зачем такие секреты? Что за баловство?

Конюх долго звать не стал. Как пришел разговорчивый человек, так и ушел. В самом деле, что за удовольствие - ночью на конюшне седлать лошадей для полиции? Для себя - другое дело.

У конюха на сеновале резиденция была оборудована. Туда он и отправился ночевать. А Жилло как забрался в пустое стойло, так и торчал там, пока не понял - все, замок уснул, форбург уснул, конюх храпит на всю округу, теперь приличному человеку и верхом покататься можно.

Из всех лошадей выбрал Жилло упрямого мерина. Даже порадовался, что его в ночную экспедицию не взяли. Чем-то этот вредный мерин ему полюбился.

Жилло с кавалерийскими лошадьми дела, конечно, никогда не имел - у старого графа приличных коней уже не водилось. И сам удивился тому, что брякнул про мерина. Брякнул, а оно правдой оказалось. Верхом он, конечно, гонялся. В последнее время - больше в воспитательных целях, чтобы молодого графа из-за книг вытащить. Да, хорошо жилось ему в Дундагском замке, тихо, мирно, и ведь даже подумывал жениться, и ведь женился бы, не понеси нелегкая молодого графа в столичный университет! Студиозус!..

А теперь - седлай упрямую скотину, вытаскивай ее в такую же узкую калитку, причем нельзя одновременно и за повод потянуть, и сзади кулаком треснуть! Прямо хоть конюха того добродушного буди...

Мучился Жилло, мучился, но выволок коня. Оказался в зарослях какой-то колючей дряни. Может, боярышника, а может, терновника. Тропинка узкая, извилистая, тоже вроде серпантина, плаща нет - противно... Полицейский с командой - те хоть в плотных плащах, все не так колко. И тропинку знают.

Очевидно, следовало довериться вороному мерину. Жилло так решил, что ему по этому склону приходилось не раз ночью подниматься и спускаться. Сел поудобнее, назад откинулся - ступай, лошадка! Мерин голову опустил и пошел петлять. Холм-то, на котором Коронный замок поставили, высокий. С него и по мощеной дороге ясным днем спускаться умаешься.

Как раз когда у Жилло последнее терпение окончательно лопнуло, вывез его мерин к подножию холма. Теперь оставалось вспомнить, с какой стороны Виго подвез его на телеге к Кульдигу. И развернуть коня мордой аккурат в ту самую сторону.

Тут вдруг замер конь, постоял, как каменный, и мордой мотать принялся. Как будто лезет ему в уши какая-то дрянь летучая. И Жилло насторожился. Звуки он услышал - заунывный такой свист. И шел этот свист сверху, от Коронного замка. Будто оседлал стену полуночный свистун и разучивает что-то такое... уж вовсе похоронное...

До чего не понравилась Жилло мелодия! Ему, к сожалению, с детства медведь на ухо наступил, в музыкальной гармонии графский слуга ни уха и ни рыла не смыслил. Простую песенку пропеть без конфуза - и то для него было непосильной задачей. А тут - отвращение проняло душу. Как будто ему всю жизнь не было безразлично, какую такую заунывность выводят на скрипках, виолах и новомодных виолончелях!

- Эй, коняшка, - обратился он к мерину. - Если тебя от этой дряни тоже с души воротит, то какого же лешего ты торчишь пнем, а не удираешь подальше? Ну-ка, братец мой с копытами, давай-ка сдвинь с места левое копыто, а потом сдвинь с места правое копыто, тебе и полегче будет!

Мерин как будто понял - чуть не с места в галоп поднялся. И поскорее понес Жилло прочь от этого противного свиста. Надо сказать, долго они от него удирали. Казалось бы, уже и Коронного замка не видать, а мерзость эта все уши сверлит. Еле отделались.

И вот идет коняшка для отдыха рысью, идет себе, идет - и самовольно переходит в легкий галоп. Ну, скучно ему рысить, веселый он по натуре! Жилло не вмешивается - коню виднее, как перемещаться, и только слушает дробь галопа - тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та... И высовывается из этой дроби мелодия, и опять в ней прячется, и опять возникает. Живая такая, упрямая - назло тому свисту. Сбился конь, поправился, а мелодия сбой этот живенько в себя вплела, будто так и надо. Впору запеть бедному графскому слуге, которому, может, даже и не один медведь лапой на ухо наступил, а все медвежье семейство. Отродясь не пел, а глянь ты - потянуло... Впрочем, ночь замечательная, травы и деревья пахнут, как сумасшедшие, звезды сияют, дорога пустая, слушать и критиковать некому. Можно и запеть...