— Это общее описание, не содержащее конкретных доказательств. Что насчет замка?

Я обрисовал свою версию:

— Кто-то находится в машине вместе с Шоном. Каким-то образом он овладевает его пистолетом. Вероятно, у убийцы есть свой ствол, и, угрожая им, он отбирает оружие у Шона. Затем забирает его перчатки. Тот отдает. Человек надевает перчатки и одним выстрелом убивает Шона, используя его же собственное оружие. Затем перескакивает назад через спинку сиденья и прячется, прижавшись к полу. Он ждет, пока Пена придет и уйдет, перегибается через сиденье, пишет записку на стекле, затем надевает перчатки обратно на руки Шона. Теперь у вашего эксперта есть следы от выстрела. После этого исполнитель покидает салон через заднюю дверь, ставит ее на фиксатор и скрывается среди деревьев. Никаких следов, поскольку участок очищен от снега. К моменту, когда Пена возвращается, чтобы охранять машину, как приказано его шефом, рядом уже никого нет.

Векслер замолчал надолго, анализируя услышанное.

— Ладно, пока это только версия, — произнес он наконец. — Давай уж доказывай.

— Ты хорошо знал брата. Ты с ним работал. Каково единое правило в отношении замка безопасности? Всегда держать его включенным. Таким образом мы навсегда исключаем ошибки — при перевозке задержанных. Никаких побегов. Если у вас сзади не преступник, вы должны всякий раз специально отключать фиксатор. Так же, как со мной тем вечером. Мне стало плохо, а замок оказался заперт. Помнишь? Тебе понадобилось его открыть, прежде чем я смог выйти и облегчить желудок.

Векслер не произнес ни звука, но по его лицу я понял, что угодил в десятку. Да, если замок безопасности окажется открыт, у меня не будет твердого, неубиваемого доказательства неизвестно чего. Но поскольку Векс знал моего брата достаточно хорошо, в этом случае он мог понять: Шон находился в машине не один.

Подумав, он произнес:

— Как знать. И ты еще ничего не посмотрел. И ведь это просто кнопка. Кто угодно мог ее проверить.

— Открой. Я должен попасть в салон.

Векслер отпер дверь, отключил центральный электрозамок, и я смог открыть заднюю дверь. Тошнотворный сладковатый запах. Высохшая кровь, разбрызганная на стекле, потолке и на водительском подголовнике. Кровь моего брата. Я почувствовал импульс отвратительного, почти рвотного рефлекса. Быстрый взгляд на панель управления помог мгновенно выяснить положение, занятое рукояткой отопителя. Сразу же, взглянув сквозь правое по ходу автомобиля стекло, я встретил взгляд Векслера. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, и я засомневался — хочу ли увидеть, что фиксатор замка тоже находится в положении «открыто»? Мелькнула трусливая мысль: не лучше ли оставить все как есть? Тут же я выкинул сомнение из головы. Думаю, тогда я точно знал: «оставить все» означало остаться в западне самому до конца своих дней.

Потянувшись, я щелкнул защелкой замка двери. Потянул за ручку, и дверь открылась, позволив мне выйти. Оказавшись снаружи, я взглянул на Векслера. Снег уже облепил его волосы и плечи.

— Отопитель в положении «выключено». Сам по себе он не мог оставить влагу на окнах. Я считаю, в машине с Шоном был кто-то еще. Они определенно разговаривали. И кто бы ни был, этот подонок убил моего брата.

Векслер выглядел так, словно только что заметил привидение. Сильно его стукнуло. Теперь все сказанное выглядело не просто гипотезой, и он сам это прекрасно понимал. Мне показалось, что Векс сейчас заплачет.

— Черт, — сказал он.

— Видишь, какое дело, а мы все это упустили.

— Нет... ты не понимаешь. Коп никогда не сдает своего напарника, вот так, за не хер делать... И зачем мы вообще нужны, раз даже не в состоянии защитить сами себя? Гребаный случай... и ты еще, репортер...

Он не смог договорить, но я понял, что чувствует детектив. Да, так вышло, но теперь Векс осознал, как предал Шона. Пожалуй, я мог почувствовать это лучше других по одной простой причине: я сам предал брата точно так же.

— Ничего не закончено, — сказал я. — Мы можем все исправить и поймать гниду.

У Векса был жалкий вид. Однако я не стал ему сочувствовать. С такого момента нам следовало начать.

— Векс, все, что мы упустили, это немного времени, — сказал я, не обращая на него внимания. — Вернемся в отдел, здесь холодает. Иди, а не то напишу, что ты профукал дело.

Когда я пришел, чтобы встретиться с Райли, дом брата показался совершенно темным. Перед тем как постучать в дверь, я немного постоял, понимая, насколько абсурдной была мысль прийти с «этим», чтобы немного ее порадовать. «Хорошие новости, Райли. Шон вовсе не убил сам себя, как мы все полагали. Нет, его убил какой-то подонок. Тот, что уже делал это раньше и, вероятно, сделает снова».

Все-таки я постучал. Еще не поздно. Я вообразил, как она сидит в темной комнате одна. Скорее всего в спальне, окнами выходящей во двор. Ее не видно с улицы. На меня упал свет от фонарика, и Райли открыла дверь, прежде чем я успел постучать вторично.

— Джек!

— Привет, Я размышлял, не зайти ли к тебе поговорить.

Я понимал, что она еще ничего не знает. Это дело обсуждалось только с Векслером. И я должен был сказать ей лично. Это не его вопрос. У копа довольно забот с возобновлением следствия, с оформлением списков вероятных подозреваемых и организацией исследования машины на случай обнаружения отпечатков или прочих улик. Я еще не говорил ему ничего относительно Чикаго. Пока что держал это при себе, сам не понимая почему. Неужели из-за статьи? А нужна ли мне эта статья? Ответ казался слишком простым, а я уже привык бороться со всякими сложностями самостоятельно, не посвящая в это никого. Однако в глубине души я чувствовал, что здесь есть еще что-то. Нечто такое, что пока нельзя вытащить на свет.

— Входи, — просто сказала Райли. — Что случилось?

— Не то чтобы случилось...

Следуя за ней, я прошел внутрь, потом она провела меня на кухню, где и включила лампу, висевшую над столом. На ней были синие джинсы, толстые шерстяные носки и свитер с эмблемой «Колорадских Буффало».

— Есть кое-какие новости по делу Шона, и я хотел бы сам рассказать тебе об этом. В общем, чтобы не по телефону.

Мы взяли по стулу и уселись возле стола. Круги под ее глазами все еще не прошли, и я подумал: она совсем не красится и не делает ничего, чтобы выглядеть получше. Я ощутил, как ее депрессия отчасти передается мне, и тут же отвел глаза от ее заметно подурневшего лица. Казалось бы, я уже избавился от прежней боли, но она все еще была рядом. В этом доме страдание наполняло все закоулки и казалось инфекцией.

— Ты что, спала?

— Нет, просто читала. Что такое, Джек?

И я рассказал ей. Но в отличие от Векслера она узнала от меня все. Про Чикаго, про стихи и обо всем, что я давно хотел ей рассказать. Во время моего рассказа она кивала время от времени, внешне оставаясь совершенно безучастной. Ни слез, ни вопросов. Все это будет позже, когда я закончу.

— Вот и весь сказ, — сказал я наконец. — И я здесь. А в Чикаго поеду, как только смогу.

Последовало долгое молчание, а затем она начала говорить:

— Забавно, но я чувствую себя очень виноватой.

Я мог бы увидеть слезы, да только их не было. Может, их у нее просто не осталось?

— Виноватой? За что?

— За все эти дни. Я на него так злилась. Ты понимаешь, за это" Словно он сделал это со мной, а не с собой. Я даже стала его ненавидеть. Его и память о нем. Теперь же ты... и это.

— Мы все тебе сочувствуем. Это все, что осталось, и с этим придется жить.

— А ты сказал Милли и Тому?

Мои родители. Ей казалось неудобным обращаться к ним иначе.

— Еще нет. Но скажу.

— Как же ты не проговорился Векслеру о Чикаго?

— Не знаю сам. Наверное, хотел получить фору. Они будут знать сами, уже к утру.

— Джек, если ты говоришь правду, им нужно знать все. Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, за все поплатился, и не важно, что ты собираешься написать об этом.