– Да, Томек! Это усилило нашу тревогу. Пандит Давасарман поедет с нами к Смуге, который, по его словам, находится теперь в Сринагаре в Кашмире[79], – ответил Вильмовский, насупив брови. – Все это совсем не похоже на Смугу и кажется мне странным.

– Дядя Смуга не прислал письма? – продолжал спрашивать Томек.

– Нет, ни слова, – вмешался боцман.

– Это и в самом деле очень странно, – сказал Томек. Вы рассказали Пандиту Давасарману о трагической смерти Аббаса?

– Конечно, Томек, ведь это он просил Аббаса оказать услугу Смуге. Пандит Давасарман был поражен этим убийством, – ответил Вильмовский. – У нас создалось впечатление, что он догадывается, кто был убийцей, хотя прямо нам ничего не сказал.

– Это чистая правда, Пандит Давасарман умеет держать язык за зубами, – вмешался боцман, – я совершенно уверен, что он больше знает, чем говорит.

– От Пандита Давасармана мы узнали немного. Будем надеяться, что в Сринагаре застанем нашего друга и узнаем, в чем дело.

Томек лег на циновку. Боцман, держа в зубах трубку, уселся на краю постели. Вильмовский разделся и пошел в ванную.

Оставшись наедине с другом, Томек сейчас же воспользовался случаем, чтобы еще кое-что узнать.

– Вы хорошо провели время после моего ухода из дворца? – спросил он.

– Неплохо, хотя я не знаю, заинтересует ли это тебя, – ответил боцман. – Девчонки, или, как их здесь зовут, баядеры, танцевали. Зрелище – подходящее!

– Княгиня, наверно, все время была с вами, – продолжал Томек, внимательно глядя на простодушного друга.

– А как же, она ушла только после приезда своего брата, Пандита Давасармана.

– И магараджа ушел вместе с ней?

– Нет, откуда ты взял? Как он мог уйти вместе с ней, если его тогда уже давно не было?

– Неужели он вышел сейчас же после меня?

– Ну да, – подтвердил боцман. – Сказал, что скоро вернется, но мы его больше так и не видели, потому что пришел этот Пандит Давасарман, и княгиня предложила, чтобы мы с отцом с ним побеседовали.

Томек замолчал. Значит, магараджа мог быть похитителем перстня!

– Итак, Пандит Давасарман ничего больше не сказал вам о Смуге, – спросил он поспешно, чтобы скрыть от боцмана свое волнение.

– Немного, дорогой браток, совсем немного, – ответил моряк, тяжело вздыхая. – Он только заявил, что мы поедем с ним к Смуге, который ждет нас в Кашмире.

– А вы не спрашивали, зачем Смуга вызвал нас в Индию?

– Спрашивали, а как же? Но он только повторял: «Шикарр Смуга сам расскажет вам о своих планах». И ничего больше из него нельзя было вытянуть.

– Что же это все значит? – ломал голову Томек.

– Ах, скажу только одно: мой боцманский нос чувствует приближение адского шторма. По-видимому, нас ждет дьявольский танец. Я думаю, что нам не придется жаловаться на скуку во время этого путешествия!

– Лишь бы Смуге не грозила опасность, пока мы доберемся до него.

– Не печалься, браток! Смуга не из тех, кто не умеет за себя постоять. Твой папаша говорит, что все это дело пахнет политикой.

– Хотел бы я знать, какую роль играет Пандит Давасарман в этом деле. Искренний он друг Смуге или нет? Пока мы уверимся в этом, нам надо к нему внимательно присматриваться.

– Будь спокоен. Не хотел бы я быть в его шкуре, если он вздумает дуть в паруса нашего друга с обратной стороны.

Ночью Томек спал очень плохо. Необыкновенные события не давали ему покоя. Пробуя связать в единое целое все вопросы, связанные со Смугой, он пытался раскрыть причины таинственного поведения последнего. Ему казалось, что если Смуга доверял Пандиту Давасарману, то и он мог верить словам княгини. А она ручалась за то, что похититель перстня не имеет шрама на щеке. Значит, это не был убийца из Бомбея. Этот вывод подтверждался словами отца и боцмана Новицкого, которым казалось, что Пандит Давасарман знает человека со шрамом. Если бы убийца и похититель перстня были одним и тем же лицом, стало быть, человек со шрамом, в качестве владельца одного из трех кинжалов магараджи, находится здесь, в его окружении. В таком случае, его должен знать Пандит Давасарман. И тогда он совсем иначе отнесся бы к известию, что кто-то из приближенных магараджи является убийцей несчастного служащего морского пароходства.

Но кто же в таком случае был преступником? Томек задумался о том, почему княгиня помешала ему сорвать маску с лица похитителя перстня. Почему она просила, чтобы Томек забыл о нападении и краже?

«Если бы только мне удалось узнать, действительно ли существуют три одинаковых кинжала, – думал Томек. – Ведь княгиня могла сказать неправду, желая отвести подозрение от мужа...»

Невыспавшийся и злой, Томек вскочил с постели, как только утренний свет проник в зарешеченное окошко. Юноша быстро оделся и, не разбудив никого, вышел из дому. Ему казалось, что утренняя прогулка по парку успокоит его взбудораженные мысли. Кроме того, он хотел избежать беседы с отцом и боцманом, так как его охватывали сомнения, правильно ли он поступает, скрывая от них странное приключение с перстнем. Из врожденного благородства он дал обещание красавице княгине не говорить никому о похищении, а теперь стыдился своего поведения перед друзьями. Ведь до сих пор у него не было от них никаких тайн. Поэтому, пока не придет Пандит Давасарман, в обществе которого они должны отправиться во дворец, чтобы попрощаться с любезными хозяевами Алвара, Томек предпочитал не встречаться с отцом и боцманом.

В задумчивости, Томек, держась на довольно большом расстоянии, миновал дворец, взглянул на слонов, которые совершали утренний туалет, и свернул в длинную, тенистую аллею. Немного погодя, Томек уселся на лавочку под платаном. Вскоре его мысли были прерваны донесшимся до него шепотом. Он стал прислушиваться и сразу определил, откуда долетали к нему обрывки беседы. Юноша встал со скамьи, тихонько приблизился к растущей за ней живой изгороди и осторожно раздвинул ветки.

В этом месте живая изгородь отделяла владения магараджи от нескольких деревенских хат, стоявших поодаль. Под кустами Томек увидел двух мальчиков и девочку в возрасте около десяти лет, сидевших на корточках перед пожилым мужчиной. Они вели беседу на языке хинди, которого Томек не знал, но он легко догадался, что предметом их разговора были несколько кур, бродивших около одной из хат. Мужчина показывал на них рукой и что-то объяснял полушепотом, а дети внимательно его слушали, словно своего школьного учителя.

Вскоре девочка встала и медленно направилась к ближайшей хате. Томек пристально за ней наблюдал, заинтересованный тем, что она вела себя так, словно играла роль, навязанную ей пожилым мужчиной. Она срывала цветочки и постепенно все ближе и ближе подходила к хате. Тем временем пожилой мужчина раздал мальчикам по горсточке неочищенного риса, который он достал из мешочка. Мальчики сразу же стали медленно жевать рис и, подобно своему опекуну, наблюдали за девочкой, подходившей к дому.

Вдруг хитрая маленькая женщина повернулась к мальчикам и приколола к волосам цветок. Это был, вероятно, сигнал, так как мальчики стали подкрадываться к стайке кур. Подойдя к ним, они выплюнули на землю шарики из неочищенного риса. Две ближайшие курицы жадно набросились на них, но коварное лакомство было нелегко проглотить, и обе птицы стали давиться. Воспользовавшись временным бессилием кур, мальчики схватили их и побежали к мужчине, который поджидал их возле живой изгороди. Вскоре к ним присоединилась и девочка.

Кивком головы мужчина похвалил детей, всадил кур в мешок и все они, крадучись, покинули место преступления.

Томек изумленно смотрел им вслед. Ему приходилось слышать от отца, что индийцы из касты кримов стараются иметь как можно больше детей в семье, или похищают чужих детей, чтобы обучать их воровству. Томек теперь уже не сомневался, что два мальчика и девочка изучали тут на практике воровское ремесло, а мужчина был их учителем. До глубины души возмущенный Томек хотел догнать мужчину, так спокойно развращавшего детей, чтобы как следует проучить его. Однако он не стал этого делать, так как понял, что не изменит своим вмешательством веками сложившиеся обычаи Индии. Здесь, в такой богатой и одновременно такой бедной стране, дети с малолетства должны помогать родителям зарабатывать на хлеб насущный. Во время путешествия по Индии Томек не раз уже видел малолетних детей, работающих на плантациях чая, хлопка и мака. Ничего не было удивительного и в том, что профессиональные воры тоже приучали своих потомков к «работе».