Люгер снова не отвечал. Он слушал.

— Так вот, по четырнадцати пунктам обвинение в убийстве, затем еще одна попытка совершить убийство, умышленная порча государственного и военного имущества, нарушение суверенитета государства, попытка развязать войну против советского народа, не говоря уже о менее тяжких прегрешениях. Поскольку характер преступлений исключает проведение публичного суда и учитывая тот факт, что вы были серьезно ранены и в течение долгого времени находитесь в больнице, военный трибунал состоялся без вашего присутствия. Были представлены все необходимые доказательства вины, и в результате вынесен приговор: высшая мера наказания, то есть смертная казнь.

Люгер слушал эту длинную тираду вполуха, уставившись в дальний угол палаты, однако суровые слова «высшая мера наказания» заставили его обернуться и посмотреть незнакомцу в лицо.

Смертная казнь?

Сразу почему-то пересохло во рту, сердце забилось чаще. Давление поднялось, он это чувствовал. По сути, впервые после того, как Дэвид пришел в сознание, он был не на шутку напуган. Люгер пытался быстро соображать, проворачивая в голове все ходы и выходы, невзирая на яркий свет и присутствие незнакомца. Внешне он старался не выдавать своего беспокойства. Итак, веселенькая концовка: он пережил взрыв бензовоза, что, вероятнее всего, и позволило остальным членам экипажа поднять самолет в воздух, добраться до родного аэродрома на Аляску, а сейчас ему говорят, что впереди все равно неминуемая смерть.

Что ж, он был готов к ней, когда покидал «Старый Пес». Чего теперь бояться?..

Между тем штатский деловито продолжал:

— Поскольку суровый приговор, вынесенный уголовному преступнику, совершившему свои преступления на территории СССР, лишает вас всех прав, вы не можете направить прошение о помиловании, обратиться к Советскому правительству или к политическим лидерам любых других государств. Мы также не обязаны уведомлять кого-либо о вынесенном приговоре, фактически никакой рекламы и не делалось. Совершенные преступления имеют особую окраску, являются тяжкими, поэтому крайне маловероятно, что наказание будет отложено или заменено другим. И нечего надеяться на какую-то гуманность, на соображения психологического плана или то, что вы еще не до конца поправились, это не тот случай. Практически остаются одни формальности, и вскоре уже можно будет говорить о месте приведения приговора в исполнение. Думаю, в течение недели все будет закончено. — Мужчина сделал короткую паузу, потом добавил: — Приговор приведет в исполнение стрелковое отделение, семь человек, так обычно заканчиваются дела об особо тяжких преступлениях, входящих в компетенцию военных трибуналов.

Люгер всячески пытался спрятать страх, переполнявший душу, чувство, далекое от того горячего безумства, которое обуяло его тогда в кабине «Старого пса». Тогда он, словно отчаянный игрок, тянул карту, не зная, каков будет результат. Теперь он знал. Результат предопределен, и ждать осталось недолго. Впереди — смерть.

Неужели действительно ничего нельзя сделать? Он старался не смотреть мужчине в глаза, усиленно размышлял. Если они твердо намерены расстрелять его, почему не сделали этого раньше? Зачем настойчиво лечить, держать в больнице — только чтобы затем убить?

Нет, у Советов должно быть что-то другое на уме. Они хотят применить пытки, такой исход зачастую даже хуже самой смерти, в зависимости от используемых средств. Они будут «трудиться» над ним недели, возможно, месяцы. Вряд ли станут терять время на разную ерунду типа «имя», «фамилия», «воинское звание», «личный номер» и так далее. Черт побери, они уже знают его имя и звание.

Он, несомненно, приз, его захватили и обязательно попытаются использовать. Они выпотрошат всю душу наизнанку, станут вытягивать из него информацию о Стратегическом авиационном командовании, о «Стране грез» — строго засекреченном военном объекте в штате Невада, который находится под командованием генерала Брэда Эллиота, — там идеи становятся реальностью, теория воплощается в жизнь, создаются образцы вооружений, суперклассные системы. Или, допустим, они постараются узнать, что ему известно о специальном стратегическом плане, который США разработали на случай начала третьей мировой войны.

Люгер осознавал, что он больше, чем приз, он подопытная морская свинка русских, лабораторная крыса, так сказать.

Человек в штатском посмотрел ему в глаза, еле сдерживая улыбку. Он не сомневался, что американец усиленно размышляет. Вот он лежит здесь одинокий на больничной койке, забытый и покинутый своими друзьями, еще что-то взвешивает, рассуждает о своих шансах. Ничего, заговорит, обязательно заговорит. Там, на заброшенной базе в Анадыре, он вел себя просто геройски, но все имеет свои пределы, он не выдержит, сломается. Даже эти янки, хваленые американцы, иногда ломаются поразительно быстро. Люгера ждет та же участь.

Так, а что потом? Потом начнется промывка мозгов. Русский уже предвосхищал события, он думал о дальнейших шагах. В конце концов, это была одна из его «коронок», в подобного рода делах он не раз добивался успеха.

— Пожалуйста. Говорите со мной открыто. Если вы согласитесь оказать помощь следствию, проявите разум и добрую волю, военный суд может учесть это и оказать вам некоторое снисхождение, например, смягчить меру наказания. Вы сохраните свою жизнь. Подумайте. В итоге не исключен вариант, что известят ваше правительство и произведут обмен пленными. Конечно, я не могу что-либо гарантировать — все будет зависеть от вашей готовности к сотрудничеству. Но одно я могу сказать уверенно — сейчас не время молчания, бравад или упрямства, лейтенант. Поймите, вы один, находитесь далеко от дома. Вас уже все покинули и считают погибшим, даже ваш собственный экипаж.

Люгер сощурил глаза, он знал, что это неправда. Эти ублюдки заблуждаются, думая, что они такие умные.

— В чужой, совершенно незнакомой стране вас приговорили к смерти. Вы один, лейтенант Люгер. Будете молчать — сами понимаете, конец неизбежен. Говорите, лейтенант. У вас есть шанс, и, если вы им не воспользуетесь, все будет потеряно, а главное — жизнь. Вы что, не хотите жить?

Нет ответа.

Невозмутимым тоном русский продолжал:

— Я не прошу вас раскрывать какие-либо военные или государственные секреты. Мы уже располагаем о вас достаточной информацией. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, сможете ли вы сообщить нам что-нибудь достойное. Так что глупо приносить себя в жертву... по сути из-за ерунды.

Люгер опять не отвечал. Он лишь облизнул языком пересохшие губы, попробовал шевельнуть руками и обнаружил, что это бесполезно — запястья туго стянуты ремешками. Так, теперь не остается сомнений, его определенно хотят пытать. Будь что будет, пошли они все...

— От вас требуется совсем немногое. Давайте просто проверим наши данные. Итак, дата рождения, лейтенант? Сколько вам лет?

Молчание.

— Ну же, не валяйте дурака. Ваш возраст не представляет ценности для Советского Союза с военной точки зрения. Надеюсь, вы хоть это понимаете? Хорошо, раз так, забудьте, что вы военный, вы ведь не нарушаете присягу. Исключительно в интересах Международного Красного Креста скажите: когда вы родились. А? Вы слышите меня, лейтенант?

Внезапно благодушное настроение незнакомца изменилось. Он навис над летчиком, полез во внутренний карман пиджака, достал какой-то крошечный тюбик, повертел его на свету, перед самым носом раненого.

— Догадываешься, что это, лейтенант? Не буду томить тебя, это транквилизатор, — произнес он тихим злорадным голосом. — Вот попробуй-ка на вкус, может, тебе и понравится. — Мужчина отвернул колпачок, помазал жидкость себе на палец, быстрым движением дотронулся Люгеру до верхней губы. Пахнуло холодом, затхлостью и сыростью, едкий травяной запах ударил в ноздри, заслезились глаза. Наркотик, догадался Люгер, вроде нашего ЛСД.

— Так вот, — продолжил незнакомец, — не хочешь по-хорошему, такие штучки заставят говорить любого. Правда, лучше с самого начала не доводить дело до крайностей и проявить благоразумие.