Это случилось поутру, после второго — нежнейшего — полнолуния, возвестившего приход весенних ливней.

На рассвете маленький Колаи с дикими воплями примчался в деревню. Между пронзительными всхлипами он изредка вскрикивал на бегу: «Там, на песке!..» — и махал рукой в сторону побережья.

«Там на берегу мертвые люди!»

Мало того, что мертвые, но и какие-то до жути чудные — одежды богатые, а щеки гладкие, без ритуальных шрамов.

В деревне было тихо, все спали. Самый добрый час для мирных жителей, а тут вопли, каких свет не слыхивал. Добежав до родного дома, Колаи первым делом бросился к матери. Та, рассерженная, сначала подумала, что мальчишка шалит — решил, наверное, попугать родичей. Сгоряча схватила сына, с силой встряхнула. Что за игра будить все племя спозаранку, всякая шутка хороша к месту, ко времени!.. А потом заглянула в глаза сына и сразу опустила руки. Что-то было не так. Не глаза, а камешки, оледенелые, бессмысленные, зрачки словно спеклись от ужаса. Женщина сразу заторопилась, схватила Колаи за руку, потащила к вождю.

Асаб проснулся до первых петухов, но лежал, пока вопли мальчишки не заставили его подняться. Выйдя на порог, вождь накинул на себя накидку из мусиной кожи, украшенную замечательными голубоватыми полосами, и надел головной убор с широким гребнем из ярких красных и желтых перьев.

Колаи по-прежнему кричал во всю силу:

— Я их видел! Я их видел!

К тому моменту возле дома вождя уже начала собираться толпа, явились воины, молодежь, женщины.

— Подожди, — остановил его вождь. — Скажи толком, что ты видел?

Сбежавшиеся на шум члены племени придвинулись ближе.

— Мертвых людей! — объявил Колаи. — Вот кого, вождь Асаб!

Он на мгновение затаил дыхание, потом, как-то разом успокоившись, махнул рукой в сторону моря.

— На берегу, на песке. Повыше того места, где мидии и ракушки тирексов.

Вялые спросонья лица людей в толпе посерьезнели, головы повернулись в сторону вождя. Тот нахмурился и веско произнес:

— Что ж, пойдем поглядим. Смотри, парень, тебе очень не поздоровится, если мы не найдем там ничего, кроме раковин и морских игл.

Деревня лежала на краю огромной, едва прикрытой редкой травой и хилыми кустами пустоши, что примыкала к побережью, омываемому холодным Саморским течением. На побережье растительность была побогаче, кое-где виднелись купы деревьев, местами рощи выбегали даже в глубь пустоши. Расщелины в обрывистом берегу, где скалы давали приют любому ростку, изобиловали всякими диковинками, живностью и вкусными ракушками. Щедра на добычу была и прибрежная полоса, куда волны неутомимо выносили огромные, ободранные добела бревна. Между ними часто белели скелеты лишенных милости моря существ. Чьих костей здесь только не было! Киты и змеи, птицы и летучие мыши, рыбы и пожиратели камней — их останки служили жителям деревни отличным строительным материалом.

— Там! — ткнул пальцем Колаи.

Толпа на мгновение замерла, все повернулись в указанную сторону, однако разглядеть ничего не удавалось. Все было как обычно: пенный накат, груды водорослей, кости, ободранные стволы деревьев… Разве что молодые драконы, пожиравшие падаль, стаей кружили над кромкой воды. Вот несколько летунов, сложив крылья, нырнули вниз, сели на песок. Тогда и люди разглядели темные разбросанные пятна на светлом, в рыжинку, песке.

Жители деревни прибавили шаг и скоро отчетливо различили тела. Уже подбегая к погибшим, люди заулюлюкали, принялись размахивать дротиками, отгоняя падальщиков прочь. Те отчаянно зашипели, потом нехотя поднялись и стали описывать широкие круги.

Ждали…

По правде говоря, открывшаяся перед жителями деревни картина сразила всех до немоты. Мало кто поверил россказням Колаи, но явь оказалась чуднее во много раз. И тревожнее… Вид чужаков был более чем странен: лица некоторых были покрыты волосами — черными, коричневыми или вообще золотыми, как тот металл, который меняла Мориксис привозил издалека, от самых южных гор. Так же поразительны были богатые одежды мертвецов. Ткани и выделанная кожа переливались разноцветьем, а на ощупь оказались нежнее слез маленькой девочки. Вот что еще сразило жителей деревни — доспехи погибших. Все они были выделаны из какой-то прочной кожи, на панцирях выдавлены невиданные здания и такие же странные звери. Подобный материал никому, даже Асабу, держать в руках не приходилось. А уж весил он… Чудо, что этих людей вообще вынесло на берег.

Вождь и два лучших воина племени опустились на колени возле одного из погибших. По виду мертвецы были мощнее и приземистее жителей деревни. И все мужчины, ни одной женщины…

— Посмотри, — сказал расположившийся справа от вождя Тукарак и провел указательным пальцем по щеке покойника. — Какая гладкая кожа. Ножом не тронутая.

Следом он показал на свой огромный шрам, перепахавший его левую щеку, — символ мужественности, лучшее украшение всякого мужчины.

— И какая бледная, — неодобрительно добавил Хуламу, вставая и стряхивая песок с колен. — Кто эти люди? Откуда пришли?

Хуламу повернулся в сторону моря и долго, не моргая, вглядывался в затянутую рассветной хмарью даль. Вода наливалась прозрачностью, а облака уже в полную силу сияли белизной. Небо яснело на глазах, все шире и шире очерчивалась водная гладь, по которой неутомимо перекатывались волны.

— Что случилось, то случилось, — наконец заявил Асаб. — Мне кажется, им очень не хотелось достаться на съедение падальщикам. И добру зачем пропадать?

С этими словами Асаб приступил к церемонии очищения карманов павших в поисках полезных для деревни вещей.

— Как полагаешь, вождь, может, нам их съесть? — Тукарак поднял в воздух пропитанную соленой водой, испачканную кровью рубаху. — По виду они похожи на мужчин. Должно быть, и на вкус такие же…

— Хо-ях, — кивнул Асаб. — Отрежем немного от ноги и дадим попробовать старухе Фастале. Она и так жрет все подряд.

Тукарак добродушно рассмеялся.

— Если выживет, — тут и вождь хохотнул, — значит, лопай, сколько хочешь.

Хуламу поморщился и не поддержал вождя.

— Вы можете жрать все что угодно, а я буду только то, что уже пробовал. Или того, кого уже пробовал.

Он с явным неудовольствием потыкал тупым концом копья валявшийся рядом обнаженный труп.

— Ну и зря! — заявил Тукарак. — Они поупитанней, чем коипи или наламаты.

С этими словами воин племени наумкибов наклонился и попытался сдернуть с ног мертвеца странную на вид, разукрашенную от подошв до голени обувку. Конечно, носить эти странные башмаки до колен он не собирался — в них ноги едва поволочешь, но нарезать из добротной кожи пару сандалий — это в самый раз.

— И наверняка они вкуснее, чем наши соседи, — заключил Тукарак.

Пока вождь и воины обсуждали сложившееся положение с точки зрения гастрономических ценностей, жители принялись рыскать вдоль берега в поисках других тел.

Этиоль даже среди сородичей выделялся своим ростом. В деревне не было другого жителя, над которым посмеивались чаще, чем над ним. Этот верзила обладал удивительно добродушным характером, ясная улыбка не сходила с губ, и всякой шутке, пусть даже она относилась к нему лично, он начинал смеяться первым. И часто кивать… Такая уж у него была привычка.

— Помогите…

Стон был едва слышен, и сперва Этиоль Эхомба решил, что ему почудилось. Мало ли какие звуки рождает прибой или ветер, так жалобно завывающий в наваленных стволах. Однако в следующее мгновение донеслось уже более явственно и членораздельно:

— Помогите… Ради вашего бога, умоляю, помогите мне!