Дракон весь застыл и очи его, изжигая пространство, ослепительными болевыми шильями прорезались в ночи, - Пьеро глядел в них неотрывно, он чуял, он понимал страсть этого стоглавого.
- Ты спрашиваешь - я ли сын Зари, так ли было? Но я не помню! - в болящем страдании вспыхнул его стоглоточный голос: звездопад усилился все небо чертилось стремительными шрамами, а горизонт вспыхнул беспрерывной, яростной зарницей. - Я не помню, что было в начале. Но я помню боренье, я помню начальное стремленье к чему-то недостижимому - да, это я помню! Я помню время, - бесконечное время одиночества, - миллиард веков... Это вспышки ада - это вопли порожденной мною боли! Там, в моей бесконечной избушки, - я не знаю, есть ли я повелитель той, давящей на меня бесконечности - или же слуга ее! Твоим пеньем я вспомнил, что было что-то за тьмою этих мучительных веков; было что-то столь прекрасное, что, не в силах этого вспомнить, я страдаю сейчас так, как давно не страдал! И это страдание принес мне человек... я благодарен тебе!.. Что же это было - о как мучительно жажду я вернуться туда - за этот ад веков... О-о-о-о!!!
От вопля этого из ушей Пьеро и из ушей Аннэки кровь хлынула, однако они даже не вздрогнули, и, вновь смотрели в очи друг другу, чувствовали себя Богами, способными, питаясь из бесконечных родников друг друга, расти бесконечно...
И вновь глас Дракона:
- Помнишь ли ты наш уговор, певец? Помнишь ли, что, ежели заставишь ты сердце мое всколыхнуться, вспомнить про ЛЮБОВЬ, то я навсегда оставлю этот город, оставлю и эту девушку, но возьму в Ад тебя. Так вот - что такое ЛЮБОВЬ я не вспомнил, но ты принес мне в сердце сладостное, наполняющее меня какими-то неясными мечтами страдание! За тьму веков ты первым донес это до моего сердца!
- А юноша и девушка?
- Про кого ты?
- Про тех двоих молодых влюбленных, которые первые из этого города пожертвовали жизнью, пошли на вечные муки, ради свободы своей земли родной, ради детства, ради пения птиц!
- Про тех... я не знаю, где они... Но я возьму в ад тебя! Слышишь - я оставлю этот город, я оставлю эту девушку - я исполню свою клятву! Ты пойдешь в ад со мной, навечно!
- Да, я готов...
- Что же... - в страдании прошептал дракон, медленно приближая свои огнистые очи.
- Но подожди. - остановил его Пьеро. - Мы уговаривались до рассвета, а он еще не наступил - у меня еще есть время, о страдалец одинокий!
- Но, какой тебе в том толк, певец? Часом больше, часом меньше; все одно - тебя ждет вечность в аду, все одно - вечность ты будешь петь для меня все новые песни...
- Но я увижу в последний раз зарю! Я прощусь с этим миром на рассвете, когда все пробудится к жизни новой. - он смотрел на Аннэку, которая плакала - плакала безмолвно, и лик ее в звездном свете, не был ликом плоти - но был ликом духа - бесконечного и чистого родника. - ... И с тобой мы простимся. - шепнул он.
И вот он вновь провел пальцами по струнам, - глядя на Аннэку, он видел и небосклон за нею - извлекая эту, последнюю свою песнь, он видел, как с каждым его словом разгоралась за нею заря. Как эти могучие огненные потоки страстью по небу разливались, - он огненным вихрем, видя Любовь и Деву, мчался навстречу заре. И дух его парил над телом, он не на Земле ныне стоял - нет он был духом могучим и свободным. И, зная, что Аду Никогда не вобрать его, он свободным голосом пел. Он пел то, что вырывалось потоком, те строки, которые в этом парении изливал дух его строки не придуманные раннее, но извлеченные для вечности прямо теперь, перед зарею, перед смертью тела.
Среди звезд, в бесконечной пустыне,
Расправляя крыл светлую стать,
В серебристо-холодной святыне,
Змей летел и не знал, что сказать.
Он не знал, кто такой он, откуда родился,
И зачем он, - но жаждал узнать,
В нем, ведь, разум нетленный вихрился,
А не космоса тихая гладь.
Вот пред ним, среди звезд, черный замок,
А из замка чуть слышится стон,
"Вот изгиб, вот судьбы моей рок,
Ну, вперед и сомнения вон!"
Вот влетает он в черные залы,
Холод их, как клещами щемит,
Но для крыльев просторы те малы,
Он быстрее на голос летит!
Что за чудо! - так, будто, весь космос,
Нет весь Бог, Жизнь, Печаль в тех словах,
"Нет, не зря в одиночестве рос я,
О неясном грезил в мечтах!"
Вот, пред ним, вся из холода зала,
Ну а в центре, на черной цепи,
Клеть, которая в прутья вобрала,
Ту, что только Любовь назови!
Да, - за прутьями, крылья сложивши,
Пеньем бьется из света душа,
О свободе так долго моливши,
Нежным светом и страстью дыша.
Крылья птицы летавшей сквозь вечность,
Глава девы божественных снов,
А в очах - всего сущего течность,
Также - гул запредельных ветров.
"Кто ты?" - грянул тут змей чистой страстью,
"Кто посмел тебя в клеть заковать?
И какой же, ответь мне, напастью,
Мог так низко он в сердце то пасть?!"
"Ах, ты, змей, ах ты странник крылатый,
Не к чему тебе долгий мой сказ
И довольно - а то будешь ты смятый,
Не найдешь на свободу ты лаз!
Он могучий кудесник, нет равных,
Да и ты, милый мой, обречен!
О, не надо страданий напрасных,
О, лети, пока ты окрылен!"
"Разобью эту клетку сейчас же!
Вместе, в вечность с тобой убежим,
Не узнает кудесник сей даже,
Где любовь мы свою сохраним!"
"Нет! Он сразу узнает дорогу,
Нас догонит в мгновенье одно,
Нет ведь равных ему - нет и Богу,
Начертание лишь боли дано!"
Змей ударил своими крылами,
Клеть разбил, путь к своде открыл,
И, пылая своими мечтами,
Вот, что в страстном полете провыл:
"Что же, пусть так горит начертанье,
Не приемлю спокойствия мглу,
Ненадолго возьму я мечтанье,
Эту думу мою присвяту!
Что ж - пусть ждет впереди наказанье
Наказание тягостней нет,
Чем веков в пустоте истязанья,
Без любви среди холода лет!
Пусть нагонит - но я, ведь, старался,
И, как мог, для Свободы пылал,
Нет - не вором в темницу прокрался,
Просто свет в свое сердце вобрал!
Пусть нагонит, навеки разлучит,
Но я честен был, я вас Любил!
Пусть меня он и скрутит, замучит,
Победить жажду нету в нем сил!
И за свободы несколько мгновений,
Презрев оковы рока и судьбы,