Я целую ее волосики и бормочу:

— Моя красавица малышка, — и глажу ее по спинке, отчего она как обычно успокаивается и утыкается головкой в изгиб моей шеи.

Адриан сидит на диванчике рядом с рождественской елкой: локти на коленках, руками зажал голову и внимательно смотрит на пол прямо перед собой. Я подхожу ближе, и в поле моего зрения попадает то, что он изучает. На полу распластался Люк: одна рука закинута под голову, вторая лежит на полу. Вокруг него валяются елочные иголки, указывая на ущерб, который он нанес во время своего падения, и доказывая, что, очевидно, у него не получилось встать и он остался лежать на полу. На подбородке и руках у него синяки и небольшие порезы.

Боже мой, с ним все в порядке? Он дышит? Я достаю из кармана телефон, намереваясь вызвать скорую. Но тут Люк издает такой громкий храп, что Адриан заливается безудержным смехом.

Я закатываю глаза, стараясь подавить улыбку, и убираю телефон обратно в карман.

Рубашка Люка измята, джинсы на коленях порваны. Его ноги... Черт! Его обувь в грязи. Опускаю голову и следую взглядом по следам из грязи и воды на полу — снег с улицы, который уже успел растаять. Одна его нога буквально в нескольких сантиметрах от вертепа, установленного на небольшом постаменте, который мы соорудили под широкими окнами. Сейчас я в состоянии представить себе, как будет выглядеть лицо Адриана, когда все наши старания снова превратятся в деревяшки и сено, если мой братец пошевелит ногой.

Твою. Мать.

Я делаю два шага и оказываюсь перед Люком.

— Папа? — осторожно зовет меня Адриан.

Не глядя на него, я прошу:

— Последишь за лестницей? Кричи, если увидишь, что мама спускается вниз.

Я должен что-то предпринять прежде, чем Селена увидит нынешнее состояние полов после того, как она так усердно убиралась вчера.

— Хорошо, — он вскакивает, тянет мою руку вниз, чтобы он мог поцеловать Хоуп в щеку и взъерошить ей волосы, затем выбегает из комнаты. Я слышу, как он тихо крадется, приближаясь к холлу.

Я же приседаю на корточки, стараясь удержать равновесие с Хоуп на одной руке, и свободной рукой трясу брата за плечо.

— Люк, — сухо зову я.

Мой идиот-братец даже не шевелится. Точнее, его храп становится даже громче, напугав Хоуп. Она вздрагивает и, развернувшись, в течение трех секунд смотрит на своего дядю, убирает руки от моего лица и начинает визжать. Ее карие глаза, так похожие на глаза ее матери, сверкают от восторга.

Я хмыкаю.

— Тебе это нравится, да? Эти ужасающие звуки, исходящие от твоего дяди Люка не пугают тебя?

Сладко захихикав и заворковав, она тянет ручонки к Люку. Слышу, как в комнату вбегает Адриан, который не упустил из виду ни одно мое движение. Он останавливается возле меня.

— Мама жутко разозлится, — он тычет пальчиком на грязные следы на полу. — Может нам вылить на него холодной воды? Уверен, что это поможет разбудить его.

Я перевожу взгляд на своего сына, который смотрит на Люка так, будто решает самое сложное в мире математическое уравнение, и пытаюсь подавить улыбку.

— Думаешь, это сработает? — спрашиваю я его.

Он пожимает плечами.

— Я как-то видел по телеку. Мальчик рассказывал, как надо будить. Стоит попытаться.

Я дважды прочищаю горло, мне с трудом удается не расплыться в улыбке. Адриан смотрит на меня.

— Но не очень красиво поступать так с кем-то.

Он встает, переводит взгляд с Люка на диван и вздыхает.

— Можешь перенести его на диван?

Я качаю головой.

У него вытягивается лицо, затем он пожимает плечами.

— У меня больше нет вариантов. Придется воспользоваться водой, папа.

Откуда-то из-за наших спин я слышу сдавленный смех. Я почувствовал ее еще до того, как повернулся; до меня доносится аромат ее парфюма и мой собственный запах на ней еще прежде чем она делает шаг в нашу сторону. Чувство, которое всегда появляется у меня в груди, расцветает, когда я поворачиваюсь к ней лицом. Я забываю, что пытался разбудить Люка, забываю о грязи на полу, когда все мои мысли, взгляды и тело сосредотачиваются на красивой женщине с шикарной фигурой, которая, покачивая бедрами, приближается ко мне.

Моя жена.

Моя чертовски красивая жена.

Внезапно меня хватают за ухо и больно дергают, затем следует вскрик, прерывая мое созерцание Селены. Хоуп извивается у меня на руках, ворча, как всегда, когда она хочет есть.

Селена смеется.

— Боже, опять это ворчание. Яблочко недалеко от яблоньки упало, да? — остановившись возле меня, она наклоняется, чтобы провести ладонью по кудрявым волосикам нашей дочки и вкладывает в ее маленькие ручки кольцо для зубов, и только потом она замечает на полу Люка. — О, Господи! С ним все в порядке?

Нахмурившись, я смотрю на своего брата, и чувство беспокойства снова охватывает меня.

— Возьми малышку. Я помогу ему встать.

Секунды две Селена смотрит на меня, но что бы она ни увидела в выражении моего лица, она качает головой.

— Иди покорми ее. А я разберусь с твоим братом.

— Нет. Ты держи Хоуп. А я разберусь с этой задницей.

— Следи за языком, малыш. И умерь это рычание. Волосы Адриана уже практически дымятся, — она поворачивается к Люку. — Я тебя знаю, Ремингтон. Ты, скорее всего, задушишь его в процессе.

Я сердито зыркаю на нее, затем на Люка. Она права. Селена меня уже изучила. Ей достаточно бросить на меня один взгляд, и она уже знает, о чем я думаю.

— Все в порядке, Ремингтон. Это просто грязь. Я уберу ее в два счета. Люк же, с другой стороны... Никогда не видела его в таком состоянии. Иди, малыш. Покорми детей.

Затем она тихо бормочет:

— Иисусе, сколько же он выпил? Целый бочонок самогона?

Я с трудом подавляю смешок, смягчающий раздражение, которое испытываю в данный момент.

То, что Люк вырубился на полу, не самый хороший знак. Должно быть, он был совершенно пьян, раз ему не удалось затащить свою задницу в гостевую спальню на втором этаже или одну из тех, что на первом. Только две вещи могут вынудить его напиться до такого состояния. Одна... это его машины. Люк любит свои машины со страстью, не имеющей себе равных. И единственное, что можно приравнять по важности к его игрушкам — женщины. Ему должна чертовски понравиться женщина, чтобы он напился до такого состояния. Единственный раз, когда я видел брата в подобном состоянии, случился три года назад, когда он проиграл гонку своему давнему сопернику.

Я слежу взглядом за рукой Селены, когда она осторожно касается руки Люка, и все внутренности сразу же напрягаются.

Дерьмо! Я никогда не привыкну к виду того, как она касается другого мужчины.

— Адриан, — мягко зову его я, жестом показывая следовать за мной на кухню, иначе, боюсь, я воспользуюсь его советом и просто плесну ледяной водой на брата.

Собрав все необходимое для завтрака детям, я хватаю высокий стульчик Хоуп и возвращаюсь в гостиную. Ни в коем случае я не намерен оставлять Селену наедине с Люком. Не собираюсь рисковать: вдруг он в своем состоянии опьянения выкинет что-нибудь, что причинит ей боль. Я доверяю ему, только когда он трезв.

А вот когда он пьян — совсем другое дело. Парень храпит под елкой, черт его подери, очевидно, пребывая не в курсе, где он находится.

Люк стонет, и слепо пошарив рукой по полу, натыкается на ногу Селены. Его рука ползет вверх по ее ноге, опасно приблизившись к бедру.

Я напрягаюсь и не отвожу взгляда от этой руки. Люк снова стонет, но на этот раз его стон звучит иначе.

Стон удовольствия.

— Люк, — я в доле секунды от того, чтобы вырвать ему руку и засунуть ее ему же в зад.

Рука Люка замирает. Он распахивает глаза и сонно моргает. Селена протягивает руку, чтобы поддержать его голову. В это время Хоуп выхватывает ложку у меня из рук и тянет ее, не осознавая, что сейчас происходит.

— Ремингтон? — каркает с пола Люк, выглядя несколько сконфуженно. Он прищуривает свои налитые кровью глаза, чтобы свет, льющийся в окна, не слепил его.