– Да ты не бойся, глупый! Ты будешь нашим гроссмейстером! Ты знаком с психоанализом, ты хорошо знаешь людей, знаешь, где у них висят ниточки, ведущие к душам! Ты будешь составлять сценарии, а мы станем твоими верными исполнителями!

Вера знала, как меня достать... Через гордыню, которую я так и не смог вытравить из себя... В свете бронзовой настольной лампы – подарка клуба к нашей свадьбе – Вера выглядела демонически. В ее глазах сверкала решимость во что бы то ни стало убедить меня, и я сдался.

Через три минуты мы засыпали. Устал я за суматошный день и не смог продолжить вечер, так как хотелось бы... Так, как хотелось Вере.

Со временем подросла Наташа. Я не хотел ее вводить в круг наших интересов, но это как-то само собой получилось. Точнее, не получилось, а Вера проболталась. Дочки-матери – это дочки-матери. Понимаю, растлением малолетних это называется, но ведь все равно яблочко от яблони недалеко падает, никуда от этого не денешься...

В общем, начали мы втроем маньяковать. Клубные дела не занимали много времени, да и «психологии» одной нам явно не хватало.

Девочка сообразительной оказалась, колорит детский внесла. Однажды поздно вечером забрели мы в один дом на дачах валентиновских... Богатый дом... В три этажа с башенками и завитушками, кирпич красный, одно загляденье. Во дворе, правда, бультерьер пасся. Большой такой, противный. Рожа розовая. Терпеть не могу бультерьеров. Не собаки, а прирожденные убийцы. Маньяки собачьи. Хотел уже в другой дом идти. Который волкодав охранял. С волкодавами-то я знакомый, в горах частенько с ними встречался. Они интеллигентные, взгляд с прищуром понимают. Не то, что эти тупицы.

А Вера вошла во двор, как ни в чем не бывало. Вошла, посмотрела на этого бультерьера глазками своими нежными, сказала что-то ласковое. И, представляете, он лапки подогнул, запищал щеночком, испуганно так. А она – раз! – и голову ему свернула. Только хрустнуло немного.

В доме этом гангстер на заслуженном отдыхе жил. Его в округе каждый знал. Полютовал он на своем веку, дай бог. Здоровый еще, волосатый, кулаки с кастрюльку. Совсем нас не испугался. А чего ему нас пугаться? С малолетней же девочкой пришли. Платьице кружевное, бантики пышные на косах. Он на Наташу вытаращился, а она ему говорит:

– Ты, дяденька, нас не бойся! Мы зашли тебе сказать, что у тебя собака во дворе сдохла. Жалко песика...

Мужик заволновался и к двери ринулся. Когда мимо меня пробегал, я ему ребром ладони по горлу врезал. Качественно врезал. Упал мужик на пол и захрипел обиженно. В себя пришел уже связанным по рукам и ногам. Побаловались мы с ним с часик, а потом дочка и говорит мне:

– Пап, а можно я ему ушки отрежу? Они такие противные, волосатые... И немытые совсем. Мама не любит немытых ушей.

– А почему нет? Валяй, доченька, только бритвой не поранься, острая очень.

Отрезала она ему уши своей любимой прадедушкиной бритвой из германской стали и опять ко мне обращается:

– Пап, а можно я ему глазки поросячьи выколю?

– Умоляю, не делай этого, – поморщился я. – Терпеть не могу выколотых глаз!

– Да ладно тебе! – махнула рукой Вера. – Пусть делает, что хочет. Японцы, вон, утверждают, что детям до одиннадцати лет нельзя ни в чем отказывать.

Наташа не стала выкалывать гангстеру глаз. Не захотела делать мне неприятное. Походила, походила вокруг трупа (мужик к этому времени тихонечко дух испустил), потом достала фломастеры из своего рюкзачка и рисовать принялась. Татуировки на ягодице бывшего гангстера (я на живот его перевернул, чтобы он Наташу не шокировал). Сердце, пронзенное кинжалом, нарисовала, голубков сверху. И надпись снизу изобразила. «Не забуду мать родную». Я подивился, подивился и спросил:

– А почему ты именно на ягодице рисуешь?

– А где еще? – простодушно ответила дочь. – Спина вся утюгом горячим поглажена, на груди звезда... Постарались вы с мамочкой.

Да, постарались... Когда грешника мучаешь, как-то легче на душе становится, свободнее. Понятно, грешника мучить – это дело богоугодное. Сотрудником бога себя чувствуешь...

Когда с бедным бандюгой делать было уже нечего, сели мы втроем чай на кухне пить. Терпеть не могу пить чай в перчатках, но торт а холодильнике нашелся великолепный. И бутылка французского шампанского. Самого настоящего. Когда я за второй кусок принимался (после второго фужера), Вера глубокомысленно проговорила:

– Торт за сегодняшнее число, шампанское в холодильнике... Не иначе этот фрукт пассию свою дожидался... Потому и дверь была открыта.

– Ты, что, хочешь продолжить? Поздно уже, нашей каманче спать пора... Ребенок ведь.

– Да, это так... – согласилась Вера. – Но представь, заявиться эта девица или женщина сразу после нашего ухода... Или вообще на нее во дворе или на улице наткнемся...

– Ты права... Давай подождем до одиннадцати.

– Ура! – восторжествовала Наташа, вся вымазанная кремом. – Люблю девочек мучить!

Да, любила моя дочь девочек мучить, факт. Наверное, это от татаро-монгольских предков. Или от меня. Я ведь пятерых жен извел. Самым мучительным способом. Занудством своим. А Наташе года не было, когда лишилась жизни первая ее кукла. И остальные жили недолго: минуты через три после слов благодарности за подарок они четвертовались моей дочерью, с сатанинским блеском в глазах четвертовались, затем потрошились, или в лучшем случае обливались зеленкой или малиновым йогуртом.

Пассия хозяина явилась ровно в одиннадцать. Красивая. Естественная блондинка, голубоглазая, живая, ха-ха, фигурка потрясающая, я аж заморгал в немом восторге. И возраст подходящий, лет тридцать с малюсеньким хвостиком. «Зря мы Наташу с собой взяли, – подумал я. – Да ну ладно, перебьемся, не последний день живем».

Наташа зевала вовсю, и не стали мы с девицей долго возиться. Заклеили рот липкой лентой, веревку бельевую на люстру забросили и подвесили. Не за шею, подмышками. Потом вены на ногах вскрыли. Это Вера так решила ее измучить. Усмотрела, наверно, в глазах моих мужское любопытство. Да и любит она кровушку пустить.

Проснулся я в холодном поту. Вера бормотала что-то во сне. Прислушался и разобрал: «Зря мы Наташу с собой взяли...»

Представляете? «Зря мы Наташу с собой взяли... «У меня чуть сердце не остановилось. Вылез тихонько, – я у стенки всегда сплю, – пошел в туалет курить. Уселся на унитаз, закурил, несколько спичек сломав, и крепко задумался...

«...Опять приснилось. И как я киллера своего изловил, и как спился, и как действительным членом литературно-маньяческого клуба стал... Два диких кошмара за два дня... Сначала с Ворончихиными и Маргаритой, потом этот с бультерьером и Наташей. Тихий ужас!

...И это бормотанье... «Зря мы Наташу с собой взяли»... Это что, кошмары эти от Веры происходят? Она мне их навевает? Внушает? Телепатирует? Но последний кошмар – куда еще не шло, она рядом спала. Но первый же мне в электричке приснился? И сразу же после него она предложила мне с Маргаритой сожительствовать...

Чудеса. Похоже, у меня от переживаний крыша едет. Кошмары снятся, убийцы охотятся... Ну и жизнь пошла... Валеру убили, Руслана-племянника, бабу Фросю с мужем... Телевизор включишь – тоже самое. И во сне теперь покою нет... Надо на кухне поискать. Где-то там теща спирт медицинский для компрессов прячет...

Спирт нашелся в шкафчике за пакетами гречки. Выпил прямо из пузырька. Не разбавляя.

Люблю неразбавленный спирт. Как горчица ядреная согревает и мозги прочищает.

Закусил колбаской, послушал, как где-то в стороне Валентиновки палят из автоматов и пистолетов, почистил зубы и к Вере под бочок заткнулся. Засыпал уже, как она сказала четко: «Завтра без Наташи пойдем». Во сне, естественно, сказала. Значит, опять что-нибудь приснится. Хорошо, если та блондинка с голубыми глазами. Ноги длиннющие. Изнасилую ее всевозможными способами. Или нет... Она сама мне отдастся... отдастся... Вот, подходит, стройная, страстная, в черном спадающем пеньюаре, руки тянет. Ноготки длинные, алый призыв... Шепчет чуть слышно... Иди, ко мне, мой милый Женечка... мой милый Женечка... мой милый...