Чтение этой старой вырезки еще больше увеличило в уме девушки то уважение, которое она всегда питала к своему воинственному родственнику. С самого детства он был в ее глазах героем. Она помнила, что ее отец часто рассказывал о его мужестве и физической силе, о том, как он мог ударом кулака сшибить с ног молодого бычка или свободно нести под мышками обеих рук по жирной овце. Правда, она никогда не видела его, но всякий раз, когда она думала о нем, он представлялся ей таким, каким изображали его ее домашние широколицым, гладко выбритым, здоровенным мужчиной с большою мохнатою шапкой на голове.

Она все еще смотрела на медаль, ломая голову над тем, что могли значить слова "dulce et decorum est", вычеканенные на краях медали, когда на лестнице послышались чьи-то неровные шаги, и на пороге двери остановился тот самый человек, который так часто занимал ее воображение.

Но неужели это был он? Куда девался этот воинственный вид, эти сверкающие глаза, это мужественное лицо, которое она так часто, рисовала себе? В дверях стоял перед нею громадный, сгорбленный старик, худой и покрытый морщинами, с беспомощными плохо повинующимися членами. Копна пушистых седых волос, красный нос, два толстых клочка бровей и пара мрачно-вопрошающих глаз - вот что встретил ее взгляд. Он стоял, подавшись туловищем вперед, опираясь на палку, в то время, как его плечи поднимались и опускались в такт его шумному, хриплому дыханию.

- Дайте мне мой утренний завтрак, - жалобно произнес он, ковыляя к своему креслу. - Мне нужно поесть, чтобы согреться. Посмотрите на мои пальцы!

Он протянул свои обезображенные руки с совсем синими кончиками пальцев, сморщенные и узловатые, с громадными распухшими суставами.

- Завтрак почти готов, - ответила девушка, удивленно смотря на него. Разве вы не знаете, кто я? Нора Брюстер из Витма.

- Ром согревает, - пробормотал старик, качаясь в своем кресле, - водка и суп также согревают, но для меня самое лучшее - чашка чая. Как вы говорите вас зовут?

- Нора Брюстер.

- Говорите громче, милая. Мне начинает казаться, что голоса людей стали слабее, чем в былые времена.

- Я Нора Брюстер, дядя. Я ваша внучатая племянница и пришла из Эссекса, чтобы жить у вас.

- Значит, вы - дочь брата Джорджа. Господи! Подумать только, что у маленького Джорджа есть дочь?

Он хрипло рассмеялся, и длинные морщины на его шее затряслись и запрыгали.

- Я дочь сына вашего брата Джорджа, - сказала девушка, переворачивая на сковородке сало.

- А славный был маленький Джордж, - продолжал он, - право, славный, черт возьми. У него остался мой щенок бульдога, когда меня взяли на военную службу. Он рассказывал вам об этом?

- Но ведь дедушка Джордж умер двадцать лет тому назад - сказала Нора, наливая чай.

- Да, это был превосходный бульдог, прекрасно выдрессированное животное, черт возьми! Я зябну, когда мне долго не дают есть. Ром хорошая вещь, водка также, но я охотно пью вместо них чай.

Он тяжело дышал, уничтожая свой завтрак.

- Это довольно сносная дорога, по которой вы приехали, - сказал он наконец. - Вы, вероятно, приехали вчера вечером в почтовой карете?

- Нет, я приехала с утренним поездом.

- Господи, подумать только об этом! И вы не боитесь этих новомодных изобретений! Подумать только, что вы приехали по железной дороге! Чего в конце концов не выдумают люди!

Тут на несколько минут наступила пауза, во время которой Нора молча пила свой чай, поглядывая искоса на синеватые губы и жующие челюсти своего собеседника.

- Вы, вероятно, видели много интересного на своем веку, дядя? спросила она наконец. - Ваша жизнь должна вам казаться необыкновенно продолжительной.

- Не такою уж продолжительной, - отвечал он. - В Сретение мне будет девяносто лет, но мне кажется, что с тех пор, как я ушел со службы, прошло не так уж много времени. А эта битва, в которой я участвовал, - иногда мне кажется, что она была вчера. Мне кажется, что я и сейчас еще чувствую запах порохового дыма. Однако я чувствую себя гораздо лучше, подкрепившись!

Теперь он действительно казался не таким изнуренным и бледным, как в первый момент их встречи. Его лицо раскраснелось, и он держался прямее.

- Прочли вы это? - спросил он, тряхнув головою по направлению к вырезке.

- Да, прочла, и думаю, что вы должны очень гордиться своим поступком.

- Ах, это был великий день для меня! Великий день! Там был сам регент и множество высокопоставленных лиц. "Полк гордится вами", - сказал мне регент. "А я горжусь полком", - ответил я. "Превосходный ответ!" - сказал он лорду Хиллю, и они оба засмеялись. Но что вы там увидели в окне?

- Ах, дядя, по улице идут солдаты с музыкантами впереди.

- А, солдаты? Где мои очки? Господи, но я ясно слышу музыку. Вот пионеры и тамбур-мажор. Какой их номер, милая?

Его глаза сверкали, а его костлявые желтые пальцы впились в ее плечо, точно когти какой-то свирепой хищной птицы.

- У них, кажется, нет номера, дядя. У них что-то написано на погонах. Кажется, Оксфордшир.

- Ах, да, - проворчал он. - Я слышал, что они уничтожили номера и дали им какие-то новомодные названия. Вот они идут, черт возьми. Все больше молодые люди, но они не разучились маршировать. Они идут лихо, ей Богу, они идут лихо.

Он смотрел вслед проходившим солдатам, пока последние ряды их не скрылись за углом, и мерный звук их шагов не затих в отдалении.

Только он уселся в своем кресле, как дверь отворилась, и в комнату вошел какой-то джентльмен.

- А, мистер Брюстер! Ну что, лучше вам сегодня? - спросил он.

- Войдите, доктор! Да, мне сегодня лучше. Но только ужасно хрипит в груди. Все эта мокрота! Если бы я мог отхаркивать ее свободно, я чувствовал бы себя совсем хорошо. Не можете ли вы дать мне чего-нибудь для отделения мокроты?

Доктор, молодой человек с серьезным лицом, дотронулся до его морщинистой руки с вздувшимися синими жилами.

- Вы должны быть очень осторожны, - сказал он, - вы не должны позволять себе никаких отступлений от режима.

Пульс старика был eлe заметен. Совершенно неожиданно он засмеялся прерывистым старческим смехом.

- Теперь у меня живет дочь брата Джорджа, которая будет ходить за мной, - сказал он. - Она будет следить за тем, чтобы я не удирал из казарм и не делал того, что не полагается. Однако, черт возьми, я заметил, что что-то было не так.