— От Павелко. Но без подробностей.

— А где их взять, подробности, когда он только и сказал: вышел на важный след. Очень спешил. Я через областное управление попросил самарских коллег посодействовать.

— Водолазки?

— Признаться, я не очень верил этой версии, но Рахим… Не будем спешить с выводами. Ты уже обедал?

— Вы хотите спросить, ужинал ли?

— А который час?

Зазвонил телефон.

— Не иначе моя Евфросиния Тимофеевна! Перепадет мне сейчас и за обед, и за ужин.

Журавко сгреб трубку широкой ладонью, и по тому, как его лицо приняло ласковое и одновременно виноватое выражение, Панин понял, что начальник не ошибся.

Двор Самарского горпромкомбината был тесный и захламленный. В глубине его виднелись приземистые цеховые здания и складские помещения. Около одного из них суетились рабочие, укладывая картонные ящики в контейнеры, покачивался на стреле крюк автокрана. Вдоль ограды шелестели листвой молодые топольки.

Из окна кабинета директора была видна почти вся территория предприятия, металлические, покрашенные в пепельный цвет ворота и незастекленное окошко проходной.

— Обижаете, товарищ майор, незаслуженно обижаете, — бубнил директор комбината Гаркавый, обмахиваясь свернутой вчетверо газетой, хотя в кабинете было нежарко. — Наконец, какие у вас основания?

Гафуров был сама вежливость.

— Вы напрасно волнуетесь, Дмитрий Егорович, — говорил он, совсем неслышно выбивая дробь двумя пальцами на подоконнике. — Вряд ли стоит волноваться преждевременно. Нас интересует человек, который в скором времени прибудет на комбинат. Это не ваш работник, но я хотел бы видеть, с кем он будет общаться. Да вот и он! Легок на помине.

В ворота въезжал фургон. Навстречу ему, показывая дорогу, спешил вертлявый человечек в полинявшей на солнце безрукавке.

— Кто это, Дмитрий Егорович?

— Не знаю фамилии, но машина с трикотажной фабрики. Она не раз у нас бывала.

— Я не о машине. Тот, в безрукавке, кто?

— Лойко, экспедитор наш… Вспомнил я, товарищ майор. Мы просили у трикотажников шерстяной путанки. С сырьем, знаете, туго, а мы, значит, как бедные родственники, нам и путанка сгодится. Хотя мороки с нею… Я сам документы подписывал. Гальченко, спасибо ему, не скряга. Есть же у нас хозяйственники — и сам не ам, и другому не дам.

— А что, этот ваш экспедитор не должен был сам ехать за путанкой?

— Конечно! Его обязанность. Но на деле, признаться, бывает и иначе. Поехал, скажем, с требованием, а груз не готов. Или транспорт в разгоне. Тогда фабрика своим, значит. Само собой, выставят счет, даром машину никто гонять не будет. Я сейчас уточню, что там привезли.

— Потом, потом? — удержал директора Гафуров. — Они сами разберутся. А это кто сейчас подошел к фургону, высокий?

— Горлач.

— Кто-кто?

— Начальник трикотажного цеха Горлач. Так сказать, заинтересованное лицо. Путанка идет на нужды его цеха.

Майор мысленно присвистнул. «Вот это да! Охотились на одного Горлача, а вынырнул еще и второй. Заинтересованное лицо… Очень возможно, что и заинтересованное. Впрочем, не исключено — просто однофамилец, фамилия распространенная».

— Знакомая фамилия, — сказал он равнодушно. — У этого вашего начальника цеха случайно нет сына?

— Олег? Шалопут, а не сын. Учился в политехническом, выгнали. Что-то там по женской линии перестарался. Теперь баклуши бьет, усевшись на отцовскую шею… Где это вы успели о нем услышать?

— Не помню. Кажется, тоже что-то по женской линии. Парень, видимо, пижонистый.

— Видел как-то. Красавец. Может, отсюда и беда, если в голове негусто.

Из фургона разгружали мешки. За углом столовой, пристроенной к помещению дирекции, не было видно, куда их относили. Гаркавый сказал, что как раз там находится склад сырых материалов и путанку, наверное, сейчас взвешивают. Директор явно повеселел и теперь смотрел на Гафурова более дружелюбно.

— Работка у вас непоседливая, — посочувствовал он майору. — Наверно, натворил беды этот водитель, если вы за ним даже сюда примчались. Сбил кого-нибудь?

— От вас, Дмитрий Егорович, ничего не скроешь, — усмехнулся Гафуров. — Насквозь видите. Сбил, чертов сын, и надеется замести следы. Кроме того, хочу посмотреть, что он «запланировал» на обратный рейс.

— Калымщик?

— Вот-вот. Ну, фургон уехал, нам осталось убедиться, что привез он именно путанку. Меня она, конечно, не интересует, но такой у нас порядок. Сделайте это сами, только как-нибудь так, словно мимоходом. И вот что, Дмитрий Егорович: обо мне и вообще… одним словом, молчок. А то знаете, как бывает: вы — Лойко, Лойко — еще кому-то, и испортим все дело.

Директор, припадая на одну ногу, вышел. Майор доверял фронтовику Гаркавому, но все же не хотел до конца посвящать его в свои дела. Из многолетнего опыта знал, как иногда одно лишнее слово ломает даже самую продуманную в деталях операцию, а тут, как любит говорить Павелко, все еще вилами по воде писано…

Гаркавый вернулся бодрый. В каждой руке держал по бутылке лимонада.

— Путанка согласно накладной! — воскликнул он. — Лучше, чем я надеялся. Живем! План, знаете, серьезный товарищ, юмора не признает. Выпьем холодного лимонада, майор? Даже бутылочки запотели!

Гафуров, сославшись на капризы желудка, отказался. Ему хотелось не столько пить, сколько есть, и он позавидовал Димке Чижику, который, наверное, успел уже позавтракать в какой-нибудь харчевне.

— Рад был познакомиться, — сказал Гаркавый, не слишком смутившись отказом гостя. — Прощевайте.

«Боюсь, Дмитрий Егорович, наше знакомство придется продолжить, — подумал Гафуров. — Как раз радости я не гарантирую».

Тем временем Гринько был на Матросской, 22. Еще зимой, когда фургон Валиева потерпел аварию на Самарском шоссе, Гафуров поручил Павелко проверить, существует ли на самом деле женщина, на которую ссылался шофер. Женщина существовала. Майор не придал тогда значения случаю на шоссе и ограничился самим фактом ее существования, не поинтересовавшись даже фамилией. Потому-то Гринько пришлось звонить Павелко. Память у старшего лейтенанта, как известно, была феноменальной.

— Тамара Сташевская, — сказал он, ни минуты не задумываясь. — Ты сразу ее узнаешь. Большие черные глаза, а на щеках ямочки. Типичная украинская Оксана.

— Оксана все-таки или Тамара? — переспросил Гринько.

— Тамара, тупая твоя головушка, Тамара. С тобой, Гриня, лучше всего говорить протокольным языком, — съехидничал Павелко. — Ну, как там у вас дела? Где шеф?

— Велел кланяться, — сказал Гринько. — Приглашал на вареники с вишнями. В собственные апартаменты. Не перепутай: меня приглашал, не тебя.

— Не говорил, чтобы я приехал?

— Говорил. Вызвал бы, мол, Павелко, да боюсь, все дело испортит.

Гринько решил, что достаточно отомстил старшему лейтенанту за его ехидство, и поспешил повесить трубку.

Сташевская оказалась именно такой, как описал ее Павелко. А мальчуган, который прижимался к ней, был точной копией Валиева.

«Тут трудно ошибиться, — подумал Гринько. — Что же их связывает? Любовь или расчет? Семья, а живут врозь».

— Здравствуйте, Тамара, — приветствовал он ее. — Тенгиз дома?

В глазах женщины мелькнуло удивление.

— Что-то я вас не помню.

— Это не удивительно, — Гринько широко улыбнулся и подмигнул мальчику. — Впервые видимся. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Если знаете Тенгиза, то должны бы знать, что он тут не живет.

— Ваша правда. Где он живет, я знаю. Знаю, однако, что и здесь он не чужой человек. Сесть не пригласите?.. Вот что, Тамара, времени у меня в обрез, поэтому не будем играть в прятки. Я оперуполномоченный Гринько, вот мое удостоверение.

Сташевская отшатнулась.

— Что с Тенгизом?

— А почему вы решили, что с ним что-то случилось?

— Так ведь, — неуверенно начала она, — милиция зря не будет интересоваться.

— Вы правы. Справляться о здоровье вашего мужа нам вроде бы и ни к чему. Раз мы уж, как вы метко выразились, интересуемся им, то для этого существуют серьезные причины. Вы знаете, чем занимается Тенгиз?