Ты, Дмитрий, писал, чтобы побольше заботилась о нашем малыше. Я все понимаю, все для Мити делаю. А вернешься, будем воспитывать сына вместе.

Спрашиваешь, как живем? День за днем. Я уже писала тебе, что Фитевка выставила нас из дома — к ней сын с невесткой приезжают, — и мы перешли жить к Павлу в отдельную комнату, что с выходом на улицу. Не пойму только, почему ты не отвечаешь на мое письмо? Рассердился? Не стоит. Другого выхода у нас не было.

Мы с Митенькой каждый день подходим к календарю, и наш сынок своей ручонкой срывает листок. Считаю дни до нашей встречи.

Ждем с нетерпением. Горячо целуем. Твои Митя и Ирина».

Ветер раскачивал ветки над головой. У ног журчал чистый — каждый камушек видно — ручей. Ирина ощутила холодок, поднялась и пошла вверх. Ей попались два боровика. Вдосталь налюбовалась их молодецкой статью, а потом срезала и положила в корзинку. Стала искать грибы.

Она любила ходить по грибы с Дмитрием. Последний раз они отправились в лес, когда уже ощипывал деревья первый морозец. В ущельях еще держалось тепло, и грибы росли густо. Две корзины набрали. Было что мариновать, сушить, жарить…

«У нас осень, — писал Дмитрий из колонии, — и я вспомнил наш последний поход за грибами. Ты еще тогда приговаривала: «Хоть грибочки малы, я им кланяюсь до земли». Как было хорошо! И как захотелось грибного супа. Вот приеду — и сразу по грибы! Ведь опять будет осень».

На это последнее письмо Ирина сразу ответила:

«Добрый день, а может, вечер, дорогой Дмитрий!

Как видишь, мы живы и пишем тебе письмо. И здоровы. Митя недавно чуть приболел — прошло. Без фельдшера обошлось.

В предыдущем письме я тебе второй раз сообщила: живем у Павла. Ты почему-то об этом ничего не пишешь, как будто не знаешь. А может, не получил наше письмо? Павел как раз ехал в город, и я попросила его опустить письмо там, чтобы скорее дошло. Неужели где-то потерялось?!

Наш Митя растет с каждым днем. Веселый, как воробушек весной. Я посылала тебе фотокарточку. В этот конверт кладу вторую. На ней улыбается наш сынок, наша с тобой кровинка. Он уже говорит. Только «р» чисто не выговаривает. Спросишь у него: «Ты чей?» Говорит: «Балагулев». Научится к твоему возвращению.

Ты спрашиваешь, не забыл ли нас Павел. Будь спокоен. Дров он привез, его дровами греемся. С тех пор как умерла мать, грустит. Даже похудел. А квартиру сам нам предложил. Интересуется, что пишешь. Сказал, что, если бы ты был поближе, он съездил бы к тебе. У него много работы — бригадирствует. С утра до ночи в поле, на ферме.

Теперь немного о нас с Митенькой.

Живем хорошо. Сына отвожу в детский сад, сама иду на работу. Так проходят дни. Если тебе нужно, если можно прислать денег, напиши, не стыдись. Я вышлю.

Спрашиваешь, какие новости? Все без изменений. Погода у нас, как всегда в эту пору, хорошая. Погляжу кругом — сердцу любо, подумаю — грусть до глубины пронимает: все это без тебя. На этом кончаю письмо — за Митей идти пора.

Крепко обнимаем и целуем. Твои Митя и Ирина».

Дышит и не надышится Ирина лесным воздухом. Быстро бежит время. Солнце на миг остановилось посреди неба и длинным лучом, словно прутиком, выгоняет из глубокого ущелья остатки тумана, похожего на белый дым, что катится над сельской хатой, в которой топят сырыми дровами. Корзинка с грибами оттягивает руку. Но идти легко. На опушке леса выбросила палку, стряхнула еловую хвою, поправила волосы — и к шоссе: может, случится попутная машина, а нет — автобус будет.

Ждать пришлось недолго. Грузовик остановился, хотя Ирина и не поднимала руку. «Кто-то знакомый?» — подумала.

— Садитесь, подвезу, — открыл дверцу молодой, веселый шофер. Ему не было еще тридцати.

Ирина поднялась в кабину. Водитель умело вел машину, часто поглядывал на утомленную, но счастливую пассажирку.

— По грибы ходили?

Приподняла иссеченные листья папоротника, которыми была накрыта корзина.

— Где вы их столько?..

— В лесу.

— Мне с грибами не везет. Разве только наступлю — тогда замечу.

— А взгляд у вас внимательный, — рассмеялась Ирина и смутилась от беспричинного смеха.

— На девчат, — захохотал и шофер. Он чем-то напоминал Дмитрия: так же уверенно переключал скорость, плавно тормозил, нетерпеливо сигналил при обгонах… И в кабине чисто. Бывало, Дмитрий усталый вернется из рейса, а машину приведет в порядок. Его даже прозвали Чистюлей. Иногда звал Ирину: «Давай быстрей помоем — и в кино». Как давно не была она в кино… Может, сейчас, во время отпуска, сходит…

— Если бы я ближе жил, — сказал шофер, — обязательно пошел бы с вами по грибы.

— Если бы я взяла вас, — подмигнула, как, бывало, Дмитрию. — Вам с грибами не везет.

— Я же взял вас в кабину.

— Разве я просилась?

— Ну а я бы попросился.

Вот и город. Белеют многоэтажные дома, видные издали. Ирина искала взглядом свой дом, но он прятался правее за гостиницей.

— Вам в центр? — спросил шофер.

— Чуть ближе.

Остановился против подъезда. Ирина протянула деньги. Он не взял.

— Скажите лучше, как вас зовут?

— Ирина.

— А я Федор. Федор Шапка из колхоза «Заря коммунизма».

Во двор выбежал Митя, заглянул в кабину.

— Сын?

— Митя.

— Садись покатаю.

Очень хотелось Мите проехаться, но не пошел. Вот если б с отцом…

Ирина поблагодарила и пожелала счастливого пути. Трогаясь с места, Федор глянул на табличку: «Летняя, 8».

Через неделю Федор заехал к Ирине. Положил на стол целлофановый мешочек лесных орешков. «Мите». Потом соседка Ирины Феня рассказывала, что и в четверг приезжал на машине, расспрашивал об Ирине. Шапку в прошлом году бросила жена, оставила дочку. Через какое-то время он предложил: «Давай поженимся, Ирина». — «Не могу», — отказала она. Но Федор все приезжал и приезжал…

Однажды, когда опять заговорил о женитьбе, Ирина попросила его уйти. «Никто мне не нужен!» И едва он закрыл за собой дверь, зашлась в таком плаче, что испуганный Федор вернулся и долго успокаивал ее.

И опять приезжал и приезжал. Привозил и дочку Зоряну. Так что мог он знать и о дне рождения Ирины. Правда, о Федоре она говорила неохотно. Наверное, боялась, чтобы как-то не дошло до Дмитрия, что нашла другого. Вины за собой никакой не чувствовала, но не хотела, чтобы шли досужие разговоры, что полюбила третьего, в то время как некоторым нерешительным ни одного не досталось. Словом, Ирина скупо вспоминала о встречах с Шапкой. Так, может, это он убегал со двора?

И старший лейтенант Кушнирчук даже вообразила себе разговор между Шапкой и Балагуром:

Федор: «Ты к кому?»

Дмитрий: «Тебе какое дело?»

Федор «Достаточно ты Ирине горя принес… Уйди, прочь с дороги!»

Дмитрий: «Это я у тебя на дороге стою?..»

Началась драка…

Но это все предположения. Искать факты, доказательства, подтверждающие версию или опровергающие ее, Наталья Филипповна поехала в колхоз «Заря коммунизма».

Звуки духового оркестра плывут над просторной сельской площадью. С левого края небольшой сцены возвышается трибуна. На застеленном красным сукном столе горит на солнце большой букет гвоздик из колхозной оранжереи. Шофер Шапка садится во втором ряду президиума.

Секретарь парторганизации дал слово председателю колхоза, и Федор Шапка оказался на виду. Ему стало не по себе: впервые в президиуме, впервые на глазах всех односельчан. Он даже не сразу услышал, как председатель колхоза, опершись о трибуну, сказал:

— Сегодня, товарищи, у нас большое торжество — праздник урожая. Мы подбиваем итоги, называем лучших тружеников. Нынешней осенью первенство завоевал шофер и комбайнер, член ВЛКСМ Федор Шапка. Он установил рекорд…

Председатель говорил долго, называл имена, приводил цифры. Наконец прочитал постановление, и секретарь комитета комсомола увенчал Федора венком из пшеничных колосьев. Грудь его обвила шелковая лента с надписью «Чемпион». Музыканты заиграли туш. Собравшиеся аплодировали, площадь гудела! А Шапка покраснел, как девушка, опустил глаза.