В общем, гражданская война началась.

И тут король с удивлением обнаружил, что его собственные поданные верны скорее Миссонии в целом, чем ему лично. В том смысле, что он — наивный мальчик — полагал, что, только услышав про коварное наступление гномов и эльфов на королевский дворец, народ встанет в верноподданническом порыве и кинется на защиту законного властителя. А народ как-то не встал. Вернее, встал, пришел к замку, посмотрел, что там творится, постоял в сторонке и, грустный, ушел. Почему грустный? А потому что эльфы все винные магазины позакрывали. Эльфам было не до торговли — у них война, видите ли, шла.

Признаться честно, потери с обеих сторон были невелики. Возможно потому, что в Миссонии классовые и расовые предрассудки были как-то не развиты, возможно, из-за нежелания рушить собственный город, но редкие принимающие участие в боевых действиях жители столицы и сами как-то под удар не лезли, и попадать по врагам особенно не спешили.

Эльфы временами постреливали из луков в сторону башен. Орки со стен, как бы нехотя, швыряли камни и временами лили расплавленную смолу. Впрочем, смола скоро закончилась, а воды и так было мало. Так что и лить перестали.

Долгожители эльфы и гномы, подготовив лестницы для штурма стен, не спешили ими воспользоваться. Ведь рухнуть с семиметровой высоты всегда успеешь, и будет у тебя тогда очень долгая жизнь в инвалидной коляске. Практически, вечная жизнь по меркам человеков.

В общем, основные усилия осаждающих сводились к тому, чтобы не дать осажденным возможность выбраться из замка, это раз, и оставить их без воды и пищи, это два. И тогда страдающие от голода и жажды обитатели замка сами выползут из его стен и со слезами благодарности на глазах отдадут короля в руки желающих изменить династию. И к этому все и шло.

Лизандра же уверила себя в том, что именно она во всем виновата. Ведь если бы она не отправилась на охоту, дракон бы ее не поймал, она бы с ним не подружилась, идея с санаторием бы не возникла. А если бы она не испортила королю первую брачную ночь, он бы не разозлился и не разорвал отношения с гномами. В общем, как не крути, а по всему выходило, что именно Лизандра и должна все исправить. А как можно исправить то, что, по прикидкам, исправлению не поддается? Правильно, с помощью волшебства.

Но с волшебством в Миссонии было проблематично. Конечно, никто его не запрещал, однако отчего-то применение магии в пределах государства считалось дурным тоном. И тех, кого подозревали в подобных действиях, стража вежливо, но решительно выпроваживала за кордон с напутствием никогда не возвращаться, а то мало ли что.

Подобное ограничение не касалось только феи. Признаться честно, фею вообще трудно было чем-либо ограничить.

Миссония была влиятельным королевством. И не только из-за наличия полезных ископаемых, торговых маршрутов и хорошо обученной армии. В Миссонии, а именно на Седьмом холме, километрах в двадцати от столицы, жила фея Гертруда.

Лизандра имела о феях очень уж смутное представление. Мол нечто прекрасное, нечто волшебное, но как но действует — неизвестно. Ведь на территории Урии фей не было. Еще лет триста назад предок нашей героини король Барух подписал с соседями антифейскую конвенцию, согласно которой королевства обязались не только не прибегать к помощи фей, но даже не позволять последним селиться на своей территории. И нормы конвенции всегда неукоснительно соблюдались. Не присоединившиеся же к конвенции государства использовали живущих в своих пределах фей скорее как угрозу. Реально же правители знали, что сам факт того, что у них есть фея, делает государство сильнее, но применение феи может повлечь за собой самые страшные последствия, в первую очередь для просителя.

Феи, к сожалению, никому и никогда не отказывали в исполнении желания.

Шарик камнем упал с неба, лапами схватил королеву и немедленно взмыл в облака.

Дракон не произнес и слова, пока не опустил Ее величество на землю километрах так в пятнадцати от места битвы. И вот тогда он дал себе волю.

— Дура! — орал он, возмущенно хлопая крыльями, — жить тебе надоело?!

Лизандра поправила на себе помятую когтями одежду.

— Я должна была с тобой поговорить, — обиженно пробурчала она.

— А если бы меня там не было? А если бы в тебя попали? Ты о чем вообще думала, идиотка?

Идиотка думала на самом деле лишь о том, что ей жизненно необходимо попасть к фее, а единственное имеющееся у нее в распоряжении транспортное средство — дракон. А дракон, теоретически, должен был помогать Роланду оборонять замок. А Роланд, нехороший человек, категорически запретил супруге выходить на крепостную стену. А гномы, еще более нехорошие… существа, знали все подземные ходы, и потому Роланд велел их засыпать. И, в общем, потому королеве пришлось лезть на крышу и махать оттуда белым флагом, пытаясь привлечь внимание летучего ящера.

Привлекла.

Шарик был на стороне осажденных. Но использовался преимущественно в роли переносчика тяжестей. Ну, во-первых, Роланд справедливо полагал, что огненная мощь Шарика не является, так сказать, узконаправленной. Дракону было трудно прицелиться, и он легко мог зацепить как своих, так и чужих. А кроме того, по молчаливому уговору сражающиеся изо всех сил старались не вредить городу. Мало ли кто выиграет в споре, а победителю потом все сломанное восстанавливать. Потому король не просил дракона жечь нападавших.

Была и еще одна причина, почему Шаррауданапалларамм старался в боевых действиях не участвовать. Ему мама запретила. Ну да, у дракона была мама. Мама, естественно, тоже была драконицей. Старой, умной, сварливой драконицей раза в полтора крупнее относительно юного еще Шаррауданапалларамма. К тому же драконица была формальным лидером проживающих в той местности драконов, почти королевой, если по отношению к ящерам это применимо. Но если вы полагаете, что Шарик являлся наследным принцем, то ошибаетесь. У драконов был матриархат, и наследовать Шариковой маме должна была Шарикова же сестра. А потому Шаррауданапалларамм, мягко говоря, веса в драконьем сообществе не имел. И то, что он осмелился попросить у матери помощи для короля Роланда (а он осмелился!) — само по себе делом было неслыханным и свидетельствовало о некоторой туповатости, что ли, черного дракона.

Так вот, мама сказала Шарику, чтобы он не смел соваться в людские разборки. И если он, не дай бог, в кого-нибудь там огнем пыхнет, мамочка его любимая немедленно оторвет драгоценному сыночку его красивый черный хвостик. Шарик хвостиком дорожил. Решил не пыхать, и потому лишь летал туда-сюда, передавал сведения о передвижении противника и порой подбрасывал осажденным корову-другую, чтоб пожрать. Коров Роланд скармливал бойцам, рассудив, что им протеин нужнее.

— Мне нужно к фее Гертруде! — упрямо насупившись, заявила Лизандра.

Шарик удивился.

— Зачем?

— Хочу, чтобы она мне помогла.

— Фея? — недоверчиво переспросил дракон, — помогла? Серьезно?

Драконы фей не боялись. Совсем. Они искренне считали их абсолютно безвредными и изрядно переоцененными существами. Возможно потому, что магия фей совершенно не действовала на бронированных чудовищ, и потому последние волшебство это просто не замечали.

Конечно, кое-какая информация до драконов долетала, однако относились к ней крылатые с большим скепсисом.

— Да, — вздохнула Лизандра, — думаю, кроме нее, некому. Отвези меня к ней, Шарик, пожалуйста.

Она умоляюще поглядела на дракона. Тот кивнул.

— Отвезу, конечно, если ты хочешь.

Фея Гертруда жила, как вы помните, на Седьмом холме. В трехэтажном доме, облицованном розовым мрамором. В особняке, окруженном розовыми кустами, колючими, как облепиха и вонючими, как жасмин.

Она оказалась еще более волшебной и прекрасной, чем Лизандра воображала. В общем и целом фея больше всего походила на парадный портрет принцессы на выданье. То есть у нее в самом деле были громадные фиолетовые глаза с загнутыми вверх черными ресницами, маленькое фарфоровое личико с губками-вишенками, белые волосы аж до щиколоток, талия, которую можно было обхватить ладонями, и грудь, как альпийские горы. Очертания ног лишь угадывались под длинным струящимся балахоном, но можно было поспорить, что и ножки у феи тоже прелестные. Королева бросила завершающий взгляд на руки феи — конечно же, очаровательные ручки с безукоризненным маникюром — вздохнула и спрятала свои, с обгрызенными ногтями, за спину. Будь Лизандра хотя бы в половину такой, Роланд бы точно ее полюбил.