– Слушай, меня тут пригласили в уголовный розыск дать показания. Запиши на всякий случай фамилию и телефон человека, к которому я иду. Кто знает, каких еще провокаций можно ждать после вчерашнего. Сейчас я вхожу внутрь. Сколько может длиться снятие показаний? Часа два? Если через два часа я тебе не перезвоню – ты знаешь, что делать.
И только после этого я перешагнула порог здания, воспетого советскими детективами. Мой вчерашний знакомец, следователь Владимир Романов всем своим видом сразу развеивал любую настороженность. Симпатичный и довольно молодой парень, он почему-то выбежал встречать меня к проходной в летней бейсболке, несмотря на то что на улице было градусов 20 мороза. По дороге в его кабинет он, готовясь к долгому и нудному разговору, вспомнила мамины вечные наставления: «Всегда нужно пописать перед долгой дорогой, чтобы уютно себя чувствовать», и попросила товарища Романова показать, где у них в уголовном розыске дамский туалет. Он смутился, но проводил меня. Туалет у женщин-сыщиков оказался хорошо отремонтированным – как принято говорить среди московских риелторов, «под евроремонт». Это несколько диссонировало со всем остальным зданием: длинные коридоры с обшарпанными стенами, заставленные какой-то рухлядью, производили, мягко скажем, гораздо менее роскошное впечатление, чем, скажем, апартаменты главы ФСБ на Лубянке. «Это у нас ремонт», – как будто извиняясь, сказал Романов и провел меня в свой кабинет – тоже более чем скромную комнату со старой мебелью, которую он делил еще с одним неизвестным мне сотрудником. Везде царил до боли знакомый мне по визитам в другие чиновничьи учреждения запах тлена бумаг, который десятилетиями не выветривался изо всех бывших советских организаций. Следователь сразу усадил меня рядом со своим столом и достал официальный бланк с названием: «Объяснение».
– Елена Викторовна, скажите, перед взрывом вам кто-нибудь угрожал?
– Ну, после того как вышла моя книжка «Байки Кремлевского диггера», министр печати и информации Михаил Лесин передал мне, что этой книгой я «выписала себе „волчий билет“. Но, надеюсь, он имел в виду не то, что меня взорвут. А то, что меня уволят и больше нигде в России на работу не возьмут. Следователь крякнул и ничего в своем листочке не записал.
– Нет, я имел в виду, есть ли у вас основания полагать, что у вас есть враги, недоброжелатели?
– Ну, мне рассказывали, что Путин был в ярости, когда прочитал мою книгу… И еще несколько его приближенных в Кремле… Но я их своими врагами не считаю. Считают ли они себя моими врагами – это уж вы у них спросите.
Следователь опять хмыкнул себе под нос, и его бумажка для записи показаний вновь осталась девственно чистой.
– Нет, я вас спрашиваю о другом: напрямую вам кто-нибудь угрожал? Грозил расправой?
Я рассмеялась:
– Вы что, считаете, что обычно о покушении жертве заранее сообщают через газету?
Разговор не клеился. Следователь для порядка, чтоб хоть что-то записать в свою бумажку, спросил меня когда я родилась. А потом неожиданно, обрадовавшись, вспомнил безобидный вопрос:
– А конфликтов с соседями на бытовой почве у вас не было? Припомните хорошенько!…
Я решила, что пора брать дело заполнения пустот в протоколе в свои руки. Я подробно рассказала, как накануне вызвала такси и сказала по телефону диспетчеру, что выхожу, и как, к счастью, задержалась, и что как раз в этот момент прогремел взрыв.
– Видимо, телефон прослушивали, – поделилась я со следователем подозрением.
– Еще на прошлой неделе был странный звонок… – и рассказала ему, как неизвестные требовали продиктовать мой домашний адрес, уверяя, что привезут мне посылку из Америки. Я порылась в сумочке и – о чудо! – в вечно царящем там бардаке нашла огрызок расписания лекций Маши Слоним в «Интерньюзе», на обратной стороне которого мы с ней, заподозрив неладное, записали определившийся номер звонившего мне лже-курьера почтовой службы. Следователь оживился:
– И вы дали им свой адрес?!?
– Я что, похожа на идиотку? Сильно подозреваю, что и звонившие мне люди тоже прекрасно понимали, что я не идиотка и никакого адреса им не дам. Более того, догадываюсь теперь, что и адрес-то мой у них уже был. Просто они таким способом, понимая, что я сразу почувствую подвох, видимо, пугали меня. Чтобы я знала, что кто-то держит руку на моем пульсе.
Мой собеседник заглянул в клочок бумажки со странным телефонным номером (помните, я рассказывала, как мы с подругой терялись в догадках, откуда поступил звонок, потому что в Москве не существует ни районов, ни сотовых компаний с такими номерами?) и в ту же секунду радостно воскликнул:
– А-а! Ну, конечно! Это ж вам с таксофона звонили! С улицы, из телефонной будки. Судя по телефону, это где-то в районе Красной Пресни… рядом с Белым домом.
Тут наш разговор прервали. Романову кто-то позвонил, и он начал в телефонную трубку пересказывать наш с ним предыдущий разговор:
– Да, только что выпустила книжку про Кремль… Работала в «Коммерсанте»… Уволена после выхода книги…
«Вот, видите, начальство меня про вас спрашивает. – отчитался он мне через минуту, указав взглядом на грязноватый потолок. Тут в кабинет без стука вошел тот самый Анатолий Анатольевич, с которым я познакомилась у двери своей квартиры сразу после взрыва, и который, представившись мне сотрудником московского городского управления внутренних дел, попросил меня подарить ему мою книжку. И который после этого звонил мне вечером и передавал возмущение какого-то неназываемого „начальства“ по поводу того, что я давала интервью. Он бодро подошел к столу Романова; поздоровался со мной и, стоя как бы в непринужденной, неофициальной позе, начал убеждать меня, что даже если бы я вышла из квартиры в ту секунду, когда пообещала водителю, то взрыв бомбы меня бы не убил:
– Ну, ма-а-ксимум, вы потеряли бы зрение и слух!
Романов тоже встал, как бы подчеркивая, что эта часть беседы не для протокола, и горячо присоединился к уговорам товарища:
– Да! Вы не пугайтесь! Вы только потеряли бы слух и зрение! Да и то, скорее всего, временно! Потому что в большинстве случаев после взрыва такого устройства зрение и слух потом возвращаются… Мы прекрасно знаем этот тип взрывного устройства!
Тут я чуть дар речи не потеряла.
– То есть… Как это… вы «прекрасно знаете»?
– Да! – радостно подтвердил Романов.
– Это светозвуковая граната, которую спецслужбы используют для разгона мирных демонстраций! Если такая граната разорвется рядом с человеком, то он просто на время теряет ориентацию. Это типовое взрывное устройство, изделие МВД, номер… (тут он назвал серийный номер).
Я просто обалдела. Мне вот так запросто рассказывают, что у меня под дверью взорвали «изделие МВД», то есть бомбу, изготовленную милицией. Да еще и которую «обычно» используют спецслужбы… Но на десерт меня еще ожидал самый интересный поворот беседы. Когда гость из МВД ушел и я подписала коротенький протокол (где, разумеется, не было никаких интригующих подробностей про запатентованную МВД потерю зрения и слуха), следователь задушевно, как бы невзначай, по-дружески, спросил:
– А Вы случайно не знакомы с неким Литвиненко?
Фамилию бывшего полковника ФСБ Литвиненко в московской тусовке знают, разумеется, все – кроме, разве что, моего маниакального анаполитичного брата. После прихода к власти Путина этот бывший сотрудник ФСБ сбежал в Великобританию и выступил с сенсационным скандальным заявлением, что российские спецслужбы причастны к организации взрывов жилых домов в Москве в 1999 году, после которых на волне ненависти к чеченцам Путин развязал новую войну, и из непопулярного чиновника был всего за пару месяцев раскручен подцензурными государственными телеканалами как герой и спаситель нации.
– Нет, я с ним лично незнакома, – честно призналась я. – А почему вы меня спрашиваете об этом?. Какое это имеет отношение к теме нашей беседы?
– Ну, как же… Я Вас спрашиваю потому, что в Вашей книге ведь примерно о том же и написано, о чем и Литвиненко все время говорит: о том, что Путин и ФСБ причастны к взрывам жилых домов.