– Здесь, – произнес тюремщик, до этого момента не проронивший ни слова.

Она молча смотрела, как он выбрал из связки огромный ключ и отпер дверь, затем отодвинул засов и медленно толкнул дверь внутрь. От скрипа ржавых петель и скрежета металла по камню у нее в жилах застыла кровь; эти звуки вызвали в ее воображении самые мрачные предчувствия.

– Мне придется запереть вас, – сказал тюремщик. – Я вернусь через десять минут.

Сквозь зубы Сенда спросила:

– Это все время, которое есть в моем распоряжении?

– Думаю, вам и десяти минут будет много. – Он усмехнулся, обнажив ряд крупных, пожелтевших от табака зубов. – Мы называем эту камеру «раем». Еще никто из тех, кто попал в нее, не выходил отсюда живым.

Сенда резко повернулась к нему лицом, ее глаза сверкали ледяной ненавистью.

– Я знаю двоих, кому это удастся! – Не желая показать тюремщику свой страх, она прошла мимо него в тесную каменную темницу, которая, подобно дымовой трубе, уходила вверх метров на десять. Сенда не могла припомнить более гнетущего зрелища. Будь ее воля, она не поместила бы в эту камеру даже бешеного зверя, не говоря уже о том, чтобы бросить сюда человеческое существо.

А смрад! От него желчь поднималась у нее к горлу. Вдруг ее каблучки наступили на какую-то кашицу, и ей с трудом удалось удержаться на ногах. Испражнения. Неужели в этих камерах не было самых элементарных удобств?

Позади заскрипела железная дверь и загремел засов. В камере было темно, если не считать узкого лучика света, падающего из тусклой лампочки высоко на потолке.

– Ш-Шмария? – неуверенно прошептала Сенда, пока глаза ее привыкали к полумраку. – Шмария?

У ее ног послышался какой-то шорох. Это была крыса размером с кошку. Сенда пронзительно вскрикнула и прижалась к двери. Железо было холодным как лед.

Затем она услышала стон, доносящийся слева, медленно повернула на звук голову и затаила дыхание.

«Это какая-то ошибка! – уговаривала она себя. – Человек, свернувшийся в углу, не Шмария. Не может им быть. Шмария высокий, светловолосый и крепкий. Он совсем не похож на это грязное, сломленное, всклокоченное подобие человека, съежившееся в углу».

Вся дрожа, Сенда подошла ближе и со все возрастающим ужасом посмотрела на закутанное в одеяло существо. Она судорожно глотнула воздух. В висках застучало. Комната закружилась перед глазами, и ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.

Это был Шмария.

Забыв про грязный обледенелый пол, она бросилась на колени рядом с ним, обхватила руками его лицо и нежно повернула к себе. Его глаза были отсутствующими, тусклыми, помутившимися от боли.

– Н-не надо б-больше… – пробормотал он распухшими губами.

Где-то глубоко внутри нее вспыхнуло и загудело пламя. Он не узнавал ее! Что они с ним сделали! Что за чудовища обитали в этом месте?

Сенда попыталась успокоить его, пригладить грязные, покрытые кровью волосы и наклонилась поближе. Это был не тот Шмария, которого она знала и любила. Вместо знакомого, молодого и здорового мужчины на нее непонимающим взглядом смотрело лицо старика, безжизненное, распухшее и изуродованное. Его обычно чисто выбритые щеки покрывала колючая щетина, а упрямый подбородок с ямочкой казался перекошенным от боли.

Не в силах больше выносить это страшное зрелище, Сенда в ужасе закрыла глаза.

– Шмария, Шмария, – плача, шептала она. – Что они с тобой сделали?

Но он по-прежнему смотрел на нее невидящим взглядом.

Взяв себя в руки, Сенда вытерла слезы. Еще ниже наклонившись к нему, она осторожно обняла его, чтобы в то же время не причинить ему боли, желая утешить, дать понять, что она по-прежнему любит его. Тошнотворный, гнилостный запах, исходящий от тела Шмарии, заставил ее поморщиться.

– Я постараюсь, насколько смогу, привести тебя в порядок, – тихо начала шептать она, чтобы отвлечься от мучительных мыслей и одновременно успокоить его, если только он ее слышит. Она быстро приподняла платье, не колеблясь, оторвала большой кусок от нижней юбки и стала проворно промокать ему лицо, пытаясь выдавить из себя храбрую улыбку. – И я уже начала заниматься твоим освобождением. А пока посмотрю, нельзя ли мне принести тебе еды и одеяла, может быть, мне даже удастся перевести тебя…

Сенда подняла тонкие, изъеденные молью лохмотья, служившие ему одеялом, собираясь получше укрыть его, и вдруг выронила их из рук.

– Боже! – закричала она, зажмурив глаза, чтобы не видеть то, что открылось ее взору. – Боже, сделай так, чтобы это не было правдой! – Она глубоко вдохнула в себя отвратительный воздух и начала бормотать как безумная: – Нет, нет, это невозможно. Это обман зрения. Да, так и есть. Здесь слишком темно… Неудивительно, что мне что-то показалось.

Дрожа всем телом, Сенда опустилась на колени рядом со Шмарией, не смея снова заглянуть под одеяло, чтобы проверить, может, глаза обманули ее. Затем, спустя какое-то время, она собралась с силами, заставив себя осторожно приподнять тряпку над его ногой и более тщательно осмотреть рану. Но, когда она, присев на корточки, взглянула на его левую ногу, ей захотелось кричать не останавливаясь. Она знала теперь, что то, что увидела, не было обманом зрения или галлюцинацией. Это был самый настоящий кошмар наяву.

Его нога! Его левой ноги больше не было! От нее осталось бедро, колено и небольшой кусок икры, оканчивающийся обернутой в ужасающе грязные лохмотья культей. Именно отсюда исходил гнилостный, сладковатый запах разложения.

Сенда вспомнила его походку, такую гордую, такую стремительную, его большие шаги. Вспомнила тот страшный день погрома, когда он бежал в сторону деревни, чтобы предупредить всех о надвигавшейся бойне. Шмария всегда так ценил свою свободу и свое здоровье! И вот теперь судьба задумала лишить его и того и другого. Если он не умрет, то на всю жизнь останется калекой.

«Я должна помочь ему, – думала она, собираясь с мыслями. – Я не должна позволить ему умереть».

Сенда осторожно начала разматывать тряпки на его ноге, затаив дыхание от страшного зловония, исходящего от раны, потом быстро отвернула в сторону голову, и ее вырвало. Рана кишела личинками, ее даже не потрудились как следует обработать и прижечь мясо и кость. Она была зелено-черной и, даже на неискушенный взгляд Сенды, несомненно, опасной. Кто бы ни был тот человек, который наложил жгут на ногу, он поступил бы милосерднее, если бы просто позволил Шмарии истечь кровью.

Слезы беззвучно полились из ее глаз. Шмария был почти без сознания, в нем едва теплилась жизнь. Дрожащими руками она любовно гладила его по голове и шептала нежные слова утешения. На его лбу выступили капли пота, от инфекции у него был жар, несмотря на то что в камере можно было окоченеть от холода. Если так будет продолжаться, он долго не протянет. Неожиданно у Сенды перехватило дыхание; Шмария перестал бредить и умолк.

Затем с огромным облегчением она расслышала его дыхание и увидела, как грудь несчастного слабо приподнялась и опустилась. Он еще не умер – просто потерял сознание.

Ее глаза теперь привыкли к темноте, и она оглянулась вокруг в отчаянной попытке найти что-нибудь, что бы помогло ей ус роить его поудобнее, но в камере было пусто: ни деревяшки, ни лишней тряпки, ни охапки соломы. Стоящая на полу миска с едой была перевернута, а ее содержимое, скорее всего, сожрали крысы. Вода в жестяном кувшине давным-давно превратилась в кусок твердого льда. Даже накрыть его было нечем, кроме этого тоненького рваного одеяла. Повинуясь внутреннему порыву, Сенда быстро стянула с себя пальто и накрыла им своего любимого. В ту же секунду ледяная сырость пронизала ее насквозь – но сейчас Шмарии пальто было нужнее, чем ей. Она знала, что прежде всего ему необходима немедленная медицинская помощь. А этого она была не в силах ему дать.

Сенда чувствовала себя беспомощной, бесполезной.

И тут совсем близко она услышала какое-то тихое шевеление. Не меняя положения, она слегка повернула голову. Рядом с ней сидела та наглая крыса, которая встретила ее при входе. Сенда с ужасом увидела, как та начала грызть жгут, которым была обмотана рана Шмарии.